Черная башня

— О чем он спрашивает? — поинтересовался Селлвуд.

— Можно ли немедленно отправиться на поиск.

— Это надо сделать немедленно. Но, — поднял кверху палец Селлвуд. — Но я еще не все сказал. Второй мой приказ заключается в следующем: ни здесь, ни в других помещениях, ни в штольне отныне не разрешается разводить огонь, так как он в огромных масштабах пожирает кислород, который необходим нам для дыхания. Пользоваться только электрическими фонарями. Но этот ужин пусть он доварит — так уж и быть, побалуемся горячим ужином в последний раз.

— Доваривать ужин остался Саид. Омара, снабдив его противогазом и фонарем, выпустили через лаз из штольни. Ужинали у жертвенника.

— Словно боги, слетевшиеся на жертвенную снедь, — сказал Сенфорд.

— Не забудьте, что у вас за спиной колодец, — напомнил ему Селлвуд, — не свалитесь туда, уважаемый бог.

— Кстати, для чего здесь колодец? — спросил Сенфорд. — Судя по всему, в нем никогда не было воды. Да и не колодец это вовсе, а скорее яма, вырытая под фундамент. Слушайте, Селлвуд, а не стояла ли на месте колодца на прочном основании статуя какого-нибудь бога, для которого был сооружен и этот жертвенник?

— Возможно, — ответил Селлвуд.

— И какой это был бог?

— Я и сам хотел бы знать это, но кто скажет, какой это был бог?

— Вы не о том говорите, — сказала Жанна.

— Возможно, — согласился Селлвуд. — Но потом мы ничего не знаем. Отныне наш удел — ожидание. Только ожидание.

Накормив всех ужином, из штольни на поиски брата вслед за отцом отправился и Саид. До лаза его проводил Вальтер.

— Что там видно, что там слышно? — спросил Вальтера Сенфорд, когда тот возвратился.

— Ничего, — ответил Вальтер. — Я из штольни не выходил: так было приказано.

— Ах, какие мы дисциплинированные, когда дисциплина прикрывает наши пороки! — съязвил Сенфорд.

— Какие пороки? — вспылил Вальтер. — Говорите до конца!

— Ну, например, нелюбознательность. Это большой порок, — кривясь в усмешке, ответил Сенфорд. — И еще постоянная забота о том, как бы не повредить себе, если высунешься… в данном случае — из штольни…

Вальтер шагнул к Сенфорду и ударил его по лицу.

— Все были ошеломлены поступком Вальтера, хотя, кажется, никто не пожалел Сенфорда. Даже Селлвуд не сразу нашел, что сказать. И лишь когда Сенфорд, упавший от удара Вальтера, поднялся на ноги и бросился на Вальтера с кулаками, смешно, петушком, подпрыгивая на своих тонких ногах, вопя что-то бессвязное, Селлвуд выстрелил в потолок, шарахнулся в сторону от кирпичных осколков, вышибленных из потолка пулей, и закричал:

— Прекратите! Разведу по карцерам!

Коля и Толя разняли дерущихся. Коля держал Сенфорда: он был такой же маленький и тощий, как Сенфорд, Толя, в котором, как однажды выразился Владимир Николаевич, была сила неоколесная, мыча, прижал к стене Вальтера, с трудом его удерживая.

— Прекрасно, — похвалил студентов Селлвуд. — Будете при мне выполнять роль полицейских.

— Милиционеров, — подсказал Владимир Николаевич.

Хорошо, милиционеров, — согласился Селлвуд. — А теперь отпустите драчунов. Надеюсь, они уже успокоились. И пусть они подойдут ко мне.

Сенфорд и Вальтер подошли к Селлвуду, который присел на выступ фонарной ниши, стали рядом.

— Извинитесь друг перед другом, — потребовал Селлвуд.

— Никогда! — выкрикнул Сенфорд.

— Извините, мистер Сенфорд, — сказал Вальтер, поклонившись в его сторону.

— Никогда! — еще сильнее закричал Сенфорд. — Бош проклятый, немчура, солдафон! Я тебя ночью зарежу!

— Сенфорда вон в ту камеру, — приказал студентам Селлвуд. — Втолкните его туда и заложите вход кирпичами.

— Я и вас зарежу! — стал вырываться из рук студентов Сенфорд. — Всех перережу!

— Отпустите его, — посоветовал Селлвуду Клинцов. — У него обыкновенная истерика. Дайте ему воды.

Студенты отпустили Сенфорда. Миссис Селлвуд поднесла ему кружку воды. Сенфорд жадно и долго пил воду, тер губы рукой, упорно смотрел в угол и, наконец, сказал, повернувшись к Вальтеру Шмидту:

— Извините, Вальтер. Я не знал, что вы дикарь, что на словесную шпильку вы отвечаете кулаком.

— Ладно, отойдите от меня, — замахал на Сенфорда и Вальтера руками Селлвуд. — Надоели! Отойдите!

— Тебе тоже принести воды, Майкл? — спросила мужа миссис Селлвуд.

— Ах, Дениза, — вздохнул Селлвуд. — Если бы ты только знала, как я устал. Где наши апартаменты? Веди меня. Я смертельно устал.

Селлвуд, как про себя отметил Клинцов, употребил слово «смертельно», совсем не подумав о том, что теперь оно звучит совсем иначе, чем прежде.

— Надо дождаться возвращения Омара, — напомнила мужу миссис Селлвуд. — Возможно, что еще понадобится твое вмешательство, Майкл.

— Да, да. Возможно, — согласился Селлвуд и откинулся в нишу, словно на спинку кресла, скрестив руки на груди. — Подремлю, однако, — сказал он, закрывая глаза. — Сил нет, Дениза.

— Хорошо, я разбужу тебя, когда вернутся Омар и Саид, — сказала Дениза и села на пол у ног Селлвуда. — Здесь хорошо уже тем, что нет комаров и скорпионов, — добавила она. — И не так душно, как там. Правда, я ощущаю запах тления.

— Пахнет из ямы, — отозвался на ее слова Сенфорд. — Вероятно, туда сбрасывали потроха жертвенных животных и сливали их кровь. Они гниют и пахнут.

— Чепуха! — ответил ему Клинцов. — Никакие потроха не могут пахнуть тысячу лет.

— А потроха Сенфорда непременно пахли бы, — вставил свое слово Вальтер.

— Уймитесь, — попросила Вальтера Жанна. — Будем щадить нервы друг друга. Они нам еще понадобятся.

— Для чего понадобятся? Что вы хотите этим сказать, миссис Клинцова? Что у нас впереди — испытание пострашнее? — забросал Жанну вопросами Сенфорд.

— Вы все время болтаете, Сенфорд, потому что вам страшно, — сказала Жанна. — Мне тоже страшно, но я молчу: щажу других.

Клинцов подошел к сидящему у стены Холланду и сел рядом. Тень от абажура электрической лампы, стоявшей на алтаре, закрывала этот угол. Холланд выбрал его именно поэтому. Сидел и дремал.

— Не помешаю? — спросил Клинцов.

— Самую малость. Как раз сон видел. Не помню что. У вас вопрос?

— Да. Как ведет себя счетчик Гейгера здесь, в лабиринте?

— Спокойно. Здесь — спокойно. Но кислорода — при условии, что мы закупорены герметично, что мы не будем по нескольку раз в день открывать лаз в штольню — по моим подсчетам, хватит ненадолго. Вместе с наружным воздухом сюда врывается поток радиоактивной пыли, то есть нельзя открывать лаз. Нас можно вытащить отсюда только на вертолете. Всякая попытка передвижения по земле будет смертельно опасной и через несколько месяцев. Но нам отпущено гораздо меньше. Если базы нет, если она уничтожена, то ни из какой другой точки нас вертолетом не достать. И вот что я еще думаю, — помолчав, добавил Холланд. — Если эта катастрофа обширна и серьезна — там паника, там о нас никто не вспомнит. А когда вспомнят, решат, что мы уже погибли: ведь никто и предположить не сможет, что мы ушли в холм. Вам ясна моя мысль?

— Ясна, — ответил Клинцов.

— И потому прав Селлвуд: только ожидание.

— Если Вальтер наладит передатчик…

— Да. Тогда наши шансы возрастут. Но при условии, что нас кто-нибудь услышит и что база не уничтожена.

— Если база не уничтожена, о нас позаботится Филиппо.

— Это тоже шанс, но… если база не уничтожена.

— Вы предполагаете, Холланд, что взорвалась база?

— А что же еще?

— Да-а, — вздохнул Клинцов и встал. — Стало быть: только ожидание…

Сенфорд сидел на краю ямы, спустив в нее ноги. Его жидкие волосы были всклокочены, рубашка на спине разорвана — постарался Вальтер или студенты. Упершись подбородком в ладони, он смотрел в яму.

— Воняет, — сказал он проходившему мимо него Глебову. — Разве вы не чувствуете, что воняет?

Глебов остановился и предложил:

— А вы уйдите отсюда. Зачем вы нюхаете эту яму?

— Вот, мистер Глебов! Сами того не подозревая, вы высказали один из самых порочных принципов нашей дерьмовой цивилизации: отойди, отвернись, забудь — и все решение, проблемы не существует. Не нравится запах от ямы — отойди от ямы, не нравится человек — отвернись от этого человека, не нравится общество — беги из этого общества — А если не нравится жизнь, не нравится смерть — как тогда спасет нас этот принцип? Мы забыли Канта, мистер Глебов. И все по той же причине, в силу того же принципа: нам не нравятся требования, какие Кант предъявлял к нашим поступкам. Если помните, он говорил: поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать принципом всеобщего законодательства. Но разве может стать принципом всеобщего законодательства принцип, о котором мы толкуем: не нравится — отойди… Может или не может, мистер Глебов?