Павильон на холме

– Так! – произнес он, когда я закончил. – Тут нет никаких сомнений. А что вы советуете делать?

– Я предлагаю остаться с вами и протянуть друг другу руку, – был мой ответ.

– Вы славный человек! – сказал он с какой-то особенной интонацией в голосе.

– Я не боюсь, – сказал я.

– Итак, – продолжал он, – предо мной муж и жена? И вы решитесь мне сказать это в глаза, мисс Хедльстон?

– Собственно, мы еще не женаты, но дали друг другу слово, – ответила Клара, – и сдержим его, мы обвенчаемся при первой же возможности.

– Браво! – воскликнул Норсмаур. – А мой уговор с вашим батюшкой? Будь я проклят, вы ведь не сумасшедшая женщина, вы понимаете, от чего зависит жизнь вашего отца, стоит мне лишь заложить руки в карманы и удалиться отсюда, и вашему отцу сегодня же перережут горло!

Но Клара не растерялась.

– Все это я знаю, – ответила она с удивительной находчивостью, – но знаю только, что вы этого не сделаете. Вы заключили с моим отцом сделку, недостойную джентльмена, но вы все же настоящий джентльмен, свое слово сдержите и никогда не покинете того, кому дали слово защитить.

– Ага! – воскликнул Норсмаур. – Вы думаете, что я отдал яхту даром? Вы думаете, что это из любви к старому джентльмену я рискую свободой и жизнью? И еще затем, чтобы присутствовать на вашей свадьбе? Что ж, – добавил он со странной улыбкой, – быть может вы до некоторой степени правы… Но, вот Кассилис. Он-то знает меня хорошо. Такой ли я человек, чтобы можно мне довериться? Можно ли меня считать человеком надежным, щепетильным, добрым к кому бы то ни было? Вы это знаете?

– Я знаю, что вы наговорили много лишнего, – возразила Клара, – но я уверена, что вы настоящий джентльмен, и, поверьте, мне не страшно.

Норсмаур смотрел на нее восхищенными глазами, точно с особенным одобрением относясь к ее словам.

– Но вы, Франк, – обратился он в мою сторону, – неужто вы думаете, что я уступлю ее вам без борьбы? Говорю вполне откровенно, – берегитесь, Франк! Скоро я схвачусь с вами не на жизнь, а на смерть!

– Это будет в третий раз, – перебил я его, улыбаясь.

– Ах да! Забыл. Действительно, в третий раз. Что же, третий раз, говорят, самый счастливый…

– Вы подразумеваете, что в третий раз у вас к услугам будет уже экипаж «Красного Графа»? – спросил я, чувствуя, что начинаю злиться и желаю обозлить Норсмаура.

Но он уже решил успокоиться и обратился только к Кларе:

– Вы слышите, что он говорит?

– Я слышу, что двое мужчин болтают пустое, – заявила она. – Я презирала бы себя за подобные мысли и речи. Да вы сами не верите ни единому слову из того, что сейчас говорили, охота вам выставлять себя не то злодеями, не то глупцами!

– Браво! – воскликнул Норсмаур. – Это называется приговор, труба в день судный. Но она еще не миссис Кассилис, а потом что будет – посмотрим. Больше ничего не скажу, шансы сейчас не на моей стороне!

Тут Клара очень меня удивила.

– Я вас оставлю обоих, – сказала она быстро. – Отец слишком долго один в павильоне. Но помните, вы должны быть друзьями, потому что каждый из вас мне друг.

Жена мне потом объяснила мотивы своего поступка. Она чувствовала, что, если она останется, то мы не перестанем пикироваться в ее присутствии и, быть может, серьезно даже поссоримся. Я думаю, что она была права, потому что, как только она ушла, мы оба совершенно успокоились и стали говорить с доверием друг к другу.

Норсмаур все время смотрел Кларе вслед, пока она не скрылась за холмом.

– Право, это замечательнейшая девушка на всем свете! – произнес он, добавив к тому весьма выразительную клятву. – Смотрите, какая деятельная, какая решительная!

Я старался улучить минуту, чтобы скорее узнать общее положение дел, и потому, не поддерживая разговора о милой Кларе, спросил:

– Как думаете, Норсмаур, – мы все попали в скверные обстоятельства?

– О да! – ответил он с большим воодушевлением, глядя мне прямо в глаза. – Тут целый ад с чертями над нашей головой. Верите мне или нет, но я совершенно серьезно опасаюсь за свою жизнь.

– Скажите мне одну вещь, – спросил я снова. – Причем итальянцы во всей этой истории? Что им нужно от мистера Хедльстона?

– Разве не знаете?! – вскрикнул он. – Старый мошенник принял на хранение, и притом на тайное хранение, громадный капитал от итальянских карбонариев[3]: – целых двести восемьдесят тысяч фунтов, ну и, конечно, растратил его, не знаю только весь ли, неудачными спекуляциями. Из-за этой растраты не удалось восстание в Триденте или Парме, которое должно было послужить сигналом к революции во всей Италии, и теперь карбонарии гонятся за Хедльстоном, чтобы ему отомстить. Счастье будет, если наша шкура останется цела.

– Карбонарии! – воскликнул я. – Ну, плохо дело! Не сдобровать старику.

– То же и я думаю, – сказал Норсмаур. – Вообще, все мы тут попали в изрядную ловушку, и, откровенно говоря, я рад, что вы здесь и поможете нам. Если не удастся охранить старика, постараюсь, по крайней мере, спасти дочь… Идите в павильон и оставайтесь с нами. И вот вам мое слово, моя рука, я вам друг, пока старик не спасется или не будет убит. Но, – добавил он, – как только дело решится, мы снова соперники, и предупреждаю, берегитесь!

– Идет! – ответил я.

И мы пожали друг другу руки.

– Теперь скорее в нашу цитадель! – сказал Норсмаур и быстро пошел против дождя.

Глава VI

Повествует о моем знакомстве с высоким мужчиной

В павильон впустила нас Клара. Я почти не узнал комнат первого этажа, – они действительно были укреплены, как цитадель. Входная дверь, кроме прежних болтов, защищалась еще очень крепкой баррикадой, которую, однако, изнутри легко было разобрать настолько, чтобы быстро приотворить дверь. Из сеней мы прошли в столовую, слабо освещавшуюся лампой. Окна ее были защищены еще надежнее, чем наружный вход. Створки ставней были укреплены продольными и поперечными железными полосами, которые, в свою очередь, соединялись с другими металлическими подставками и брусками, упиравшимися частью в пол, частью в потолок, частью даже в противоположную стену. Вся эта защита выглядела прочной и удобной. Я не мог скрыть своего удивления.

– Я здесь инженерствовал! – воскликнул Норсмаур. – Помните скамейки в саду? Вот они, видите, как пригодились!

– Я не знал за вами столько талантов, – ответил я. – Настоящий крепостной инженер.

– Нужно вам оружие? – спросил Норсмаур, указывая на большую коллекцию ружей и пистолетов, размещенную в удивительном порядке вдоль стены, несколько ружей наготове были прислонены к буфету.

– Благодарю вас, – ответил я. – Со времени нашей ночной встречи, я не выхожу без револьвера. Но, сказать вам по правде, я нуждаюсь в подкреплении пищей, со вчерашнего вечера ничего не было у меня во рту.

Норсмаур тотчас достал блюдо холодного мяса, к которому я присел с великим аппетитом, и бутылку хорошего бургундского, хотя, как я уже говорил выше, я всегда из принципа, избегал вина, и если в редких случаях его пил, то в самом ничтожном количестве; тут же, помнится, я с громадным удовольствием выпил почти всю бутылку, – не менее трех четвертей, но надо принять во внимание, что я в павильон пришел весь измокший и сильно озябший от дождя, и вино благотворно меня согрело.

Во время еды я продолжал рассматривать и хвалить «укрепления».

– Положительно, можно выдержать осаду! – решил я в заключении.

– Да, но лишь очень коротенькую, – медленно промолвил Норсмаур, растягивая слова. – Впрочем, это вопрос второстепенный. Меня гораздо более смущают последствия такой осады. Перед нами двойная опасность! Если начнем отстреливаться, то, как ни безлюдны ближайшие окрестности, все же кто-нибудь скоро услышит, и сбежится народ. Тогда одно из двух, или карбонарии успеют нас раньше убить, или сами разбегутся, но тогда же откроют Хедльстона, арестуют его и, конечно, нас, как его сообщников или укрывателей. Не правда ли, приятная дилемма, или смерть от карбонария, или тюрьма по закону? Плохо на этом свете иметь против себя закон! Я это уже высказал старому Хедльстону, и он, кажется, начал теперь разделять мое мнение…

3

Так назывались члены тайного политического союза, сначала направленного против владычества французов в Италии, а затем, в 20-х годах прошлого столетия, поставившего себе целью объединение Италии, под властью демократической республики. Сначала карбонарии переодевались угольщиками, откуда и произошло их название (carbonaro, по-итальянски, – угольщик).