Страница 12 из 33
- Какова же величина взноса?
Он назвал сумму.
- Естественно, в рублях.
Конечно, в рублях. Будь у меня столько долларов, только бы ты меня, мил друг, и видел.
- Платить через банк?
- Да, разумеется. Впрочем, - он наморщил лоб, - сегодня истекает срок приема заявок, боюсь, вам не успеть.
- Что же делать?
- Вы отдайте деньги прямо мне, а я вам выпишу квитанцию.
- Извольте.
Рубли произвели свое обычное действие: с невольным вздохом он пересчитал купюры - так кошка с голодухи грызет, морщась, на огороде огурцы. Кажется, это сказал Черчилль. Вот какой я образованный.
- Сейчас заполню квитанцию, - денежки исчезли в сейфе, а вместо них у меня в руках оказалась бумажонка, девять на восемнадцать, с печатью.
- Пройдете в комнату четыре, там объявление на двери, оформитесь - и успехов вам.
В коридоре я еще раз осмотрел бумажку. Сколько их прошло через мои руки - контракты "АМИТР", акции му-му-му, сторублевки в кубышке, волею Павлова обращенный в мусор, кредитная карточка очень устойчивого банка. Правда, Русская Недвижимость шиш от меня получила. Опытный я стал.
Бумага еле-еле пахла горьковатым ароматом. Наверное, у директора в сейфе стоит бутылка шотландского виски. Хотя, если честно, теперь я не отличу "Двин" от "Нистру", кажется, все теперь делают на мебельной фабрике Урюпинска. Времена меняются, и коньяки вместе с ними.
Полчаса спустя я вышел из шахматного клуба полноправным участником опен-турнира "Аэро", первый приз пять тысяч долларов, сумма призовых - двенадцать. А подковерные мне не положены. Я же не знаменитость.
Весь вечер впереди. Свобода!
Роскошный клен багровел среди зеленых собратьев. Зрение шалит, или локальная осень? Я зажмурился, затряс головой.
- Плохо себя чувствуете? - мягко спросил кто-то. Я открыл вежды. Добрый самаритянин лет шестидесяти внимательно смотрел на меня, в руках авоська с бутылками. Пустыми.
- Нет, ничего. Скажите, у этого дерева цвет....
- Дерева? А, это порода такая особенная, до войны их сажали, помню. Последний остался клен, остальные порубили.
Успокоил. И, чтобы удержать прохожего, я поинтересовался:
- Не подскажите, как на улицу Никольского пройти?
- Никольскую? Да мы на ней стоим. Какой дом нужен?
Я сверился с направлением оргкомитета:
- Десятый.
- Совсем рядом, вон, двухэтажный, желтенький. Видите?
- Спасибо.
Поспешил по делам самаритянин, побрел к домику вещей окраски и я. Ну, что делать, сегодня грустные мысли беспрестанно осаждают меня.
Гладкий с фасада, домик щерился полудюжиной дверей с тыльной стороны. Похоже, строился на одного хозяина, да уплотнили в бурях истории. Я прикинул, где прикрепят доску: "Здесь останавливался П.И.Денисов"
Нужная квартира - на втором этаже. Музыкальный звонок пропел что-то из Россини. Хорошо, не Бетховен.
- Что вам угодно? - на пороге стояла дама бальзаковских лет, приятная во всех отношениях.
- Меня направили из оргкомитета - я протянул квиток.
- Заходите, пожалуйста, - она провела меня в квартиру. - Надеюсь, комната вас устроит. Центр города, а тихо, будто в лесу.
Я огляделся. Быт помещика девятнадцатого века. Пузатенький комод, причудливый шкаф, горка, этажерка.
- Дед с войны привез, - пояснила дама. - Карельская береза.
Я притворился знатоком.
- Как насчет соседей? не шумят?
- Сейчас я живу одна, - нехотя ответила она.
- Мне подходит, - я глянул в окно. По газону с лаем бегал дурашливый пудель, пытаясь привлечь внимание шикарной колли.
- Хотите отдохнуть? - любезно осведомилась хозяйка.
- Нет, пройдусь по городу. Вещи взять нужно из камеры хранения.
- Погода прекрасная, - согласилась хозяйка. - Если меня не будет дома, ключ возьмете в шестой квартире, я предупрежу.
Славный летний вечер - зной ушел, дома вызолочены низким солнцем, и люди неспешно фланируют по главной улице. Я влился в этот ленивый поток и постарался беззаботно прошествовать до перекрестка. Получилось неплохо. Другой квартал. Здорово. Но не стоит злоупотреблять. Скверик, зеленый и чинный, соблазнил меня. Я уселся на скамье, окруженный приторно пахнущими цветами. Сзади зашумело, забурчало. Оказывается, включился фонтан. Забавно. Совсем как в далекой Африке. В обеденный перерыв, когда коллеги-французы тратили франки в ресторане, наслаждаясь европейской кухней и кондиционированным воздухом, мы, русские, экономили. Садились вокруг фонтана и вяло притворялись сытыми. Нищета преследовала везде, и за границей укусы ее были не менее болезненными, чем в России. Платили нам вполовину против французов, но на руки получали едва пятую часть. Остальное переводилось в банк - растите, проценты, большие-пребольшие. Потому и блюли диету, поражая всех в госпитале стройностью фигуры и замкнутостью поведения. А куда с нашими грошиками пойдешь после работы? Бассейны, бары и клубы трудящимся русским не по карману, надо же что-то прикопить на новенький "Форд", предел желаний. Купить, ввезти беспошлинно в Россию и тут же продать. Особо упорные мечтали о московской квартире, но кончали язвой толстой кишки из-за дрянной местной еды. Не каждый способен на подвиг. Я не выдержал режима, вступил в шахматный клуб - он дешевле прочих - и вечерами гонял партийки как с африканскими друзьями, так и со скрытыми агентами спецслужб, пытавшихся расставить капканы в дебрях ферзевого гамбита. На безрыбье я оказался порядочным раком. Даже защищал цвета клуба в дюжине матчей с шахматистами сопредельных стран, заработал международный коэффициент - казенную бумагу, оформленную и заверенную по всем правилам мировой бюрократии. Вот, пригодилась. Банк-то тю-тю...
Из журчания фонтана стали складываться обрывки фраз. Я поспешно встал. Нет, это всего лишь транзистор: на соседней скамейке бабушка крутила ручку настройки. Напрасно, старушка.
Я обошел фонтан; за ним оказалось кафе. Блины в сметане, кофе со сливками. За соседним столиком зашелестели разворачиваемой газетой. Со своего места я разглядел эмблему турнира - самолет, взмывающий в небо с шахматной доски. Интересно, отмечен ли факт пополнения славной когорты профессиональных шахматистов Денисовым Петром Ивановичем? Конечно, нет. Ха-ха.
Я покинул славного преемника общепита, росток будущей экономики, недовольный сам собой.
Перед входом в парк у стенда "Аэро-турнира" собралась кучка знатоков.
- Семнадцать гроссмейстеров, семнадцать! - горячился почтенного вида эксперт. - И какие имена - он, полуприкрыв в экстазе веки, перебирал фамилии. Именно таким я представлял царя Кощея над златом. - Какие имена...
- Песок из твоих гроссмейстеров сыплется, - непочтительно возразил пятнадцатилетний интеллектуал. - Идет новая волна, и победит вообще кто-нибудь, никому не известный. Что имена, нафталин.
Потрясенный столь глубокой прозорливостью, я отошел от спорящих. Неизвестный шахматист. Могила неизвестного шахматиста.
Я изо всех сил старался сохранить бодрое настроение: покатался на карусели, выиграл флакон одеколона в тире - вонючего, противного, - но свежесть покидала меня еще быстрее, чем капитал Россию. Пришлось идти на вокзал, вызволять чемодан.
За те десять минут, что мы добирались до моего пристанища, таксист успел сообщить последние новости открывающегося турнира. Сбылся проект вдохновенного пророка О. Бендера. Все флаги в гости к Васюкам.
Хозяйки не было. Я не спеша распаковал чемодан. На стене отыскал незанятый гвоздик, повесил фотографию, на стол поместил книгу и бювар. Уселся на диван. Устроился.
В больнице сейчас - время процедур. В нашем "тихом" отделении - покой. Никакого шума, все лежат чинно, благолепно. Доктор Дима неслышно ходит по коридору. "Никто не знает своей судьбы - напутствовал он меня на прощание. - Каким бы серьезным не было ваше состояние, нельзя отчаиваться. Мы мало знаем об этой болезни, и еще меньше - о возможностях человека. Препарат приостановит развитие вируса, дальнейшее - непредсказуемо. Прислушивайтесь к себе, организм подскажет, что делать..."