Без права выбора

— Я не первый раз слышу это!

— Зато надеюсь, последний.

— Зачем американцы везут сюда свою муку? Они же играют на руку большевикам! — резко сказал Беленков, и смуглое лицо его дернулось.

— Надо быть политиком, господин полковник. Вызнаете, что такое экономический кризис? Это когда некуда девать образующиеся излишки продуктов. В частности, муку. — Хаскель откинулся на спинку стула, тихо рассмеялся. — Почему бы в таком случае не сделать красивый жест? Это очень тонизирует общественное мнение. Но главное не в этом. — Он твердо сжал губы. — Сейчас мы добиваемся для нашего комитета АРА прав экстерриториальности. Это поможет нам поддержать и объединить тех, кто настроен против Советской власти. Большевики уже пошли на кое-какие уступки. Голод не тетка, — отчетливо выговорил Хаскель и снова продолжал: — Нет, господин полковник, мы не собираемся играть на руку большевикам. Послушайте меня: вам находиться здесь в Ростове уже нельзя. Но есть неплохая идея — создать подвижную вооруженную группу, которая будет захватывать продовольствие. Понимаете, группу подлинных русских патриотов, которые действуют от имени народа. Это очень важно. Надо восстанавливать население против местных органов власти. Организовывать голодные бунты, нападения на продовольственные склады. Тогда мы сможем ввести сюда свои войска для охраны и наведения порядка. Общественное мнение нам не помешает, оно будет нокаутировано… Я, господин полковник, ответил на ваш вопрос, — сказал Хаскель, наклонясь вперед. — Теперь слушайте очень внимательно. Оружие и деньги вы получите на явочной квартире. Моя резиденция будет в Москве…

Так определилась последняя страничка в пестрой биографии Беленкова. К осени он сформировал вооруженный отряд. Бандитские налеты на поезда чередовались с карательными рейдами по донским хуторам.

Морозовские чекисты ничего не могли поделать: бандиты не принимали открытого боя — рассыпались на мелкие группы, отсиживались на зимовниках, прятались у родственников и знакомых. Чекист Лысенко, проникший в отряд Беленкова, был убит. Его изуродованный труп нашли в мешке около здания ЧК. К мешку была приколота записка:

«Спасибо за подарок. Присылайте еще».

К удивлению ребят, наслышавшихся о жестокости и подозрительности Беленкова, допрос длился недолго. Они не знали, что полковник решил сделать их участниками игры, в которой он сам, не теряя ничего, мог приобрести многое.

— Вот что, — заговорил Беленков, выслушав ответы Левшина и Полонского. — Я не буду перепроверять вас. Возможно, вы что-то темните. Но это сейчас неважно. Есть одно дело. Поможете мне — валяйте на все четыре стороны. Попытаетесь обмануть — у меня суд короткий. Одному из вас несдобровать, — он взглянул на Федора, дернул углом рта. — Вот он может одним ударом развалить человека от плеча до пояса. Мастер… Не приходилось видеть?

— Наше дело нехитрое, — ленивым голосом сказал Федор. Он встал с топчана, протяжно зевнув, потянулся. — Чека помогаем, из одной заразы две делаем. — Уставился на ребят стеклянно-неподвижными глазами. — Опосля никто не жалуется. Битте-дритте.

Левшин весь напрягся, подавляя сумасшедшее желание броситься на бандита. Он опустил глаза, и ему вдруг почудилось, что рядом с ним встал, в одном исподнем, тот человек, которого привезли в Морозовскую на забрызганной грязью телеге, и над ухом у него прошелестел голос: «Держись, казак, атаманом будешь! Может, еще свидимся…»

«Не свидимся мы с тобой, чоновец, — мысленно ответил Левшин. — Только я за тебя рассчитаюсь. Этот гад от меня никуда не денется».

— Понятно, — спокойно сказал Левшин. — Видеть — не видели, слыхать — не слышали. Так что лучше о деле.

— Умный ты! — Федор подошел к нему вплотную. — Был тут один такой субчик-голубчик, в момент располовинили. Вякнуть не успел, зараза.

— Подожди, Федор! — Беленков стукнул ладонью по столу. — Свои люди — сочтемся… Дело такое, — повернул он к ребятам узкое смуглое лицо. — Вы должны помочь мне получить ту аровскую муку, что пришла в Морозовскую. Подвод двадцать, не меньше. Списки жителей близких хуторов вам принесут. Это не липа — брали в ревкомах. Выпишите только многосемейных. В первую очередь тех, кто служил в Красной Армии или является инвалидом первой мировой. Муку поделим сами.

— А кто повезет списки? — спросил Полонский.

— Вы.

— Мне бы хотелось остаться. Я себя плохо чувствую.

— Придется потерпеть. Останется ваш товарищ. Так будет вернее… Кстати, — Беленков поднялся, — незаметно подойти к хутору нельзя. В случае опасности мы уйдем в степь. Не буду повторять, что это означает для вашего товарища.

Беленков вышел во двор.

«То-то он с нами цацкается, — подумал Левшин. — Хочет нашими руками организовать голодный бунт. Риску для него никакого. Ничего не скажешь — хитер, сволочь. Раскинул как по счетам. Только счеты-то порченые».

Он незаметно толкнул Полонского локтем в бок.

— Ладно, это дело мы сделаем.

В полдень Федор привел с собой маленькую тоненькую девушку, закутанную в шерстяной платок.

— Вот эта будет помогать вам.

Левшин взглянул на нее, увидел вполоборота худенькое, почти детское лицо — широко открытый, с огромным черным зрачком глаз, голубую прожилку над мягко обрисованной скулой, слабые бледные краешки губ. И чувство неприязни, поднявшееся было в нем, когда она вошла в комнату, сразу же исчезло. «Дите, — подумал он, — ей еще с куклами бы играться…»

Девушка поставила на стул пузырек с чернилами, положила стопку бумаг и, не снимая платка, вопросительно посмотрела на ребят.

— Располагайтесь, — вяло улыбнулся Полонский. — Вам, очевидно, сказали, чем мы будем заниматься?

— Да, — полушепотом ответила девушка.

— Тогда сразу и начнем. Вы не возражаете?

— Нет.

Федор, хмыкнув, вышел из комнаты. Казак с изуродованным лицом храпел на топчане, прикрыв голову грязным полотенцем.

Девушка присела с краю скамьи, подобрав ноги. Ее тонкие светлые бровки смущенно вздрагивали.

— Здешняя? — спросил Левшин.

— Да… А вы из Морозовской?

— Оттуда. Инспектора окрстатбюро. Выявляем голодающих. Вот его фамилия Полонский, моя — Левшин. Так что будем знакомы.

— Оля Доброхотова.

— Много у вас голодающих? — спросил Полонский.

— У нас не так, а на других хуторах много. Вот они обещали муку раздать. Офицер этот и еще какие-то с ним.

— Раз обещали — раздадут, — сказал Левшин, косясь на полуоткрытую дверь. — А вы что, в делопроизводителях у них?

— Да нет, я сама по себе… Люди попросили.

— Голодающие, что ли?

— Да. Которые в Красной Армии были. А еще инвалиды — с той войны.

— Много их у вас?

— С десяток сыщется. Аникин, Бородин, Гордеев, Долинник, Макаров…

— Понятно… — протянул Левшин, быстро взглянув на Полонского. — Помочь голодающим — первое дело. Значит, с кого начнем?

— Может, с Аникина? У него шесть ртов, мал мала меньше.

— Я согласный. Пиши, Саша: Аникин…

Прошла неделя. Морозовская спокойно спала. Только в здании ЧК все окна были освещены.

У ворот спешились. Лошади, вздрагивая крупом, тяжело поводили боками.

— Жди здесь, — сказал Полонский казаку с изуродованным лицом, и тот молча кивнул головой.

Из темноты в полосу света выступил приземистый человек в кожаной тужурке, с маузером, негромко спросил:

— Вы к кому?

— К Мышанскому. По срочному делу.

— Документы! — дежурный чекист раскрыл удостоверение Полонского, поднес к глазам. — Ясно. А с лошадьми кто?

— Человек Беленкова. Он должен ждать меня здесь.

— Ясно. Проходи, товарищ.

Увидев Полонского, председатель окружного ЧК быстро встал из-за стола.

— Ты откуда? Где Левшин?

— Только что из банды Беленкова. Левшин там.

— Что произошло?

— Понимаете, напоролись на бандитов, — волнуясь и торопясь, начал рассказывать Полонский. — Думали — все, конец. Неожиданно помогли лепешки из аровской муки. Беленков решил нашими руками организовать голодный бунт…