Страница 2 из 42
Аппарат умолк, и лента прекратила свой бег. В небольшой комнате на верхнем этаже здания Донской чрезвычайной комиссии два усталых человека молча смотрели на ворох бумажной ленты, лежавший на полу.
— Что думаешь? — спросил один из них — высокий, широкоплечий, с темными, коротко подстриженными усами.
— Неудобно получается, — сказал второй. — В Москве знают об обстановке у нас больше, чем мы!
— У них информация из Софии, а также из Парижа.
— Подполье с этим генералом во главе, между прочим, у нас под носом.
Шагнув от стены, усатый собрал с пола телеграфную ленту. Широкими ладонями он смял ее в огромный белый клубок. Показывая его товарищу, спросил:
— Что нужно, чтобы распутать? Как думаешь, Зявкин? Кончик надо найти.
Он извлек из клубка оборванный конец ленты, бережно, сантиметр за сантиметром освобождая ее от петель.
— Только тянуть нельзя! Оборвешь — снова конец искать.
Зявкин внимательно посмотрел на клубок, поправил пояс с тяжелой кобурой. Шагнув по старому пересохшему паркету, застонавшему под ним, подошел к окну. В утренней дымке, побеленной снегом, который выпал за ночь, лабиринтом своих улиц город был похож на огромное полотно из белых лент.
— Где штаб их искать? — сказал Зявкин, положив кулак на холодный каменный подоконник. — Это, брат, задача.
— Ясное дело, трудней, чем банду в камышах выловить.. Словом, спать сегодня не придется, займемся планом. Первым делом для всякой операции нужно шифрованное название.
— «Клубок» подойдет? — спросил Зявкин.
— А что же, отлично! — Николаев, накинув на плечи кожаную куртку, присел к столу.
— Итак, что у нас есть? Без малого ничего!
ЕГО ВЫСОКОБЛАГОРОДИЕ ЕСАУЛ ФИЛАТОВ
Есаул Филатов умел владеть собой. Последние годы, полные всяких превратностей судьбы, усилили это качество. Поэтому, когда в дом, где он остановился на ночлег, в станице Пашковской, что около Екатеринодара, ранним утром ворвались вооруженные люди, есаул быстро оценил обстановку и не стал сопротивляться.
— А ну, вставай, — сказал ему немолодой человек в штатском пальто, подпоясанном офицерским ремнем.
Есаул не спеша сел в постели.
— Позвольте, — мирно начал он, — по какому праву…
— Будет разговаривать, — выступил из-за спины пожилого молодой остроносый паренек в залатанном полушубке. — Документы, оружие есть? — Он нетерпеливо качнул в сторону есаула штыком австрийской винтовки.
Старший отстранил его.
— Мы из Чрезвычайной комиссии, из Екатеринодара, — сказал он. — Из Чека, значит. Документы имеются?
Есаул нашел в себе силы вежливо улыбнуться.
— Прошу, — сказал он и быстро достал бумажник. — Сделайте милость: уполномоченный окрпрода Филимонов. Командирован из Ростова по делам службы для выяснения, так сказать…
— Оружие имеется? — Винтовка все еще смотрела на есаула. Он раздумывал всего несколько секунд.
— В целях самообороны, — сказал он, доставая из-под подушки кольт. — Сами знаете — такое время!
— Так! — сказал старший чекист. — Петро, посмотри, нет ли там еще чего.
Молодой посмотрел под подушку, ощупал лежавшую рядом одежду.
— Вроде больше ничего, — сказал он.
— Вставай, одевайся, — снова повторил пожилой и только теперь развернул сложенную вчетверо бумажку, переданную ему есаулом.
— Товарищ Филимонов, стало быть, — он положил бумагу в карман. — Ну, хорошо, там разберемся.
Есаул уже ощутил в себе знакомый прилив энергии, который непременно охватывал его всякий раз, когда нависала опасность. Он не сомневался, что опасность была. Но насколько она серьезна? Строгая тайна и конспирация окружали его поездку в Екатеринодар с поручением подпольного Ростовского центра ОРА. Документы абсолютно надежны, может быть, все это только случайная проверка?
— Руки вверх! — скомандовали ему. — Выходи!
Он прошел с поднятыми руками через соседнюю комнату, где у стены, сливаясь цветом лица с ее серыми обоями, стояли насмерть перепуганные поповны — дочери хозяйки дома. Он слегка кивнул им и шагнул за порог, где два красноармейца уже караулили Егора Поцелуева, его старого денщика. Впрочем, сейчас он был вовсе не Егором, а Кузьмой Коршуновым, кучером окрпрода, на что имелся документ. «В чем же дело? — мучительно раздумывал есаул. — Самое главное — не подымать шума раньше времени. Все еще может обойтись!»
— Здравствуйте, товарищ Коршунов, — нарочито громко сказал есаул. — Что происходит?
— Не разговаривать, — предупредил голос сзади.
На просторном поповском дворе было полно людей, стояли несколько лошадей под седлами и пролетка, на которой есаул приехал сюда.
Едва Филатов ступил из дверей заднего крыльца, как воздух, словно сабельный клинок, полоснул женский крик:
— Он! Он это, кровопийца! Кат!
Есаул остановился и медленно повернул голову в сторону кричавшей молодой женщины, которая билась в руках державших ее конвойных красноармейцев. К есаулу было обращено ее лицо с красным шрамом, пересекавшим его наискосок. Он посмотрел в эти неистовые, налитые темным гневом глаза и вспомнил…
Это было летом 1919 года, когда он со своим карательным отрядом был на усмирении в одном из сел вблизи Анапы. Там мужики убили двух стражников-казаков. Есаул помнил, как он тогда построил на площади всех жителей и сказал им, что должен был бы расстрелять всех мужиков, но смилуется и расстреляет только каждого десятого. Так он тогда и сделал — там же на площади, у стены лабаза. Но когда дошла очередь до молодого парня в синей рубахе, из толпы выскочила вот эта женщина. И у нее были такие же глаза, как сейчас. Есаул ударил ее плетью. Но от крика женщины пришла в движение скованная до этого цепенящим ужасом толпа. Люди кинулись бежать. Есаул скомандовал, и каратели со свистом бросились рубить толпу. Много было карательных операций на счету есаула Ивана Филатова до и после этого, но этой он не забыл. Глаза вот этой бабы преследовали его второй год, хоть и было это время полно жестокими опасными событиями. Бои на Дону, бегство в Крым, служба во врангелевской контрразведке, потом нелегальное возвращение из-за границы под именем Филимонова. Но этих глаз он не забыл.
— Он это! — рвался крик. Есаул отвел глаза и криво усмехнулся. Надо иметь особое счастье, чтобы налететь теперь на эту бабу. По крайней мере, меньше загадок!
Он точной, пружинящей походкой пошел к пролетке.
— Чего их еще возить? — услышал он сзади. — Порешить их здесь, бандитов!
В ответ гудел знакомый голос старшего:
— Спокойно, граждане, расходись! От нас не уйдет! По революционному закону!
Около пролетки есаулу связали руки. Егора не тронули, приняв его, видимо, за настоящего кучера. Филатов сел в пролетку, рядом с ним усатый в штатском пальто, а Егор — на козлы. Небольшой отряд сопровождавших вскочил на коней, и они двинулись из станицы.
— Куда же меня везут? — спросил наконец есаул.
— Увидишь, — ответил чекист и, обращаясь к правившему лошадьми Егору, добавил: — А ты давай побыстрее, товарищ. Как тебя зовут?
— Кузьма!
— Вот, Кузьма, давай побыстрее!
За станицей Пашковской после часовни начинался спуск к реке. Недавняя оттепель и ночной мороз сделали свое. Пригорок отблескивал ледяной коркой, будто специально политый. Всадники, ехавшие впереди, сдержали коней, и тяжелая пролетка обогнала их. Вдоль прибрежного лозняка шел плотный, укатанный путь. Егор хлестнул лошадей. Связанный есаул упал на чекиста, придавив его к спинке сиденья. Пролетка резко рванулась вперед. Лихо засвистев лошадям, Егор со звериной гибкостью бывалого всадника перегнулся с козел и обрушил страшный удар тяжелого шкворня на голову человека в штатском пальто. Подвинувшись в сторону, есаул выбросил тело на дорогу. Лошади понеслись еще быстрее. Сзади скользили по обледеневшему спуску конные красноармейцы.
Казалось, не зря шесть лет держал при себе есаул Филатов казака Поцелуева. Держал строго, но разрешал и кое-какие вольности. А совсем недавно вызволил его, больного, с острова около Константинополя, откуда не думал уже Поцелуев выйти живым. Вызволил, чтобы взять с собой в нелегальную поездку в Россию.