Страница 3 из 13
— Герой! — ахнул один из младших лейтенантов.
— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил у него товарищ. Он расстегнул шинель, и я увидел золотую звездочку!
— Вам повезло, дорогой.
Это Лелеко. Ему почему-то не дают покоя эти два паренька. Тот, кто заговорил о Герое, покраснел — понял, что над ним подсмеиваются.
Но Лелеке все мало:
— Подумать только: встретить на фронте живого Героя!
Оба новичка готовы были провалиться сквозь землю. В самом деле — так опростоволоситься!
«Еще слово, и я его обрежу!» — решил Борис.
— Да их здесь не меньше…
Но фразу закончил уже Борис:
— …чем капельмейстеров, вы хотите сказать?
Быстрый удивленный взгляд в его сторону и неопределенная улыбка на тонких губах.
Лица у обоих пареньков вытянулись, и они молча переглянулись.
— Вы так думаете? — запоздало и кисло сыронизировал Лелеко.
— Разумеется, товарищ капельмейстер бригады, — сказал Борис, четко произнося каждое слово.
После этого разоблачения Лелеко моментально сник: снова стал «тихим капельмейстером шумного оркестра».
Вернулся подполковник. Стоя внизу, сказал:
— Последняя новость: час назад вышла из окружения сто тридцать вторая. — Помолчав, бросил Хусайнову: — Поехали!..
И опять их маленькая колонна в пути.
4
Это было перед началом боевой операции… Рядом с ними стояли танки третьего батальона. Люки открыты. Перед машинами — их экипажи. Борис, находившийся на правом фланге медсанвзвода, при желании мог дотянуться рукой до левофлангового танкиста, круглолицего младшего сержанта с посиневшим от холода носом.
Наконец издалека донеслась команда:
— Под знамя, смирно!
Через некоторое время в безмолвной и морозной тишине раздались четкие и размеренные шаги знаменосца и его ассистентов. Перед строем бригады медленно проплывало знамя. Их прославленное гвардейское знамя. В уголке у древка сверкало золото и серебро орденов. Невольно все вглядывались в полотнище, во многих местах пропоротое осколками.
Когда знамя поравнялось с Борисом, он почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Так было с ним всегда, когда выносили знамя. И это не поддавалось ни контролю рассудка, ни личным, не имеющим сейчас ровно никакого значения, настроениям.
А потом комбриг опустился на колени и поднес к губам край знамени. Вслед за ним встали на одно колено офицеры штаба, командиры батальонов и рот, экипажи танков. Вся бригада. Это длилось минуту, не больше. Но и ее было вполне достаточно, чтобы Борис ощутил свою слитность со всеми и с каждым в отдельности…
И вот сейчас над их знаменем, над прошлым, настоящим и будущим бригады, нависла смертельная опасность.
Можно понять зампотеха, в душе позавидовавшего соседней сто тридцать второй — самое страшное у нее позади. Пройдет неделя-другая, и она, пополненная новыми танками и людьми, снова под своим знаменем пойдет в бой. Но не здесь, под каким-то поганым Лауценом, о котором они раньше и не слыхали, а там, где в скором времени начнется решающее наступление на Берлин.
А у них… у них все страшное еще впереди!
— Смотрите, как поредело, — заметил подполковник.
И верно, встречные машины уже не шли сплошным потоком, переливаясь, как прежде, через край на обочины. Между отдельными машинами появились разрывы. Шоферы прибавляли скорость. Начались обгоны. Были минуты, когда дорога совсем пустела.
Все чаще я чаще встречались следы недавних боев. Сгоревшие и подбитые немецкие танки, опрокинутые и покореженные орудия, брошенные и раздавленные автомашины, фургоны с пожитками, брички, покинутые беженцами, трупы лошадей и множество бумаг, разносимых ветром в разные стороны…
Чей-то радостный возглас:
— Наши!
Мимо проскочили два новых «зиса» с каким-то грузом, накрытым брезентом. Их заметили поздно, потому что впереди шел, загораживая собой, огромный грузовик. Сомнений быть не могло! Два раздельных полукруга и единица!
— Стой! — запоздало крикнул им вслед зампотех.
Но с других машин тоже увидели их — и остановили. Оказалось, они везли в бригаду хлеб, но с полдороги, узнав об окружении, повернули назад. Сопровождавший «зисы» старшина Петряков из продснабжения не скрывал своей радости:
— Еще б немного, так к немцам бы и влетели!
— Значит, решили оставить бригаду без хлеба? — в упор спросил его подполковник.
— Так мы ж…
— Да там, мать вашу… — вспыхнул зампотех, — десять дорог! Если даже девять перерезали, то одна все равно осталась!
— Товарищ гвардии подполковник, да откуда нам…
— А мне плевать, откуда! Вы ведь не первоклассник, а боевой старшина!.. Так вот, после рейда пойдете в штрафную!
— Слушаюсь…
Оба «зиса» развернулись и заняли место в хвосте колонны.
Подполковник отходил медленно:
— Вот гусь!.. Вот заячья душа!..
Теперь навстречу им двигались уже совсем редкие колонны автомашин.
Долго, минут двадцать, шли люди в гражданской одежде — незадолго перед этим освобожденные из фашистского плена. Сейчас они уходили вместе с тылами, чтобы снова не попасть в руки немцев.
Вскоре донесся не прекращающийся гул артиллерийской пальбы.
— Товарищ гвардии подполковник, сколько примерно до передовой? — спросил Борис.
— Километров шесть…
Впереди показалась развилка трех дорог, и в середине ее — маленькая одинокая фигурка. Когда подъехали ближе, увидели девушку-регулировщицу. На ней была широкая, видно, с чужого плеча, плащ-палатка и надвинутая на самые глаза, как у бывалого солдата, пилотка. За спиной у нее висел карабин.
— Стой! — закричала она, размахивая красным флажком.
— Что, дорогуша? — подъехав, спросил подполковник.
— Куда едете? — строго спросила она.
— Вот по этой дорожке, — ответил зампотех, показывая на среднюю дорогу.
— Нельзя туда!
— Почему нельзя? — Подполковник вылез из машины.
— Бьет прямой наводкой!
— А откуда бьет?
— А отовсюду! Не разбери-поймешь!
— Так уж отовсюду! — усмехнулся подполковник.
— Товарищ командир, проезжайте скорее!
— Еще одну минутку, дорогуша. — Рябкин окинул взглядом местность и достал карту. Потом спросил регулировщицу: — Ты не сможешь показать на карте, откуда, по-твоему, бьет немец?
Девушка долго разглядывала квадрат, развернутый перед ней подполковником. Неуверенно ткнула пальцем, спросила:
— Я здесь стою?
— Чуточку левее возьми. Видишь развилку дорог?
Палец приблизился к развилке. Девушка вопросительно посмотрела на зампотеха.
— Здесь, здесь, — подтвердил Рябкин и добавил: — Вон видишь маленькую точечку между дорогами? Это ты и есть.
— Вы уж скажете, — улыбнулась регулировщица.
— Так откуда он бьет?
— Оттуда, — уже уверенно показала она. — И отсюда!
— А может быть, нам удастся проскочить? — спросил зампотех.
— Не проскочите, товарищ подполковник. Они уже две колонны разнесли, — ответила она.
— Куда?.. Стой! — вдруг встрепенулась девушка и бросилась за «санитаркой», мчавшейся к развилке.
Борис вздрогнул — ему показалось, что рядом с шофером Рая.
«Санитарка» проехала еще несколько метров и остановилась.
— Куда едете? — строго спросила регулировщица. Ответа слышно не было. — Туда нельзя! Туда нельзя, говорят!.. Вон они тоже хотели, — кивнула она на колонну, — да не отважились!
Из кабины «санитарки» выглянула Рая. Выходит, не ошибся! Неужели она едет в бригаду, к Юрке?
Борис поднялся, помахал ей рукой. Она увидела его и обрадовалась. Выскочила из кабины и направилась к ним.
Она шла, и ее глаза сияли при виде стольких знакомых лиц.
«С нами?» — взглядом спросил ее Борис.
Она поняла и на ходу закивала головой: «С вами!»
5
Колонна свернула на левую дорогу, пока еще свободную от обстрелов, и продолжила свой путь… Рая села рядом с Борисом. Спросила: почему не зашел перед отъездом? Он ей был очень нужен. Она хотела, чтобы он сходил к начсанкору и сказал, что своими силами сто тридцать первая с эвакуацией раненых не справится. Она это точно знает, так как за весь день оттуда в медсанбат не поступило ни одного человека. Между тем сто тридцать первая ведет ожесточенные бои. Раненых там, она уверена, больше, чем где бы то ни было. Значит, все дело в том, что их не на чем вывозить. Конечно, если бы это сказал начсанкору Борис, никаких вопросов не возникло бы. А так… Но, слава богу, все обошлось. Майор приказал направить за ранеными медсанбатовскую машину и двух медиков, санинструктора и военфельдшера — ее. Этого она и добивалась.