Страница 3 из 65
— Дэйзи, теперь все нормально?
— Да.
— Слава Богу. Ты меня страшно напугала минуту назад.
Напугала.
— Тебе следует каждое утро делать зарядку, — заметил Джим. — Она пойдет на пользу твоим нервам. Еще я думаю, что ты спишь недостаточно.
«Спишь». «Напугала». «Помочь». Слова кружились в ее сознании, будто лошади на карусели. Если б только было можно как-то их остановить, хотя бы замедлить — «Эй, оператор, ты, на контроле, добрый незнакомец, медленнее, стой, стой, стой!»
— Может, было бы неплохо начать принимать витамины каждый день.
— Стой, — сказала она, — стой.
Джим остановился, остановились и лошади, только на секунду, но и ее оказалось достаточно, чтобы они спрыгнули с карусели и помчались в другую сторону: слова мчались без седоков рядом в клубах пыли. Она моргнула.
— Хорошо, дорогая. Я только пытался выбрать правильный курс. — Он застенчиво улыбнулся, как изнервничавшийся отец перед капризным больным ребенком, которого нужно, но невозможно ублажить. — Послушай, почему бы тебе не посидеть минутку тихонечко, а я пойду и приготовлю горячего чая.
— В кофейнике есть еще кофе.
— Чай будет тебе в твоем нынешнем состоянии полезнее. Ты слишком расстроена.
«Я не расстроена, незнакомец. Я холодна и спокойна».
Холодна.
Она задрожала. Сама мысль об этом слове вдруг обрела очертания чего-то осязаемого — ледяного куба.
Она слышала, как Джим что-то бормотал в кухне, открывая ящики и шкафы, пытаясь найти пакет с чаем и чайник. Часы в форме золотого солнечного диска, стоявшие на камине, показывали половину девятого. Через полчаса появится служанка Стелла, а несколько минут спустя придет из своего коттеджа мать Дэйзи, веселая и энергичная, как всегда по утрам, готовая раскритиковать любого, кто находится в другом состоянии, особенно Дэйзи.
Полчаса на то, чтобы стать энергичной и веселой. Так мало времени и так много нужно сделать, так много выяснить! Что со мной случилось? Почему? Я просто сидела здесь, ничего не делая, ни о чем не думая, слушая болтовню Джима и звуки, доносившиеся с той стороны каньона: там играли дети, лаяли собаки, жужжала пила, плакал ребенок. Я чувствовала себя вполне счастливой, еще не пробудившись от дремоты. Но затем что-то меня пробудило, и пришло чувство ужаса, чувство панического страха. Но отчего, из-за какого звука?
Может быть, виной тому собака? — подумала она. У одной из новых семей по ту сторону ущелья был эрдель, лаявший на пролетающие самолеты. Лающая собака в ее детстве означала смерть. Теперь ей было почти тридцать, и она знала, что некоторые собаки лают, отдельные породы, другие нет и к смерти это никакого отношения не имеет.
Смерть. Как только это слово появилось в ее мозгу, она поняла, что оно единственное было настоящим; другие, кружившиеся на карусели, лишь заменяли его.
— Джим!
— Подожди секундочку. Сейчас закипит чайник.
— Не надо никакого чая.
— А как насчет молока? Тебе полезно выпить молока. Придется начать заботиться о своем здоровье, дорогая.
Нет, уже слишком поздно, подумала она. Молоко, витамины, зарядка, свежий воздух и сон — ничто в этом мире не сможет стать противоядием от смерти.
Джим вернулся со стаканом молока.
— Вот. Выпей.
Она покачала головой.
— Выпей, Дэйзи.
— Нет. Слишком поздно.
— Что значит поздно? Что ты имеешь в виду? Слишком поздно для чего?
Он с размаху поставил стакан на стол, молоко выплеснулось на скатерть.
— О чем, черт тебя побери, ты говоришь?
— Не ругайся.
— Мне приходится ругаться. Ты выведешь из себя кого угодно!
— Тебе лучше поехать в контору.
— И оставить тебя здесь вот так, в этом состоянии?
— Со мной все в порядке.
— Ладно, ладно. С тобой все в порядке. Но пока я побуду дома.
С упрямым видом он сел напротив нее.
— Ну и что все это значит, Дэйзи?
— Я не могу… тебе сказать.
— Не можешь или не хочешь? Что именно?
Она закрыла лицо руками. О том, что она плачет, Дэйзи поняла лишь тогда, когда слезы закапали у нее между пальцами.
— Так что же случилось, Дэйзи? Ты натворила что-то и не хочешь мне рассказывать? Что? Разбила машину, опустошила счет в банке?
— Нет.
— Что же тогда?
— Я боюсь.
— Боишься?
Слово ему явно не понравилось. Он не любил, когда его возлюбленные пугались или болели: казалось, что это бросает тень на него и его способность оберегать их соответствующим его положению образом.
— Боишься чего? — переспросил он.
Она не ответила.
— Нельзя быть напуганной без того, чтобы что-то тебя не испугало. Так что же это?
— Ты будешь смеяться.
— Поверь, менее всего я настроен сейчас смеяться. Ну давай, испытай меня.
Она вытерла глаза рукавом халата.
— Мне приснился сон.
Он не стал смеяться, но на лице его мелькнула улыбка.
— И ты плачешь из-за сна? Дэйзи, успокойся, ты уже взрослая.
Она смотрела на него из-за стола, их разделявшего, молчаливо и печально. Он понял, что сказал не то, что нужно, но подобрать необходимые в данной ситуации слова он никак не мог. Как вообще обращаться с собственной женой, взрослой женщиной, если она рыдает из-за того, что ей приснился кошмар?
— Прости, Дэйзи. Я не хотел…
— Не надо извиняться, — холодно произнесла она. — У тебя есть все основания воспринимать происшедшее с юмором. Прекратим обсуждение, если ты не против.
— Я против. Я хочу выслушать твой рассказ.
— Нет. Мне бы не хотелось, чтобы ты умер от смеха. Дальше все еще забавнее.
Он внимательно посмотрел на нее.
— В самом деле?
— Конечно. Дальше еще уморительнее. Нет ничего смешнее смерти, правда, особенно при развитом чувстве юмора.
Она снова вытерла глаза, хотя слезы больше не появлялись. Ее гнев осушил их.
— Тебе лучше поехать в контору.
— Что, черт побери, выводит, выводит тебя из себя?
— Прекрати ругаться.
— Я прекращу ругаться, если ты перестанешь веста себя как ребенок. — Он с улыбкой коснулся ее руки. — Договорились?
— Думаю, да.
— Тогда расскажи мне о своем сне.
— В общем-то и рассказывать особенно нечего.
Она замолчала, ее рука неловко шевельнулась под его ладонью, словно маленький зверек, пытающийся вырваться на свободу, но не решающийся на резкий рывок.
— Мне снилось, что я умерла.
— Ну, в этом нет ничего страшного, люди часто видят во сне, что они умерли.
— Это совсем не то. Не такой кошмар, который приходит во сне. Ты ведь говоришь именно об этом. Здесь не было никаких переживаний, совсем. Только факт.
— Факт должен был быть каким-то образом подан. Как именно?
— Я видела свою могильную плиту. — Хотя Дэйзи и говорила, что никаких особых чувств в ее сне не было, она снова тяжело задышала, голос звучал все тоньше. — Я гуляла по берегу ниже кладбища вместе с Принцем. Неожиданно он бросился в сторону утеса. Я слышала, как он завыл, но никак не могла его увидеть. Когда я подозвала его, он не вернулся. Я пошла по дорожке вслед за ним.
Она вновь замолчала. Джим не торопил ее. «Все звучит достаточно похоже, — подумал он, — как что-то имевшее место в самом деле. Вот только на этот утес нет дорожки, и Принц никогда не воет».
— Я нашла Принца наверху. Он сидел у серого могильного камня, откинув голову, и выл как волк. Я окликнула его, но он не обратил на меня никакого внимания. Я подошла к могиле. На ней было выбито мое имя. Буквы читались отчетливо, хотя и несколько стерлись, так, словно прошло немало времени. Впрочем, времени и впрямь прошло немало.
— Откуда ты знаешь?
— Там были даты рождения и смерти. «Дэйзи Филдинг Харкер. Родилась 13 ноября 1930 года. Умерла 2 декабря 1955 года».
Она взглянула на мужа, ожидая увидеть на его лице улыбку. Заметив, что он не улыбается, она выставила подбородок вперед, пытаясь обрести выражение некоей агрессивности.
— Ну вот. Я же говорила, что это смешно. Верно? Я мертва уже четыре года.