Страница 9 из 12
Шарлотта и Гюрджи, вероятно, пришли ко мне в магазин вместе, но я поняла, что они вдвоем, лишь когда они уже собрались уходить. Шарлотта была отяжелевшая, бесформенная, но двигалась она стремительно; у нее было розовое лицо, ярко-синие глаза и обилие сверкающих белых волос, по-девичьи распущенных волной на плечи. День выдался теплый, но на Шарлотте был плащ из темно-серого бархата с потертой опушкой из серого меха — он уместно смотрелся бы на сцене, а может, и происходил из театральной костюмерной. Под плащом виднелись свободная белая рубашка и клетчатые слаксы из шотландки. Широкие голые пыльные ступни были обуты в сандалии. Шарлотта звякала на ходу, словно под плащом скрывались доспехи. Когда она потянулась за книгой, я поняла, что звякали браслеты. Множество браслетов, широких и узких, сверкающих и черненых. Некоторые были усажены большими квадратными камнями цвета жженого сахара или крови.
— Вы подумайте, эту старую шарлатанку еще не списали в расход, — сказала она, словно продолжая разговор, в котором мы с наслаждением перемывали чужие косточки.
У нее в руках была книга Анаис Нин.
— Не обращайте на меня внимания, — сказала она. — Я говорю ужасные вещи. На самом деле я к ней хорошо отношусь. Вот его терпеть не могу.
— Генри Миллера? — спросила я, постепенно впадая в ее манеру разговора.
— Точно.
Она принялась рассуждать про Генри Миллера, Париж, Калифорнию — сварливым и энергичным тоном, в котором звучала любовь. Казалось, что она близко знакома с этими людьми или по крайней мере долго жила рядом с ними. Наконец я наивно спросила ее, так ли это.
— Нет, нет. Просто у меня такое чувство, что я их всех хорошо знаю. Не лично. Впрочем, нет, лично. Да, лично. Как еще можно знать человека? То есть, я не встречала их лицом к лицу. Но в книгах? Ведь они именно к этому стремятся, разве нет? Я их знаю. Я знаю их так близко, что они наводят на меня тоску. Как с любым человеком. Вы согласны?
Она перешла к столу, где у меня были разложены книги издательства «New Directions»[2].
— Это, значит, новенькое. О боже, — сказала она, округляя глаза при виде фотографий Гинсберга, Корсо и Ферлингетти. Она принялась читать — так внимательно, что я приняла ее следующие слова за прочитанную вслух цитату из какого-нибудь стихотворения.
— Я тут шла и увидела вас, — она положила книгу на стол, и я поняла, что она обращается ко мне. — Увидела, как вы тут сидите, и подумала, что такой молодой женщине, наверно, хочется по временам выйти на улицу, подышать воздухом. Я вот думаю — может, вы возьмете меня на работу? Я бы тут сидела, а вы бы тогда могли погулять.
— Я бы с удовольствием… — начала я.
— Я вовсе не глупа. Я на самом деле много знаю. Спросите меня, кто написал «Метаморфозы» Овидия. Ничего, вам не обязательно смеяться.
— Я бы с удовольствием, но я не могу себе позволить нанять продавца.
— Ну что ж. Вы в своем праве. У меня вовсе не шикарный вид. И я наверняка все испорчу. Начну препираться с людьми, если они захотят купить паршивую книжку.
Судя по виду, мой отказ ее не сильно разочаровал. Она взяла с полки «Авокадо-пустышку» и сказала:
— Вот! Я не могу не купить эту книгу, просто из-за названия.
Она тихо свистнула, и человек, к которому, по-видимому, был обращен этот свист, поднял взгляд от стола с книгами на другом конце магазина. Я заметила этого мужчину раньше, но не поняла, что он пришел вместе с моей собеседницей. Я решила, что он просто прохожий — такие порой забредали ко мне с улицы и стояли, озираясь, словно пытались понять, куда это они попали и для чего нужны все эти книги. Не пьяница, не уличный попрошайка, и определенно не опасный элемент — просто очередной неразговорчивый немолодой человек в поношенной одежде; эти люди кажутся такой же частью города, как стаи голубей, и так же движутся с места на место в пределах одного четко очерченного района, никогда не глядя встречным в лицо. На нем был плащ до щиколоток из какого-то блестящего прорезиненного материала цвета печенки и коричневая бархатная шапочка с кисточкой. Такую шапочку мог бы носить в английском фильме старый чудаковатый ученый или священник. Да, между этими двумя, женщиной и мужчиной, было определенное сходство — оба были одеты в костюмы, словно списанные из театра. Но вблизи становилось заметно, что он на много лет старше нее. Длинное желтоватое лицо, табачно-коричневые глаза с опущенными уголками, неопрятные усы подковой. Едва заметные следы не то былой красоты, не то былого могущества. Угасшая ярость. Он пришел к ней по свистку — казалось, полу-серьезно, полушутя, — и встал рядом, немой и полный достоинства, как пес или осел, пока женщина готовилась платить за книгу.
В это время правительство Британской Колумбии ввело налог с продаж на книги. В данном случае налог составил четыре цента.
— Я не могу этого заплатить, — сказала она. — Налог на книги! Я считаю, это аморально. Я скорее готова сесть в тюрьму. Вы согласны?
Я согласилась. Я не стала указывать ей — как указала бы в разговоре с любым другим человеком — что даже если она и не заплатит этот налог, магазину все равно придется его платить.
— Правда, я говорю ужасные вещи? — сказала она. — Видите, что это правительство делает с людьми? Оно превращает их в ораторов.
Она положила книгу в сумку, так и не доплатив четыре цента. В дальнейшем она тоже никогда не платила налог.
Я описала эту парочку в разговоре с нотариусом. Он сразу понял, о ком идет речь.
— Я зову их «герцогиня и алжирец». Я ничего не знаю об их истории. Мне кажется, он террорист, который вышел на пенсию. Они ходят по городу и возят за собой тележку, как старьевщики.
Я получила записку с приглашением на воскресный ужин. Подпись гласила «Шарлотта», без фамилии, но слова и почерк были весьма церемонными.
Я и мой супруг Гюрджи имеем удовольствие пригласить…
До того я не желала получать никаких подобных приглашений и даже расстроилась бы, если бы получила. Но этому письму я обрадовалась так, что сама удивилась. Знакомство с Шарлоттой положительно сулило что-то интересное: она была не похожа на всех остальных людей, которых я хотела видеть только в магазине.
Многоквартирный дом, в котором они жили, стоял на Пандора-стрит. Он был покрыт горчичного цвета штукатуркой. Крохотный вестибюль с кафельными стенами показался мне похожим на общественный туалет. Впрочем, в нем не пахло, и квартира была не особенно грязная, просто в ней царил чудовищный беспорядок. У стен высились стопки книг. Сами стены были завешаны узорчатой тканью, которая спадала складками, скрывая обои. На окнах висели бамбуковые жалюзи, а на лампочках — самодельные абажуры из цветной бумаги, наверняка легковоспламеняющейся.
— Как мило, что вы пришли! — вскричала Шарлотта. — Мы боялись, у вас найдутся дела поинтересней, чем навещать старых и скучных нас. Куда бы вас посадить? Можно сюда, — она сняла пачку старых журналов с плетеного кресла. — Вам удобно? Плетеная мебель издает такие интересные звуки. Иногда я сижу тут одна, и это кресло вдруг начинает скрипеть и трещать, как будто в нем кто-то ерзает. Я бы могла сказать, что это привидение, но я не умею верить во всю эту ерунду. Я пробовала.
Гюрджи налил нам всем сладкого белого вина. Мне — в пыльный бокал на ножке, Шарлотте — в стеклянный стакан, а себе в пластиковый. Казалось, что в крохотной нише-кухоньке, где были кое-как, кучами навалены продукты, кастрюли и посуда, невозможно ничего приготовить — но оттуда вкусно пахло жареной курицей, и скоро Гюрджи принес первое блюдо — нарезанные кружочками огурцы на тарелках и йогурт в плошках. Я села в плетеное кресло, а Шарлотта — в единственное мягкое. Гюрджи сидел на полу. Шарлотта была все в тех же брюках и в розовой футболке, облегающей ничем не поддерживаемую грудь. Ногти на ногах она выкрасила под цвет футболки. Каждый раз, как она брала кусок огурца, браслеты звякали о край тарелки. (Мы ели руками.) Гюрджи был в той же шапочке и в темно-красном халате из шелковистой материи. Из-под халата виднелись брюки. Халат был покрыт пятнами, которые сливались с узором.
2
«New Directions» — независимое издательство в США, основанное в 1936 г. и публиковавшее работы таких авторов, как Владимир Набоков, Теннесси Уильямс, Дилан Томас, Лоренс Ферлингетти и др.