Зелёные глаза

Константин Бахарев

ЗЕЛЁНЫЕ ГЛАЗА

На Новый Год отец принес из леса рябину с алыми гроздьями ягод и крепко вкопал ее во дворе. Дети принялись наряжать дерево разноцветными тряпочками. Старший сын — Алексей, прилепил на ветки несколько свечек. Ближе к вечеру, под рябину выставили угощение для душ умерших родственников, которые обязательно в эту ночь понаведаются. Зажгли свечи, посидели во дворе всей семьей, немного поговорили, и тщательно потушив все огни, легли спать. Завтра наступал новый, 7208 год.

Рано утром отец начал, по старой традиции, «обновлять» огонь. В первый день нового года его полагалось добывать по-старинке, трением, из деревяшки. Проснувшиеся дети высыпали на улицу, держа в кулачках пойманных мух и тараканов.

— В Семенов день одна муха за семь считается, — улыбаясь, Алексей вывел коня из конюшни и повел на речку купаться. — Одну в землю зароешь, семеро помрут.

Мать собирала пустые чашки из-под рябины. Родственные души хорошо поели, все вылизали дочиста и даже недогоревшие вчера свечки с дерева забрали с собой.

Вдруг из-за избы выскочил Алексей и начал звать отца. Тот не спеша вышел, выслушал старшего сына и быстрым шагом вместе с ним ушел к реке.

— Старосту звать надо, — отец нагнулся над покойником, лежавшим в жестких стеблях крапивы. — Нож у него в спине торчит, под левой лопаткой.

Проведенным дознанием выяснили, что убитый не деревенский. Скорее всего, из бродяг. Под Новый Год они обычно ходили по дворам и угощались выставленными кушаньями.

Однако одет он был не так уж и плохо. Одежда без заплат, новые лапти. Но никто его не признал. Молодой парень, с застывшим удивленным лицом. Нож тоже деревенские не опознали. Староста, пыхтя, продиктовал описание покойника и его одежды писарю, и велел похоронить убитого. Бумагу с описью на следующий день отправили в Разбойный приказ и дело стало забываться. Наступило бабье лето. Пошли свадьбы, сватовства, гулянки.

— Как съездил, сынок? — отец помог Алексею распрячь лошадь. — Ничего там наш царь нового не начудил?

— Да нет, — сын начал отряхать с тулупа приставшее сено. — Тихо в Москве.

— Ну, иди в избу, — отец повел лошадку в конюшню. — Много разговоров накопилось пока не было тебя, поговорим.

В полутемной избе, топившейся по-черному, семья собиралась ужинать. Из-за поста на столе были только редька и соленая капуста. Коптила лучина, от печи попахивало дымом.

— Что, Алексей, как тебе Люба Свиридова, нравится? — хлебая тертую редьку с квасом, спросил отец. — Думаю к ними породниться, сват от них приходил. Что думаешь?

Сын почесал лохматую голову.

— Это из Позеволят, что ли? — он облизнул ложку. — Вроде говорят, жених у нее есть из Троицкого.

— Да нету никакого жениха, — отец взял глиняную кружку с запаренным смородинным листом и отхлебнул. — Ты же с обозом в Москву ездил, не знаешь еще.

Алексей оторвал от лежавшего на столе кочана сочный лист, и захрумкал им. Белесые мутные капли соленого сока побежали по руке, щекотя кожу.

— Не знаю, — доев капусту, он налил себе горячего смородинного настоя. — Отказался жених, что ли?

Отец отрезал себе кусок каравая, добавил в кружку настоя и помотал головой.

— Помнишь, покойника нашел ты на Семенов день? — спросил он, прихлебывая из кружки. — С ножом в спине, в крапиве у реки?

— Как не помнить, — Алексей поежился и перекрестился. — Жуть какая, прости господи.

— Ну так вот, узнали кто это, — отец допил настой и сыто выдохнул. — Парень из Троицкого, Сергей Неволя. Он хотел к Любе свататься.

Как узнал Алексей от отца, Сергей перед Новым Годом пошел в гости в Позеволята, понес подарок Любе, и пропал. К невесте не дошел, и домой не вернулся. Родители-то у него еще весной решили его женить, помощница в доме была нужна, и гулять порешили в бабье лето, после уборки. Кроме подарка — бус жемчужных, у Неволи был с собой кошель с двумя рублями серебрушками. Ничего этого при нем не нашли, а значит, ограбили и убили его бродяги-попрошайки.

Алексей через день после убийства с обозом ушел в Москву, а через пять дней приехали троицкие мужики, прослышавшие про это дело. Выкопали покойника, родители его и опознали.

— Так я же его знаю, — Алексей отставил кружку. — Я с ним на ярмарке в Орловске весной познакомился. Он еще мне Любу эту показывал, зеленоглазая такая, говорил, что невеста его. Да и ты его знаешь. Ты в Троицком на Ильин день был, за кожей ездил к Неволинским, помнишь?

— И не только я его знал, все его знали, — отец покрутил головой. — Его, вишь, как смертушка-то изменила. Мать родная, да отец только по родинке на колене, да по ожогу на ноге признали. Ну да ладно. Хватит о нем. Свиридовы семья богатая, приданое хорошее дадут. Да и не очень, говорят, нравился покойничек Любке-то.

Свадьбу Алексея и Любы надумали отгулять после Рождества, аккурат перед Крещением, на святочной неделе. Как нарочно, пришла еще весть о том, что одичавший за границей царь Петр велел Новый Год отмечать не первого сентября, а первого января. По его указу заготовили бочки смоляные, еловыми ветвями начали украшать дома.

— Вот как раз и отгуляем все вместе, — отец похлопал Алексея по плечу. — Верно, говорю, мать?

Та улыбнулась, показав щербатый рот, и снова принялась за дело, ткать старшему сыну новую рубашку на свадьбу, с вышитыми узорами.

После новогодних гулянок, которые местный поп Анфимий назвал бесовским гульбищем, начали отмечать свадьбу.

В душной маленькой церкви молодых повенчали, а потом санные упряжки, полные народу, помчались по деревням. В родных для невесты Позеволятах праздновали два дня. Истребили теленка, свинью, два десятка гусей, а курей и не посчитали даже.

Потом кони с впряженными в длинные гривы разноцветными лентами помчали молодых в алексеев дом. Тоже немало чего поели. Одних пирогов разных шесть видов на стол выставили, да трех баранов гости умяли, да зайцев штук тридцать, да много чего еще.

После стали считать приданое. Свиридовы оказались людьми порядочными, да и дочь у них была одна, поэтому не обманули.

В избе сидели родители молодых, родственники и подъячий. Алексей с Любой уехали глядеть, как рубят иордань — большую прорубь для купания на Крещение. Родители сверяли приданое со списком, который составили еще до свадьбы. Все оказалось на месте. И перины, и платья, и шубы, и даже украшения девичьи. Одна из шуб была попорчена молью, да родители Алексея попустились, мелкое, дескать, дело.

Отдельно сваты им вручили свои подарки. Отцу шапку из волка, а матери — блестящее ожерелье. Правда, в перечне приданого их тоже указали. Потом все, усталые и еще не совсем трезвые, начали разъезжаться по домам.

В марте, незадолго до Пасхи, молодожены поехали к жениной родне. Люба соскучилась по младшим братьям, матери с отцом, вот и решили попроведать.

По крепкому мартовскому снегу, подсушенному уже ярким весенним солнцем, пара коней быстро домчала их до Позеволят.

После всех вздохов, ахов, причитаний и разглядываний сели перекусить. Пообедав, тесть попросил Алексея помочь ему отвезти в кузницу борону. Скоро уже весна, начнется пахота, надо приготовиться, а зимой запамятовал мужик в кузницу сходить.

На улице было приятно. Воздух, немного сыроватый от весны, казалось, пах уже летним духом. На мужиков, сидевших на розвальни, наносило запахами свежего дерева от оттаявших на солнцепеке заборов. Пахло и прочим — скотиной, навозом, соломой.

— Да, лето скоро, — тесть хлопнул вожжой по лошадиному боку. — Много запашки у вас?

— Да хватает, — по привычке уклончиво ответил Алексей. — А сколько ни есть, все пахать надо.

— Это верно, — согласился тесть. — Я думаю, еще корову прикупить. Не слыхать, новых налогов царских никаких не будет?