Операция «Остров Крым»

…Мы познакомились два года назад, на армейском рождественском балу.

Я к тому времени уже семь лет была в армии – и этим все сказано. Вы знаете, что такое женщина-военнослужащая? Одно из двух: или это жена военного, или это любовница военного. Штатские не женятся на «форсянках». Особенно – на «Вдовах».

Будучи женой военного, «форсянка» находится под непрерывным надзором. Не то чтобы муж ревновал или шпионил – нет, просто армия – это очень маленький мир, а офицерский корпус – и того меньше. Словом, или распадается семья, или женщина увольняется, едва закончится контракт…

Любовница военного… Это самый распространенный вариант. Даже «Вдовы», сугубо женская часть, не испытывают недостатка внимания со стороны мужчин-коллег. Аэродромная обслуга, охрана, коммандос из качинского полка специальных операций – вот далеко не полный список. Но… Со временем отношения или превращаются в брак, и тогда см. пункт «жена военного». Либо… Обета девственности ни одна из «Вдов» не давала, а знакомиться со штатскими особенно некогда. И опять начинается связь с военным. Якобы тайная. Все о ней все знают и наблюдают с интересом, как за «мыльной оперой». Связь тянется год, полтора или два, а потом – с треском и болью рвется. Потому что баба-дура не понимает своего счастья и истинного предназначения, летать ей охота. Раз это повторится, другой, третий… И тогда женщина решает: гори все огнем! Будем пользоваться мужчинами так, как они – нами. Берешь мужчину. Пользуешься некоторое время. Потом выбрасываешь. Если он обижен – извини, дорогой, это твои проблемы.

На армейском рождественском балу я искала мужчину. Взять. Попользоваться. Выбросить. Если ему это не доставит неприятностей – что ж, я не кровожадная. По правде говоря, мне все равно.

Арт единственный на всем этом сборище не собирался флиртовать. Это был вызов. А от вызова я не уклоняюсь.

Весь вечер мы танцевали, пили шампанское, обсуждали поэзию и музыку Моррисона, Францию, где он не был, и Индию, где не была я, раскопки в Эски-Кермене, где работали мы оба, только в разное время (на Острове раскопки считаются страшно полезным для школьников занятием), массовое помешательство американских киноакадемиков (дать «Оскара» «Рокки» и не дать «Таксисту»?) и всякое другое, нарезáли обороты вокруг елки, и за все это время он не сделал ни одной попытки прижаться ко мне невзначай, не намекнул насчет пистона и не попытался меня напоить. Короче, я решила, что либо за мной приударяет Спок, либо он гей, а я чего-то не понимаю.

Когда я спросила, почему он так мало пьет, он, не отводя глаз, честно сказал, что не любит секса подшофе сам и партнершу тоже хотел бы видеть трезвой. Когда я спросила, с чего он взял, что у нас будет секс, он так же невозмутимо признался, что хочет меня с той минуты, как увидел, и в настоящее время как раз охмуряет. Когда я спросила, на какой стадии он собирался дать мне понять, что меня охмуряют, он все с тем же покерным лицом сообщил, что оптимальным временем посчитал закрытие бала: если он покажется мне противным или скучным, у меня будет целый вечер, чтобы найти кого получше, а если я не планирую ничего, кроме танцев, то он просто побудет собеседником и танцевальным партнером.

Я сказала, что не против перевести отношения в горизонтальную плоскость, но сначала хотелось бы узнать, как он целуется. Он слегка улыбнулся и спросил: «Прямо здесь?»

В тот год хозяевами бала были марковцы, и мероприятие они проводили в крытом павильоне Сакского дендрария. Мы уединились среди каких-то тропических растений, и я узнала, что целуется он хорошо: не вяло и не агрессивно, не сухо и не слюняво, не скупо и без попыток пересчитать своим языком все твои зубы. Он целовался так же, как и танцевал: без лишних затей, но чутко, отзвычиво.

Рахиль Левкович наставляла: смотри, как танцует и как целуется, девять к одному, что в постели будет так же.

Меньше чем через час я снова убедилась, что Рахиль редко ошибается. Но я оставалась с ним два года не потому, что с ним было хорошо в постели. А потому, что вне постели было ничуть не хуже.

И самое главное – он не давил. «Время идет, Тэмми, тик-так, тебе скоро тридцать, а я хочу маленького» – всего этого не было. Да, в каждую встречу он просил об одном и том же: «Тэм, сделай меня честным мужчиной», – но это звучало как шутка, и я отшучивалась, и тему он не поднимал до следующего раза. Не просил уйти из армии, не заикался о женском предназначении – да ради одного этого стоило оставаться с ним, говорила я себе, потому что боялась сказать главное: я его люблю.

Мы ополовинили бутылку инкерманского сухого красного пятилетней выдержки, доели карпаччо и десерт.

Музыка стихла. На эстраде появился конферансье:

– Дамы и господа! Леди и джентльмены! Имею честь представить вам мадемуазель Саша Метелица!

Мадемуазель поприветствовали бурными аплодисментами.

– Ее называют нашей Камбуровой, – тихо сказал Арт. Мне пришлось слегка напрячься, вспоминая, кто такая «их» Камбурова.

Саша, сухая и черно-белая, как ласточка, выпрямилась перед микрофонной стойкой. Заиграла гитара; что-то древнее, темное и русское звучало в этих тактах, и наконец я сообразила: гитара имитирует колокольный перезвон. Мелодия развернулась, пробуя силы, и грянула одновременно с мощным голосом певицы – я даже удивилась, как в таком тщедушном теле может скрываться такой сильный голос.

Раскинув руки, закрыв глаза, Саша словно неслась над темным залом, хотя и не сместилась ни на миллиметр, и даже лицо ее было бесстрастно, как у танцовщицы фламенко, но летящий, зовущий, могучий голос передавал все: и дикую, необузданную энергию российских ветров, и синеву недосягаемых небес, и стремительный полет, и жестокое падение…

Арт слушал так, как будто это последняя хорошая песня в его жизни. Чтобы вывести его из этого состояния, я наступила ему на ногу.

– В первый раз слышу такую аранжировку, – сказал он, когда песня закончилась, и взмокшая Саша смущенно поклонилась посетителям. Потом были еще песни – очень сильные, очень хорошо спетые, но та, первая, почему-то вонзилась в меня глубже всех.

В общем, все это было здорово, и когда концерт закончился и вновь пошли звякать вилки, а передо мной на столе оказалась изящная коробочка, обтянутая синим бархатом, я почувствовала себя как будто обманутой. Дешевая сценка из дамского романа. Ах ты ж господи…

Я отодвинула бархатный гробик.

– Арт, ну от кого-кого, но от тебя такой банальности не ожидала. Или ты решил, что меня переубедит girls’best friend?

Арт потер затылок. Потом подбородок.

– Тэм, я… я видел, чем кончают армейские семьи, поэтому не давил. Не хотел быть идиотом, который похерит свое счастье ради карьерных амбиций. И я ждал, и готов был ждать еще. Но нам не дают времени. Вторжение – вопрос ближайших двух дней.

– И ты полагаешь, что свадьба что-то изменит?

Он кивнул.

– Они там – большие любители формальностей, Тэмми. Я не знаю, чего от них ждать, но если мы станем мужем и женой, появится чуть больше надежды на то, что… ну, например, нас не пошлют в разные концы страны. Или ты сможешь, в случае чего, получить свидание со мной.

Мне захотелось взять бутылку и шарахнуть его по башке.