Тень Торквемады

За ним снова пришли на седьмой день. Два стражника с каменными лицами повели его не на второй этаж, где располагался зал судебных заседаний, а вниз, в подземелье. Капитан помертвел: неужели конец?! Осудить его еще не успели, значит… Он едва не застонал от отчаяния. Значит, его будут пытать! Матерь Божья, спаси и сохрани меня!

Действительно, Альфонсо Диаса привели в пыточный застенок. Достаточно обширное помещение было мрачным и казалось преддверием ада, находившемся в дальнем конце пыточной, — там был устроен очаг, и ярко горящие уголья вполне могли сойти за вход в преисподнюю. Огонь в очаге с похвальным усердием раздувал с помощью ручного меха горбун в сутане; красные отблески пламени, падая на изуродованное шрамами лицо монаха, превращали его в дьявольскую маску.

Второй палач стоял возле большого стола, на котором лежал Жуан Алмейду. Штурман был без памяти. Стол при ближайшем рассмотрении оказался дыбой — ноги и руки штурмана были зафиксированы при помощи деревянных плашек. Обычно жертву растягивали, причиняя ей невыносимую боль, часто до тех пор, пока мускулы не разрывались. Но Жуана Алмейду не только растягивали на дыбе, но и пытали каленым железом. В пыточной был слышен отвратительный запах горелого человеческого мяса, и дон Фернандо Вальдес, брезгливо морщась, прикладывал к лицу белоснежный кружевной платок, смоченный ароматическими маслами.

Видимо, несчастный штурман знал что-то очень важное, если сам Великий инквизитор счел необходимым присутствовать во время пытки. В этом крылась какая-то важная тайна — кроме него и двух палачей, в пыточной камере никого не было.

— Вас привели сюда для того, чтобы вы раз и навсегда усвоили — никто не может сбежать, скрыться от святой инквизиции, — безо всякого предисловия сказал дон Вальдес. — С божьей помощью мы отыскали этого еретика, и он во всем сознался.

Великий инквизитор поднял не по-стариковски зоркие глаза на Альфонсо Диаса, и капитану едва не стало дурно: что сказал о нем под пыткой Жуан Алмейду?!

— Вы можете быть спокойны — вас обвинять не в чем, — словно подслушал его мысли дон Фернандо Вальдес. — Разве что в неумении разбираться в людях. В дальнейшем это обстоятельство может сослужить вам плохую службу. Вы свободны, сеньор капитан. Груз вашего корабля в целости и сохранности, матросы ждут вас. Но из Севильи не уходите. Торгуйте своими товарами и ждите дальнейших указаний. Вам предстоит выполнить опасную миссию во благо Святого престола. Вскоре вы отправитесь в плавание. Все ваши расходы по оснащению судна будут оплачены.

— Но… у меня нет штурмана…

— Штурман у вас будет. Это я вам гарантирую. Прощайте, капитан.

С этими словами Великий инквизитор поднялся с небольшого креслица — наверное, специально доставленного для его сиятельной персоны в это мрачное подземелье — и вышел из камеры. Альфонсо Диас перевел дух и почувствовал, что к нему начала возвращаться жизнь — до этого он уже считал себя покойником.

Набравшись смелости, капитан подошел к дыбе. Палач — судя по всему, он был глухонемым — почтительно отошел в сторону, присоединившись к горбуну, который в этот момент доставал из корзинки вино и вяленое мясо, чтобы подкрепиться после «трудов праведных».

Жуан Алмейду уже очнулся. На него страшно было смотреть. Истерзанное пытками обнаженное тело штурмана казалось одной сплошной раной. И тем не менее он еще мог здраво соображать и даже говорить. Пораженный представшим перед ним зрелищем до глубины души, Альфонсо Диас с трудом выговорил:

— Жуан… это не я. Я не предавал тебя. Не предавал!

— Знаю… — Ответ португальца был похож на шелест тихого ветра. — Спасибо, капитан… за все. Я уже не жилец на этом свете… но у меня есть к тебе одна просьба…

— Можешь не сомневаться, я исполню ее!

— Не требую от тебя никаких клятв… прошу, как друга, — накажи негодяя. Он должен умереть! Ты знаешь, о ком я…

— Знаю… — Ненависть исказила черты лица капитана «Ла Маделены». — Божественное провидение иногда запаздывает, но я постараюсь его ускорить.

В это время в пыточную вошли стражники, и Альфонсо Диаса повели к выходу из подземелья. Он бросил последний взгляд на штурмана, но тот уже отключился от окружающей действительности — лежал с закрытыми глазами и, казалось, даже перестал дышать.

Замок Трианы остался далеко позади, а капитан «Ла Маделены» все никак не мог заставить себя замедлить шаг. Наверное, он бежал бы, не будь на улицах Севильи вооруженной до зубов стражи; еще заподозрят в каком-нибудь преступлении, и придется тогда узнать, чем пахнет перепревшая солома, которой набиты тюфяки в камерах городской тюрьмы.

«Господи, как же хорошо!» — думал Альфонсо Диас, жадно, полной грудью, вдыхая воздух. По правде говоря, изрядно зловонный (он как раз проходил мимо скотобойни). Но это обстоятельство нимало не смущало недавнего узника святой инквизиции. Что такое неприятные запахи по сравнению с тем, что довелось испытать несчастному Жуану Алмейде! Но чем же он столь сильно провинился перед Святым престолом?

Так уж вышло, что в этот момент вопрос, мучивший капитана, обсуждался на самом высоком уровне. Альфонсо Диаса задержали некоторые формальности, и он вышел ближе к обеду, когда Великого инквизитора принимал король Филипп II.

Легкое презрение и скука — обычное выражение удлиненного лица монарха с массивной нижней челюстью и небольшой рыжеватой бородкой — и на этот раз ему не изменило, несмотря на большую важность сведений, которые принес дон Фернандо Вальдес. По строгому испанскому этикету в кабинет короля не имели права входить даже гранды Испании, только кардиналы и вице-короли, а креслу короля под балдахином, нередко пустому, необходимо было кланяться. Но для Великого инквизитора было сделано исключение — он мог получить аудиенцию у короля в любое время и в любом месте.

Филипп верил, что совершает истинно благое дело, отстаивая католицизм по всей Европе. Он был королем-тружеником, проводившим по двенадцать часов в своем кабинете. Король два-три часа ежедневно проводил на коленях в молитве, ел обычно один, а затем опять принимался за работу. Он вникал во все мелочи, и хотя проявлял при этом недюжинный ум, мелочей все равно оставалось больше — они множились, как весенние мухи. Однажды папа римский Пий V ехидно заметил ему: «Ваше Величество так много времени уделяет этим занятиям, что когда приходит время исполнять решения, уже исчезает их причина».

Король относился к главному инквизитору весьма благосклонно. Может, потому, что их характеры были сходны. И тот и другой были фанатичны, жестоки и беспринципны. Возможно, на характер Филиппа II сильно повлияло то обстоятельство, что он вырос без отца, так как Карл V почти двадцать лет не был в Испании. Отец, имевший корни в Нидерландах и Бургундии, был императором Священной Римской империи и наследником габсбургских земель, а с 1516 года также стал королем Испании и правил, всю жизнь неутомимо путешествуя по Европе и Северной Африке.

В 1555 году Карл V отказался от престола, передав Испанию, Нидерланды, колонии в Америке и Африке с богатыми золотыми и серебряными рудниками и итальянские владения своему старшему сыну Филиппу II. Кроме законного наследника, у Карла V было еще и двое незаконных детей — Маргарита Пармская и дон Хуан Австрийский.

Будущий король Филипп II рос угрюмым, замкнутым. Как и его отец, Филипп II прагматически смотрел на брак, часто повторяя слова Карла V: «Королевские браки заключаются не для семейного счастья, а для продолжения династии». Увы, первый сын Филиппа II от брака с Марией Португальской — дон Карлос — оказался физически и психически неполноценным.

Чисто политическим расчетом был продиктован второй брак двадцатисемилетнего Филиппа II с сорокатрехлетней английской королевой, католичкой Марией Тюдор. Король надеялся объединить усилия двух католических держав в борьбе против Реформации, но через четыре года Мария Тюдор умерла, не оставив наследника, а притязания Филиппа II на руку Елизаветы I, английской королевы-протестантки, были отвергнуты.