Сламона

Все Древние, укрывшиеся в жилище Теварца, не могли не думать об этом, глядя на хозяина маяка. 

Теварец сумел сделать то, чего не удавалось раньше ни одному из магов — он протянул Зарочную Черту от Радужного Океана до Лунного, закрыв тем самым от армии Конрада весь север Запределья. Заговор на его талисмане-хобо был так силен, что даже сброшенная пушечным залпом со стены и расколотая пополам, эта каменная плита продолжала надежно защищать обитателей развалин от любого зла — магического и простого… Но та же самая плита сделала Теварца узником в его собственном маяке.

Чем сильнее волшебник, тем он слабее. Великие Маги, в совершенстве овладевшие всеми пятью магическими искусствами, были могущественней всех прочих чародеев, но зато обязаны были подчиняться Закону Дверей и Закону Хобо — древним, как само Запределье. Закон Дверей гласил, что Великий Маг может покинуть жилище только тем путем, каким в него вошел; а Закон Хобо — что если на этом магическом талисмане появляется хотя бы маленькая трещинка, хобо перестает подчиняться своему хозяину, и убрать его может только более сильный маг.

Но во всем Запределье не осталось мага сильнее Теварца… Во всяком случае, внутри маяка. Потому что его хобо рухнуло поперек дверей, и даже самые могучие горные тролли, даже самые знаменитые дальстанские чародеи не смогли сдвинуть ни на дюйм треснувшую гранитную плиту с изображением летящей птицы, преградившую выход из развалин последнему Великому Магу Запределья и его волшебству.

За одной из пробоин грянул выстрел, и несколько человеческих голосов завопили:

— Эй, выходи, трусливый колдун! Выходи, прихвостень нечисти! Выйди, трус, глянь, что мы сделали с еще одним твоим нечистым дружком!

Теварец сжал ручки кресла так, что те слабо пискнули и стали судорожно извиваться в его побелевших пальцах, но продолжал молча смотреть в камин, в котором резвилась веселая саламандра.

Снова грохнул выстрел, и Хон-Хельдар, сидевший на полу неподалеку от кресла Теварца, на миг перестал перебирать струны эльхоры.

— Пусть мерзавцы радуются, пока могут, — пожав плечами, проговорил безумный эльфийский певец. — Когда Дэви станет Магом Стрелы, он им напомнит, что такое Час Возмездия и Справедливости…

Теварец издал невнятный рычащий звук, и несколько домовых порскнули кто куда, увидев, как в темно-серых волчьих глазах Великого Мага вспыхнули зловещие красные огоньки.

— Если этот упрямый идиот будет то и дело выскакивать из маяка, он станет покойником, а не магом! — хрипло проговорил Теварец. — Если ему повезет. А если не повезет, его утащит в Предел заклинание «сламона», и это будет похуже смерти…

— Не каждый день в Пределе кто-то произносит это дурацкое слово, — Хон-Хельдар снова принялся наигрывать мотив, похожий на перестук капель дождя, падающих в холодное озеро. — И того, кто был рожден ровно в полночь при полной луне, не так-то просто одолеть заговоренным серебром или волшебством…

— От Тройного Заклятья не спасет ни меч, ни кольчуга, ни те жалкие обрывки магии, которые я успел вдолбить в его тупую башку! — Теварец засунул кулаки глубоко в карманы и закинул босые ноги на каминную решетку.

— Не такую уж тупую, — возразил Хон-Хельдар. — Разве Дэвид не овладел уже Малой Магией и многими заклинаниями Магии Воплощений? Значит, рано или поздно справится и с заклинанием «сламона»…

— Поздно — это все равно что никогда! — рявкнул Теварец.

— Дай своему ученику время, —   в мелодии, которую наигрывал Хон-Хельдар, зазвучал звон сталкивающихся мечей. — Он совсем недавно сделался взрослым и вспомнил то, что его заставила позабыть роса забудь-травы. А ему, видать, было, что вспомнить, раз меч из чистейшей ненависти сразу пришелся ему по руке! Дай ему слегка пригасить ненависть в бою, а уж после сажай за волшебные книги…

— Если он не научится защищаться от заклинания «сламона», мне некого будет сажать за книги! — Теварец повернул голову, в упор посмотрел на Хон-Хельдара, и тот быстро прижал струны ладонью. — Но попробуй втолковать безрассудному олуху, что если заклинание «сламона» утащит его в Предел, там он сразу сделается таким слабым, трусливым и никчемным, каким и хотел его сделать колдун Конрад…

Снова грянули выстрелы, несколько серебрянных пуль звонко ударили в магическое поле в ближайшем проломе, и почти сразу сквозь этот пролом в маяк прыгнул тот, кого Древние называли Магом Стрелы, а Теварец — безрассудным олухом и упрямым идиотом.

Дэви вложил в ножны пульсирующий голубым светом меч, снял с головы шлем и быстро огляделся.

Он попал в маяк впервые всего несколько дней назад, но ему казалось, будто он провел в этих развалинах чуть ли не целую жизнь. В общем, так оно и было — он прожил здесь всю свою взрослую жизнь. Рыцарь-Бродяга притащил его сюда сразу после встречи с белой акулой, и Дэви привык к маяку даже быстрей, чем к тому, что он теперь — взрослый… Развалины старой башни стали для него таким же домом, как и яхта «Дельфин», хотя маяк был так же непохож на яхту, как грозовое море — на тихое теплое море летнего штиля.

Весь Ассагардон превратился теперь в зловещее пепелище, но в бывшем маяке, который так и не смогла ни взять, ни сравнять с землей армия Конрада, продолжала бурлить жизнь, пестрая и разноцветная, как узоры в калейдоскопе.

Охэй, гоблины из Кольдра уже расчистили от камней середину маяка! Там даже успела прорасти трава… Над ярко-зеленым полем горели десятки радуг, а под ними скакали десятки боевых скакунов: значит, светлые эльфы собрали-таки разбежавшихся по всему маяку одичавших небесных коней и единорогов и теперь заново объезжали их. Смешные, еще безрогие разноцветные единорожики иногда скакали рядом с родителями, но чаще вырывались за пределы поля и носились везде и всюду, такие же неугомонные и непоседливые, как и малыши Древних…

У западной стены по-прежнему клубились черные тучи, вспыхивали молнии и громыхал гром: наверное, дальстанский маг Корвин пробовал там свое очередное заклинание. Чуть ближе и южнее темные эльфы Дальстана ковали в огне синих костров мечи из чистейшей ненависти, а рядом угрюмые гномы из Хонга мастерили кольчуги и шлемы. Хлопотливые паки топотали туда-сюда, поднося мастерам живую воду для закалки оружия и хватаясь за ведра с мертвой водой всякий раз, когда чья-нибудь ненависть начинала полыхать опасно ярко…

Запрокинув голову, Дэви посмотрел вверх, туда, где в густой потолочной тьме шумели крылья демонов и валькирий, колыхались белые полупрозрачные призраки, кружились хороводы ночных фей, ухали совы, бесшумно летали нетопыри… Среди этого крылатого народа, как и внизу, среди костров, сновали вездесущие неунывающие малыши Древних, с гиканьем обгоняя химер верхом на грифонах, подпевая боевым песням горных троллей, хвастаясь друг перед другом своей Древней Силой, играя в битву Мага Стрелы с колдуном Конрадом…

Только Маленькая-Валькирия-Со-Сломанным-Крылом (никто в маяке не знал настоящего имени этой малышки) по-прежнему сидела, нахохлившись, у края огромного камина.

Хотя ее крыло давно зажило, она упорно отказывалась играть с другими ребятами и отказывалась говорить — но на ее пальцах начали отрастать черные скрюченные когти, а в громадных черных глазах все ярче разгоралось зловещее красное пламя…

Дэви сделал глубокий вдох и перевел взгляд на другой конец камина. Ойя… Ох. Оххх! О-ей!..

Теварец в упор смотрел на своего ученика — смотрел таким взглядом, от которого содрогнулась бы самая свирепая крокка. Встретившись глазами с Дэви, Великий Маг сощурился, сделал презрительный жест и сплюнул в камин.

Никому другому Дэви не спустил бы такого — никому, кроме Теварца!

И не потому, что Теварец был последним Великим Магом Запределья и свирепым учителем Дэви в магических премудростях. Не потому даже, что Теварец спас Дэви, вытащив его из-под камней и заговорив его раны (хотя на свою искалеченную ногу он только мимоходом плеснул пригоршню живой воды). И не потому, что Теварец знал и умел, похоже, все на свете, а просто потому… Ну, потому, что он был Теварцем, и все!