Страница 16 из 41
Свечник Демьян укорял Мирошку:
- То ты научил его сжечь храм божий. За то он, видать, теперь и наказан болью.
Мирошка смущённо оправдывался:
- Он сам запалил, не я!
- Послушал тебя, оттого и горит вот в пламени адском…
- А я при чём?
- Эх, парень… - Демьян качал головой и склонялся к своей похлёбке, побулькивающей в котле над жарким огнём. - Толкнувший на грех - уже участник в грехе. А ты есть советник того греха…
Мирошка обидчиво вспыхивал:
- Не хули!
Но Любава касалась его руки и мягко просила:
- Молчи, Мирошка…
Парень ловил её светлый взгляд и вспыхивал снова, но только не от обиды - от счастья, потом вдруг вскакивал и кричал:
- Ого-го-о!
Голос летел в леса, в далёкие чащи и возвращался оттуда похожим на лёгкий вздох. Чернец Никодим болезненно вздрагивал, открывал глаза и пытался встать.
- Кого? - говорил он хрипло, едва раздвигая спёкшиеся губы. - Меня зовут?
Демьян отвечал со вздохом:
- Никто не зовёт, лежи…
- Ох, час мой смертный! Всё мнится мне, что зовут… Хватая воздух раскрытым ртом, закатывая глаза, он падал навзничь и начинал бормотать невнятные клятвы, кого-то корил, стонал или плакал, кричал великие непотребства и вдруг скрежетал зубами и дёргался так, будто невидимое копьё пронзало его насквозь.
- Должно быть, нечистый вошёл вовнутрь через рану! - крестясь, говорил Демьян. - Теперь тот нечистый ходит у Никодима по жилам да ищет душу…
Чернец бормотал всё глуше. Разум вскоре покинул его, а боли, как видно, достигли земных пределов: по серым щекам катился холодный пот, руки дрожали, в груди хрипело, открытые губы стали синеть.
Демьян с состраданием посмотрел на страшный лик Никодима, затем порылся в холщовой котомке, достал облепленный сором катыш жёлтого воска и разломил его надвое. Размяв воск в пальцах, он вылепил два комочка, перекрестился, потом с силой положил свою левую руку на спёкшийся рот больного, а правой быстро вложил восковые комочки в его дрожащие ноздри.
Чернец задохнулся, попробовал вырваться, но не смог, медленно выгнулся, дёрнулся и затих.
- Теперь он умер, - просто сказал Демьян. - И я помог ему в этом затем, чтобы лютые боли ушли из тела…
Глава VII. ВСТРЕЧА С СЫЧОМ
Они же носиловаху и грабяху.
Однажды в пасмурный тихий день Страшко с бежанами опять наткнулся на молодцев, промышлявших разбоем.
Но в этот раз вместо ватажки голодных бродяг грабежом занимались трое вооружённых всадников. Пользуясь своей силой, они отнимали котомки со скудной едой и другим запасом у оборванных баб с детьми, у стариков и старух, сбившихся на лугу под лесистым холмом, у сверкавшей в кустах реки. Двое из всадников, по оружию и по платью похожих на ратников, небрежно сидели на лошадях и кололи копьями тех, кто пытался сопротивляться, а третий, тоже похожий не на разбойника, а на воина, ведя коня под уздцы, собирал котомки в общую кучу.
- Гляди-ка, да это Сыч! - удивлённо вскричал Мирошка, дёрнув Страшко за рукав. - Видишь, твой конь. Твоего коня под уздцы ведёт…
Страшко вгляделся.
Среди голосивших от горя баб и детей, вслед за ладно одетым Сычом и впрямь ходил тот самый лохматенький конь-бахмат, которого удалось кузнецу поймать на ниве у Городца. Именно по коню Страшко узнал и Сыча: это он, безжалостный черноусый разбойник, хотел увести Любаву! Хотел, да не вышло: еле успел супостат ускакать от стрелы на лесной поляне! Теперь вон лупит баб и детей… отнимает у них последние крохи…
«Коня моего присвоил!» - подумал Страшко со злобой и огляделся, ища хоть что-нибудь подходящее для схватки с Сычом. Но не нашёл ничего и, только сердито крякнув, сказал:
- А-а, горькая немощь наша! Нечем помочь тем сирым, рыдающим на лугу. Лишит их разбойник последней щепоти жита.
Мирошка решительно сбросил с себя котомку. Любава в страхе спросила:
- Чего ты?
Парень смолчал: похоже, что он и сам ещё не успел обдумать того, что толкнулось в его душе при виде Сыча. Он просто поддался первому чувству и, спрошенный, сам теперь не сумел бы ответить: чего он задумал сделать?
Внимательно приглядевшись к нему, кузнец предложил:
- А может, тебе попытаться дружка своего завести вон за те кусты?
- Какой он дружок? - обиделся парень. - Ему бы я первый отсёк топором разбойничьи руки!
- Ух… да ты что?! Он тебя враз копьём поразит, - с беспокойством вмешалась Любава. - Уж лучше к нему не лезь!
- Ништо, - ответил Мирошка. - Я ловкий… как-нибудь увернусь!
- Отбить бы его от других, - настойчиво продолжал Страшко, - завлечь в те кусты, да всем скопом и ухватить проклятого душегубца…
- И то! - Потуже стянув подпоясанный лыком старенький кафтанишко, Мирошка шагнул к дороге, ведущей на луг, где Сыч обирал бежан. - Чего мне Сыча бояться? - спросил он Страшко, поглядывая в то же время и на Любаву. - Он, мыслю я, и не знает, что я с тобой на Суздаль подался. Пойду - попытаю…
Не успела Любава и слова молвить, как Мирошка, не таясь, направился прямо к Сычу и надрывно голосящим бабам с детьми.
Тем временем Сыч, не спеша, сосчитал котомки, одну за другой закрепил их на спинах коней и сам вскочил на бахмата.
Вскоре трое вооружённых всадников поехали прочь от обобранных ими голодных, нищих людей. Довольный добычей, Сыч напоследок ткнул копьём высокого старика, попавшегося на пути. На рубаху старого густо хлынула кровь. Ослабевший от длинной дороги, голодный старик покачнулся, едва успев приложить дрожащие руки к ране, и повалился под ноги коня.
Всадники, хохоча во всё горло, помчались луговой дорогой на взгорье, к тем самым кустам, за которыми таился с бежанами Страшко. Жена горшечника Михаилы Елоха в страхе охнула и прижала к себе Вторашку и дочерей.
Страшко вполголоса приказал своим:
- Схоронитесь в овражке, где воду пили. Уведи их, Демьян, скорее!..
А сам, прихватив Михаилу, с дубиной в руках пополз в густые заросли орешника, подступавшие к самой дороге.
Мирошка и увязавшийся за ним Ермилка шли навстречу Сычу.
У разбойника был намётанный, острый глаз, и он ещё издали увидел новых людей - невысокого, худощавого парня и одетого в рвань босого мальчишку, смело идущих навстречу ему от леса. Усмехнувшись от мысли, что вот судьба посылает ему ещё двух людишек ради забавы, он поудобнее склонил копьё, прочнее утвердился в седле - и тут же узнал Мирошку.
- Эй, Чахлый… да это ты ли?
Мирошка остановился. Он сделал вид, что обрадован встречей, и даже заставил себя улыбнуться. Сыч натянул поводья.
- Вот встреча! - весело повернулся он к ехавшим сзади ратникам, обвешанным чужими котомками и узлами - Сей парень, по имени Чахлый, был у меня в ватажке.
Помните, сказывал я про то, как в лесу наскочил на нас бес лохматый, стрелами всю ватажку посёк?
Ближний из всадников с явной насмешкой заметил:
- Помним! Один мужик пятерых ватажников одолел! - и проехал мимо Мирошки.
За ним, потеряв интерес к столь обыденной встрече, по торной тропе проследовал и второй. Но Сыч придержал своего коня.
- Так, значит, и ты уберёг свой живот в то утро? - спросил он Мирошку, как видно, не узнавая Ермилку. - А я уж решил, что и тебя погубил тогда бес лохматый! А тех, небось, всех пострелял до смерти? - спросил он не без интереса.
- Не всех, - ответил Мирошка.
- Вот дьявол! - заметил Сыч. - Я только ватажку тогда собрал, как вмиг её и не стало! А ныне ты кто? Бежанин?
- Бежанин…
- Дурак! Я тебя научу добру!
Сыч дружелюбно осклабился, разинув зубастый рот и весело глядя на парня:
- Айда со мной. Жалеть, я чаю, не будешь! - И, тронув коня, спросил: - А это что за малец?
Мирошка погладил Ермилку по голове:
- Да так… В пути повстречались.