Происшествие в Орьенте

Однажды местные украли со склада несколько баллонов с пропаном. Мозес воскликнул: «Даже не залаяла!» — и возложил на Силсби и его собаку часть ответственности за кражу.

«Лабрадоры не так устроены», — сказал Силсби и покосился на Тейфела, ожидая, что тот поддакнет.

Тейфел был смуглый красавец, вылитый араб, остриженный под бобрик, с заостренным, точно указка, носом, тонкими губами, узким подбородком и изящными пальцами; казалось, чтобы его создать, взяли за образец суровую цыганку и внесли кое-какие усовершенствования. Он нанялся к Мозесу где-то за границей, но прочно осел в его команде. Тейфел специализировался на надзоре за чернорабочими: налаживал эффективный сбор подержанных стройматериалов — столбов, досок, подкосов, стропил, всяких ценных элементов типа окон — или металлических листов и труб, если мы делали стальной каркас.

«Мы творим, — говорил Мозес. — Мы кое-что оставляем после себя. Наши имена забудутся, но эти здания будут выситься, когда нас давно уже не будет».

Мы ставим себе памятники — вот как он полагал.

Чиверс делал чертежи под руководством Мозеса, и бумажки тоже оформлял, и бухгалтерия была на нем, каждые две недели он выдавал рабочим зарплату. Мозес платил долларами — лишний резон для местных набиваться к нему в работники: доллары можно потратить где угодно. Но нынешний проект выбивался из графика, и на лбу Мозеса пролегла мрачная складка — из-за Тейфела с Силсби. Раньше Тейфел был одним из самых верных подчиненных Мозеса. Я это знал, так как в своей гордыне осмеливался полагать, что Мозес мне доверяет, и ревностно соперничал за его доверие. На мне лежала организация трудового процесса.

В Орьенте строительные леса представляют собой бамбуковые колья четырехдюймовой толщины, связанные вместе тростниковыми волокнами или пеньковыми веревками: получаются скелетообразные башни с лестницами.

Сварщики Силсби подожгли одну из этих конструкций. Мозес велел Тейфелу отчитать Силсби, тот выполнил приказ, но вскоре друзей увидели вместе — они стояли и смеялись. Лабрадор загрыз несколько кур. «Теперь мы не сможем их съесть!» Местные индейцы, которые иногда пересмеивались с Силсби, бесили Мозеса. Он спрашивал, пришепетывая — язык ворочался туго, нижняя челюсть скособочивалась: «Што это, вштйеча дйюзей?» Собака наводила страх на местных, но больше ничего не делала — только спала в тенечке. «Этот ваш Йабйядой». Начали месяц назад, а уже опаздываем. Мозес осознал, что над Силсби не имеет власти, а Тейфела теряет; осознал, что безалаберность этой парочки губит проект.

После ужина Мозес произнес речь о роли частных подрядчиков: на них все держится, они в ответе перед заказчиком, оплачивающим их труд.

«Это работа на государство ради денег — не ради патриотизма, не ради справедливости. Никаких отвлеченных понятий. Наша цель — практические результаты. Я всю жизнь занимаюсь подрядами: работал в Кувейте, в Уганде, в Бразилии».

Мы, ближайшие подчиненные Мозеса, были ядром коллектива, маленькой и эффективной кучкой, но и сотни рядовых рабочих, которых мы нанимали на местах, становились сплоченной командой. На западе Уганды мы отряжали пигмеев мбути герметизировать изнутри трехфутовые кожухи трубопроводов; в Малайзии наняли целую флотилию местных рыбаков, чтобы возить цемент на заправочную станцию на шельфе; в Кувейте надстраивали забор у границы, причем среди рабочих не было ни одного кувейтца, зато филиппинцев и бангладешцев, между которыми не было ничего общего, кроме голода, — тьма-тьмущая. В Ираке мы работали на огромном участке, огороженном двенадцатифутовыми взрывоустойчивыми стенами, — собирали модульные дома; а оттуда перебрались в Судан — бурить скважины.

«Не важно, какая в стране система госуправления, лишь бы нам платили в долларах. Так или иначе, почти весь мир в руках безумцев с манией величия. Нас наняли, чтобы мы довели работу до конца, и Богом клянусь, мы ее выполним. Считайте себя десантниками».

Наверно, вы думаете, что мы восприняли эту речь, произнесенную с усердным пришепетыванием, как руководство к действию. Но на следующий день кто-то не завернул вентиль, и двести галлонов вонючей солярки впитались в песок. На нейтрализацию топлива мы потратили все наши запасы растворителя. Безобразие. А кражи продолжались.

Чиверс — он был англичанин — сказал мне: «Лучше бы он их уволил».

Между собой мы никогда не называли Мозеса по имени — только «он».

Я сказал: «Если он их уволит, нам ни за что не завершить проект. Пришлось бы где-то искать умелого сварщика взамен Силсби и толкового надсмотрщика взамен Тейфела, и чтобы этот надсмотрщик заодно умел управлять канавокопателем».

Из-за промедления у Мозеса стало туго с деньгами, он вложил в проект весь аванс, полученный от заказчиков. Ему было нужно, чтобы Тейфел снова стал его верным подчиненным. И чтобы Силсби делал что велят. Требовался способ рассорить этих двоих. Тейфел бы, наверно, послушался, но над Силсби Мозес не был властен: новичок просто не успел проникнуться чувством лояльности. А находились мы в верховьях реки Агуарико, во многих милях от цивилизации, и заказчики наши — бурильщики нефтяных скважин — ждать не собирались. Чиверс сказал: «Я бы не удивился, если б он просто нещадно накостылял им по шее».

Я знал Макса Мозеса много лет. Я понятия не имел, что он предпримет, но был уверен: он придумает что-нибудь получше. В его голове был неписаный учебник руководителя, содержавший оригинальные решения любых проблем. Всякая ситуация уникальна, как и всякий человек. Если бы Мозес сказал: «Все на свете одинаковы», — пришлось бы предположить, что он струхнул или зазнался. Все люди разные — такова была его жизненная философия. «Он выдерет Силсби», — сказал Чиверс.

«Он никогда не поднимает руку на своих людей», — возразил я.

«Ну, тогда он накричит на Тейфела».

«Он никогда не повышает голос. Но даже если повысит, Силсби не раздружится с Тейфелом, и проблема никуда не денется».

Заметив, что мы разговариваем, Мозес нахмурился, и с тех пор я стал игнорировать Чиверса. За завтраком Мозес сказал Тейфелу: «Люди-прилипалы — это такие люди, которых невозможно по-настоящему узнать: при каждой встрече — неожиданности». Тейфел яростно сверкнул глазами, а Силсби надулся.

В тот же день Мозес обрисовал нам положение дел: график, крайние сроки, инспекции заказчика. И сказал: «В таком темпе нам не управиться. Будем работать быстрее».

«Это все местные», — сказал Тейфел.

«Это мы, — возразил Мозес. — Это вы». И его обычная каша во рту не умаляла, а усиливала убедительность его слов, делала их еще более красноречивыми.

Ничего экстраординарного не происходило, пока, незадолго до полудня, Тейфела не вызвали в контейнер Мозеса. Тейфел пробыл там недолго. Вскоре вышел решительной походкой, выставив вперед свой острый нос, с ружьем в руках.

Стройплощадка была за невысоким холмом. Дорога шла мимо развесистых деревьев, где Силсби обычно сидел в тени и болтал с индейцами. Вокруг них на земле лежали сварочные аппараты, маски и баллоны.

Чиверс сказал: «Час икс».

Через пару минут мы услышали выстрел и крик «Нет!». Тейфел вернулся: не разъяренный, а напуганный, побледневший, какой-то одинокий. Мозес, стоя в дверях своего контейнера, взял у него ружье и, должно быть, что-то приказал, потому что Тейфел сказал: «Да, сэр».

Появился Силсби, глаза его были полны ненависти и скорби, на руках он нес убитую собаку. Но Тейфел скользнул мимо, даже не покосившись на него. Мозес позвал повара Хонга, и тот взял собаку за задние ноги, как мертвую курицу.

Без лишних указаний мы выполнили дневной план задолго до пяти часов, когда колокол прозвонил конец смены. Вечером мы, как обычно, собрались в контейнере-столовой, Мозес прочел молитву, а затем выразил абсолютную уверенность в том, что мы завершим проект с опережением графика, и известил: премии вполне возможны. Но нам следует выполнять указания без заминок. Он выждал, пока мы обдумаем его слова; потом поманил Хонга: «Давайте ужинать».