Черная башня

— Меня давно тошнит от его философии. Но каковы наши обалдуи, а?! Твои мальчики. Идиоты паршивые, кретины!

— Перестань браниться! Ты мог бы и сам приобрести дозиметр. Помнится, я даже советовала тебе, когда мы были в Японии. И зачем мы ушли? Ведь надо что-то решить, что-то делать…

— Я уже все решил, — сказал Клинцов. — Надо срочно собираться. Надо собрать все, что представляет ценность: предметы, слепки, зарисовки, фотографии, схемы, дневники… Словом, все ценное для науки. Ты понимаешь. Наше пребывание здесь не должно оказаться напрасным. В любом случае.

— И в случае смерти?

— Перестань! — крикнул на жену Клинцов. — Смерть, катастрофа, война — все это сенфордовская болтовня! Если это, — он показал пальцем вверх, — представляет для нас хоть какую-то опасность, за нами прилетят. Нас не бросят на произвол судьбы. Поэтому мы должны быть готовы к немедленной эвакуации. Для этого необходимо все собрать, как я сказал. И без всякой паники, Жанна, — произнес он устало и сел на кровать, которую жена успела застелить, пока он ходил будить Глебова и Селлвуда.

«Стало быть, не так уж она испугана», — отметил он про себя с некоторым удивлением.

— Но и ты не нервничай, — спокойно сказала Жанна. — Бери пример с Селлвуда. Он стоял на пороге своего дома, как бронзовая статуя. Не заметил?

— Не заметил, — признался Клинцов. — А Сенфорд сеет панику: мене, текел, упарсин… Библейский пророк нашелся!.. Шмидт радиостанцию угробил. Уверен, что на ультракоротких волнах мы могли бы связаться хотя бы с базой. Наши кретины сломали дозиметр… Но ведь на базе наш Филиппо! Ты слышишь? Все могут забыть о нас, но Филиппо не забудет. Он украдет вертолет, но прилетит. Филиппо — верная душа. Итальяно амо русо! Ты помнишь? Итальянцы любят русских! Это первое, что он мне сказал при знакомстве. Филиппо нас не оставит в беде. К тому же на базе — американцы. Надеюсь, что американцы позаботятся хотя бы об американцах…

— А если базы нет? Что тогда? — спокойно спросила Жанна. Она принялась вытаскивать из-под стола и из-под кровати чемоданы и ящики. — Кто за нами прилетит тогда?

Клинцов не знал, что ответить, и промолчал.

— Ты заметил, что Селлвуд чего-то недоговаривает, — продолжала Жанна. — Холланд сказал ему больше, чем знаем мы. Пойди и потолкуй с Холландом и Селлвудом, — посоветовала она. — К тому же твой уход могут неправильно истолковать.

— Ты так думаешь?

— Уверена.

Теперь Клинцов и сам подумал о том, что Селлвуд сказал не все, о чем написал ему в записке Холланд. Клинцов вспомнил, как Селлвуд поспешно спрятал записку Холланда в карман, как они потом о чем-то шептались, как Сенфорд — и, пожалуй, не зря! — потребовал полной гласности…

— Да, я пойду, — сказал Жанне Клинцов… — Если выяснится что-то новое, сразу же сообщу. А ты постарайся ничего не забыть.

— Взгляни на часы, — сказала Жанна, когда Клинцов был уже у двери.

— Да. Шесть часов. А что? — спросил Клинцов.

— В шесть часов уже светит солнце, — ответила Жанна. — А теперь темно, как в полночь. Нет, это ужасно, это ужасно!.. — она села перед раскрытым чемоданом на пол и уронила голову на руки. Ее гладкие черные волосы соскользнули с плеч и закрыли лицо и руки.

Клинцов впервые, кажется, подумал, что он отвечает за ее жизнь.

— Так я пойду? — спросил он.

— Да, да, конечно, — ответила Жанна, выпрямилась и отбросила волосы за спину. — Иди к Селлвуду. Ведь вы оба в равной мере ответственны за судьбу экспедиции. Напомни Селлвуду об этом, если он забыл.

Огромное грязно-багровое пятно, которое ползло по небу со стороны холма, вдруг лопнуло и из него, как клубы дыма, вырвалась тьма. В нее вплелись желтые жгуты, разорвали ее на части и втянули в другое багровое пятно, которое закатилось за холм и тоже лопнуло, выбросив над вершиной черные языки, окаймленные серой желтизной. Был цвет, но не было света. Казалось, что по небу текут, смешиваясь, потоки багровой, желтой и черной краски, лишь чудом не проливаясь на землю. В местах смешения пучилась ржавчина, вспенивалась сукровица, размазывалась гнилая желтизна. Все это было отвратительно и грозно. Клинцов придумывал названия: адская давильня, дьявольская мясорубка, стоки мерзости. И, конечно, хаос. Сенфорд сказал: «Хаос может быть лишь следствием катастрофы». Какой катастрофы? К западу пустыня тянулась на тысячу километров. К северу — горы, за ними — снова пустыня. К востоку — военно-морская база, куда улетел вертолет с рабочими и Филиппо. До базы — свыше трехсот километров. Города есть лишь на юге, но и до них не ближе. И до них, как и до базы, нет отсюда дороги: сначала добрая сотня километров барханов, затем район болот, за болотами — безлюдное скалистое нагорье. Если хаос — следствие колоссального взрыва, то где же произошел этот взрыв? Откуда наползла на небо эта жуть? По пятнам это определить нельзя: они движутся в разных направлениях. А воздух — неподвижен. И горяч. И, кажется, становится еще горячее… Сатанинская, безмолвная, горячая коловерть.

Уходя из дому, Клинцов выпил чашку холодного кофе и теперь был мокрый, словно только что побывал в парилке. Он не успевал утирать пот с лица и чувствовал, как на спине намокает рубашка. Споткнулся на колдобине, чуть не упал, громко чертыхнулся и включил фонарик. Погасил его только перед домом Селлвуда.

Все по-прежнему были в сборе (впрочем, и прошло то минут десять, не больше). Встретили Клинцова молча.

Клинцов направился к Селлвуду, спросил:

— Есть что-нибудь новое, Майкл?

— А у тебя?

— У меня — ничего.

— И у нас, — сказал Селлвуд и взял Клинцова под руку. — Пройдем в дом, — предложил он, — надо посоветоваться. — И добавил, обращаясь к остальным: — Не расходитесь, друзья: мы сейчас вернемся.

Сенфорд, видимо; снова хотел крикнуть: «Требую гласности», но только махнул рукой.

Они вошли в дом. Селлвуд закрыл за собою дверь:

— Надо что-то делать, Степан, — сказал Селлвуд, наливая в чашку из термоса чай. — Тебе тоже налить?

— Нет. Я и так мокну — кофе выпил, — ответил Клинцов и спросил: — У тебя есть какие-то предложения?

— Предложение, если помнишь, внес Холланд. Он сказал, что надо перенести в штольню все жизненно необходимое и самим переселиться туда.

— Смысл?

— Посмотри, — Селлвуд протянул Клинцову записку Холланда. — Обрати внимание на последнюю строчку.

Клинцов прочел вслух то, что было написано в конце записки Холланда:

«Радиация бешеная: счетчик Гейгера не щелкает, а свистит». Елки-моталки, Майкл! — поразился Клинцов. — Почему же ты молчал?!

Потому что несколько минут уже ничего не изменят: мы находимся в зоне радиации несколько часов, — чайная чашка дрогнула у Селлвуда в руке. — Да и, пожалуй, сначала я растерялся…

— И какую дозу мы уже получили?

— С помощью счетчика Гейгера это определить нельзя. Он лишь регистрирует наличие ядерного излучения: слабое — сильное. В данном случае — сильное. Насколько сильное — Холланд не знает. Твои обалдуи могли бы ответить на этот вопрос, если бы не свернули голову дозиметру. — Слова «обалдуи» и «свернули голову» Селлвуд произнес по-русски, хотя русского языка не знал. — Так что будем делать, Степан? — повторил он свой вопрос и сам ответил: — Я подумал, что молодым людям надо немедленно укрыться в штольне: Жанне, Коле и Толе, еще Вальтеру Шмидту и сыновьям повара. А нам, пожилым людям, работать: таскать вещи, продукты, воду и горючее. Можем, конечно, освободить от этого Денизу, потому что от нее мало толку. Есть также вариант: сыновей повара тоже заставить работать, ничего им не объясняя. Не знаю только, к каким людям отнести Сенфорда: ему сорок три.

— Зачем все это, Майкл? — спросил Клинцов, ошарашенный ужасной новостью.

— Затем, Степан, что молодым людям надо еще жить, а нам, старым, не так уж важно, когда мы умрем: теперь или через пять-шесть лет.

— Сыновья повара тоже должны умереть?

— Не знаю, — ответил Селлвуд. — Если они тоже уйдут в штольню, нас останется только пятеро: я, ты, Глебов, Холланд и повар. Сенфорда, думаю, придется все-таки причислить к молодым. Впятером нам придется трудно.