Павильон на холме

Глава III

Повествует о том, как я познакомился с моей женой

Два дня я бродил около павильона, никем не замеченный, под прикрытием дюн. Местность, как нельзя лучше, подходила к тактике выслеживания и засад. Это была целая сеть небольших холмов и волнистых возвышений, перемежавшихся с мелкими оврагами, надежно прикрывавшая все мои вылазки и передвижения. Однако несмотря на все выгоды моих позиций, мне удалось совсем лишь немного разузнать о Норсмауре и его гостях.

Ежедневно старая няня доставляла в павильон провизию, но исключительно во время глубокой темноты, и в темноте уходила.

Ежедневно, по одному разу, выходили на прогулку Норсмаур и юная леди, – иногда вместе, но чаще отдельно, – прогулка длилась около часа и не больше двух, и всегда на одном и том же участке берега, около песчаной косы, рядом с подвижными песками. Очевидно, место было выбрано, чтобы гуляющие оставались никем не замеченные, так как оно было закрыто со всех сторон, кроме моря, но, как читатель помнит, весь день море здесь было совсем недоступно на очень большое расстояние, и только во время прилива могла бы приблизиться лодка. Я же все время видел гуляющих, так как здесь к пляжу примыкал самый высокий и неровный песчаный холм, в котором я мог прятаться, лежа в каком-нибудь углублении песка, я отлично мог следить за Норсмауром и его спутницей.

Высокий мужчина совсем не показывался, точно совершенно исчез. Он не только не показался ни разу на пороге павильона, но и в окно ни разу не выглянул, не приблизился даже к какому-либо окну, по крайней мере настолько, чтобы я мог его увидеть, остальных же я видел около окон. Днем я не мог слишком приблизиться к павильону, так как из верхнего этажа видны были верхушки и большая часть поверхности холмов, ночью же, когда я пробирался к самому павильону, все ставни были плотно прикрыты и заперты изнутри болтами, точно опасались вторжения или осады. Иногда мне приходила мысль, что высокий мужчина не встает с постели, – вспоминалась слабость его походки после высадки, иногда казалось, что в павильоне больше его нет, и Норсмаур остался один с молодой леди. Эта мысль была для меня неприятна.

Но была ли эта пара гуляющих – муж и жена, или нет? Отношение между ними не казались ни близкими, ни дружественными. К этому выводу меня привел целый ряд наблюдений. Хотя я не мог расслышать ни одного слова из фраз, которыми они, по-видимому, иногда обменивались, и очень редко удавалось хорошо разглядеть их черты и уловить в них определенное выражение, но ясно было видно, что они держались друг с другом всегда холодно, даже как-то принужденно, что внушало мысль о неблизких и чуть ли не враждебных отношениях.

Молодая леди шла значительно скорее, когда была с Норсмауром, чем тогда, когда гуляла одна. Ясно, что когда мужчина и женщина расположены друг к другу, они скорее будут замедлять свои шаги, чем ускорять их. Кроме того, во время прогулок леди всегда держалась от Норсмаура чуть ли не на целую сажень и вдобавок влачила по песку конец своего зонтика неизменно по той стороне, которая была между ней и Норсмауром, точно хотела отгородить себя от него барьером.

Идя рядом, Норсмаур все приближался к юной леди, а та соответственно удалялась, так что их путь по пляжу всегда шел точно по диагонали и, при достаточном продолжении, непременно привел бы к засасывающему песку, но тут юная леди круто оборачивалась на каблуках и быстро направлялась назад, оставив Норсмаура между нею и морем.

Я следил за этими маневрами с положительным удовольствием и большим одобрением, смеялся и аплодировал про себя каждому повороту юной леди.

На третий день утром она вышла одна на прогулку. С большим изумлением и с большим еще огорчением я заметил, что она в слезах. Читателю ясно, что уже в эту пору мое сердце было заинтересовано в значительно большей степени, чем я предполагал. Походка ее казалась мне крепкой, но вместе с тем легкой, воздушной, и голову при этом она держала с невыразимой грацией; каждым ее шагом я уже тогда любовался, от всей ее изящной фигуры веяло мягкостью и благородством.

Этот день выдался какой-то особенный – солнечный, светлый, тихий. Воздух был бодрый, живительный, хотя при совершенно спокойном море и полном отсутствии ветра. Понятно, что юная леди, нарушив режим прежних дней, захотела погулять еще раз. Но теперь ее сопровождал Норсмаур. Только что успели они выйти на пляж, как вдруг Норсмаур схватил ее руку и стал насильно ее удерживать. Она сделала усилие, чтобы вырвать руку, из груди ее вылетел крик. Я вскочил на ноги, совсем забыв о странности моего положения, но раньше, чем успел броситься вперед, увидел, что Норсмаур от нее уже отошел, снял шляпу и очень низко поклонился, точно просил у нее прощения. Я тотчас же опустился на прежнее место. Норсмаур и леди обменялись несколькими фразами, после чего, отвесив новый поклон, Норсмаур оставил берег и кратчайшей дорогой вернулся в павильон. Это дало мне возможность хорошо его разглядеть, так как он прошел очень близко от моей засады. Он был в сильном волнении, – поочередно краснел и бледнел, лицо было нахмуренное, грозное; он злобно сбивал своей тростью верхушки травы. Не без торжества увидел, я и работу собственного моего кулака на его физиономии, большой шрам под правым глазом и соответственный разноцветный «фонарь» вокруг глазной орбиты.

Некоторое время леди оставалась неподвижной, глядя то на островок, то на сияющую поверхность воды. Затем, вздрогнув, она с видом человека, освободившегося от забот и сомнений и воодушевленного энергией, направилась твердой и быстрой походкой прямо к морю. Очевидно, она была чрезвычайно взволнована и совсем забыла, где находится. Я увидел, что она прямо идет к самому опасному краю песчаной топи, еще несколько шагов – и жизнь ее подверглась бы ужасной опасности.

Я не побежал, а прямо скатился с моего холма, который здесь был очень крут, тотчас затем бросился за молодой леди и с половины оставшегося между нами расстояния громко крикнул ей остановиться.

Она так и сделала и, обернувшись, направилась ко мне без всякого страха, походка ее была гордая и решительная, точно у королевы. Я был босой и одет, как простой матрос, кроме дорогого египетского шарфа вокруг моей куртки, вероятно, она сперва приняла меня за рыбака, собирающего креветки и другую наживу для рыбы. Что же касается ее, то когда она стала со мной лицом к лицу и направила на меня свой властный взгляд, я проникся восхищением – я и не подозревал, что она так хороша собой.

– Что это значит? – спросила она.

– Вы шли прямо к самому опасному месту Граденской топи…

– Вы не здешний житель? – спросила она снова. – Вы говорите, как образованный человек.

– Я думаю, что имею право на такое название, хотя хожу переодетый.

Но ее женский глаз уже заметил мою египетскую опояску.

– О, вас прежде всего выдает ваш шарф.

– Вы изволили употребить слово «выдает», – сказал я в свою очередь, – могу ли просить вас, чтобы вы меня не выдали? Я должен был обнаружить свое присутствие в ваших интересах, но если мистер Норсмаур узнает о моем пребывании здесь, могут произойти вещи более чем неприятные для меня.

– А знаете ли вы, – спросила она, – с кем вы говорите?

– Не с супругой ведь мистера Норсмаура? – спросил я вместо ответа.

Она отрицательно покачала головой. И, продолжая глядеть на меня в упор, с настойчивостью, которая начала меня смущать, она вдруг заявила:

– У вас честное лицо. Будьте честны сами, сэр, и скажите мне откровенно, что вам здесь нужно, и кого или чего вы боитесь? Не можете же вы думать, что я на вас нападу – у вас гораздо больше средств меня обидеть. Вы не выглядите недобрым человеком. Но что вы тут делаете? Зачем вы, джентльмен, очутились здесь и бродите точно шпион в этой пустынной, дикой местности? Скажите мне, кого вы здесь ищете, кого вы ненавидите, преследуете?

– Ни к кому я не питаю ненависти, – ответил я, – никого не ищу и никого не боюсь, если встречусь один на один. Меня зовут Кассилис – Франк Кассилис. Я веду жизнь бродяги по собственному желанию и вкусу. Я один из самых старых друзей Норсмаура, и три дня тому назад, когда я здесь, на этой дюне подошел к нему и поздоровался, он на меня бросился с кинжалом, хотел убить, но только ранил в плечо.