Страница 49 из 56
— Екатерина.
— И только?
— Что «только»?
— А отчество?
— Меня еще рано по отчеству… — смутилась барышня.
— То есть я-то уже старик? — почти обиделся Корсаков.
— Ой, ну что вы! — возразила Екатерина. — Просто от нас требуют только так обращаться к больным.
— Даже к симпатичным? — упорствовал Корсаков.
Екатерина уже конфузилась и открыла рот для ответа, когда сзади раздался голос Дружникова:
— Много воли ему не давай, Катюша! Этот больной до смерти опасен для женщин, — он подошел ближе и нанес окончательный удар: — Хоть и старый уже, конечно.
— Ну, вы скажете — «старый». Ничего вы не понимаете — констатировала девушка.
«Впрочем, имя Катя ей тоже идет», — подумал Корсаков.
— Если что — зовите, — отправилась было к двери она, но повернулась и скомандовала уже совсем по-взрослому: — И больше, пожалуйста, не старайтесь подняться, пока доктор не разрешит. А то мне попадет.
— Ну, что, роковой мужчина? — усмехнулся Дружни-ков. — Выспался?
— Вроде — да. Где я?
— В больнице, где еще тебе быть после ранения? Ты тут на особом счету. Заметил, какие внучки за тобой следят?
Это Корсаков заметил, но обнаружил и другое: Друж-ников обращается к нему на «ты», что удивило. Знак отличия или признак опасности, которая нависает над обоими?
Феликс сел рядом с кроватью так, чтобы оба могли видеть друг друга.
— Извини, не даю отдохнуть. Но ситуация не та, чтобы терять время.
— Я понимаю, — Корсаков хотел кивнуть, но голова сразу закружилась.
— Ты лежи смирно, а то меня выгонят, — шутливо нахмурил брови Дружников. — Давай-ка, сначала я поговорю.
— О чем?
— Скажи мне, что ты знаешь о «зеленой дуге»?
Долго вспоминать Корсакову не пришлось. Он даже подумал, что Дружников каким-то образом ознакомился с его учетным делом.
— Зеленая дуга — это замысел штатников, — говоря просто. Основа идеи — активизировать исламские режимы на наших южных границах, чтобы оказывать давление на мусульман азиатских республик, — отчеканил Корсаков. — Основные проявления — исламская революция в Иране тысяча девятьсот семьдесят девятого года и исла-мизация Афганистана в тот же период. Ну, а «зеленая» — потому как считается, это цвет «знамени пророка».
Во всяком случае, так им говорил лет двадцать назад начальник политотдела майор Гвоздарев.
— Толково излагаешь, — поощрил Дружников. — Теперь молчи. То, что ты изрек — официальная версия, до сих пор никем не пересматриваемая.
— А что там пересматривать?
— Ты молчи, молчи, — попросил Дружников. — Ты слышал о захвате американского посольства?
— Что-то слышал, но подзабыл, — признался Корсаков.
— Ну, это не страшно. В общем, так: иранская революция, о которой ты сейчас доложил, была в самом начале семьдесят девятого, а в ноябре случился захват американского посольства в Тегеране. Захватили его, как говорили тогда, революционно настроенные студенты, которые продержались в посольстве аж четыреста сорок четыре дня. Были там, конечно, разные загадки и непонятности, как всегда с американцами бывает. В ту пору, надо напомнить, президентом Штатов был Картер, которого обвиняли в слабости и миролюбии. Дескать, не надо ни о чем с «советскими» договариваться. Он, конечно, возражал, свои доводы приводил, в общем, все чин по чину. Но когда посольство захватили, тут уж возражать стало нечего — проиграл все, что можно было. И отпустили заложников ровно в день инаугурации Рейгана. Понимаешь замысел? Только головой не кивай, тебе нельзя, — напомнил Дружников. — Пить хочешь? Нет? А у меня что-то горло пересохло. Все-таки я же не лектор.
Он поднялся, налил в стакан воды, вернулся на место.
— Да, так вот, ходили тогда упорные слухи, будто иранцы, которые захватили посольство, перед этим долго спорили, какое посольство захватывать — американское или советское?
— Ходили слухи или точно знаете?
— Да молчи ты, — уклонился Дружников. — Важно тебе понять, что в Иране уже тогда были сильны и американские позиции. Просто не всегда они бывали ведущими, иногда и мы что-то могли. Иранскую революцию ведь многие приветствовали, а она вышла боком, что называется! Такая махровая реакция, что до сих пор мир боится, как бы чего не вышло оттуда.
Он отхлебнул воды.
— И в Афганистане то же самое было: мы думали, что помогаем «социалистическому строительству», а имели дело с теми, у кого ноги все еще в Средневековье увязли. Ну, да ладно, это тоже факты реальные.
Теперь о том, что на самом деле не подтверждено и не упоминается. Значит, Иран и Афган, как ты говоришь, звенья «зеленой дуги» штатников? Это правда, но не вся. Замысел-то планировался гораздо объемнее, шире, перспективнее. Исламская волна должна была прорваться и на наши просторы. Сперва Средняя Азия, там ведь союзные республики, то есть формально — самостоятельные, независимые, в Союзе добровольно находятся. Ну, вроде как потом было с Прибалтикой, помнишь? Ну, а потом «зеленая дуга» должна была протянуться и к мусульманам России. А это уже серьезно, согласен? — спросил Дружни-ков и предупредил: — Только головой не кивай.
— Ну, а связь-то какая со всем остальным? — поинтересовался Корсаков, хотя уже и сам усматривал взаимозависимости.
— Многие отставки начала восьмидесятых на Кавказе, в Азии, связаны именно с необходимостью противостоять этой самой «зеленой дуге», которая уже стала реальностью. Время-то шло, республики развивались, и у некоторых стало складываться впечатление, что без Союза им будет лучше. Тем более, им со всех сторон обещали молочные реки в кисельных берегах, лишь бы от России оторвать.
— Но я не понимаю, при чем тут отставки-то?
— Как говорил товарищ Сухов, «Восток — дело тонкое». Там клановость никто не отменял, да и не смог бы никогда. И влияние какой-нибудь бабушки на внука — партийного руководителя, являлось почти решающим. Другое дело, что поначалу, после революции, и бабушки были передовые. Меняются времена, меняются и бабушки, — улыбнулся Дружников.
— И бабушки стремились свергнуть социализм?
— Не утрируй. Все не так просто. Вот, — задумался Дружников. — Вот, смотри, например. Ты можешь назвать героев Гражданской войны?
— Ну, могу, — насторожился Корсаков.
Подвох какой-то.
— Конечно, назовешь. Хоть белых, хоть красных, верно?
Корсаков все так же настороженно кивнул.
— А теперь назови героев борьбы с басмачами, — попросил Дружников.
И после паузы продолжил:
— Там, в Азии, борьба не утихала никогда, ни до революции, ни после, ни в наши дни. Между кланами постоянно идет битва за влияние, и в этой битве всякая мелочь может стать решающей.
— Да тибетские рукописи-то тут при чем?
— Экий ты торопыга, — упрекнул Дружнюсов. — Хотя должен бы быть солиднее, степеннее.
— Это почему?
— Почему, почему…Тебе известна фамилия Грушин-ский?
— Грушинский? Штатник, профессор и все такое?
— Именно. А еще он советник многих американских президентов и бизнесменов по вопросам внешней политики, основатель десятков разных международных фондов поддержки.
— Поддержки чего?
— Хоть чего! Людей, изучающих африканские языки, сторонников права человека на однополую любовь, клубов любителей вальса или ламбады, какая разница! Главное, чтобы заявить: я хочу поддерживать вот то-то и тех-то в такой-то стране. И попробуйте мне помешать, такой скандал закачу — сами прибежите мириться.
— Ну, убедили, — слабо махнул рукой Корсаков. — Я-то тут причем?
Дружников внимательно посмотрел на него, и смотрел так долго, что Игорю стало неуютно.
— Чего вы?
— А ты не знал, что уже два раза перебежал дорогу уважаемому профессору Грушинскому?
— Я?! Это как?
Дружников улыбался, довольный произведенным эффектом.
— А так, что именно Грушинский через свои фонды готовил провокацию с «внуком императора». Вас — тебя и Лопухина — должны были ликвидировать после того, как ты рассказал бы о существовании этого самого «внука»! Люди Грушинского в разных странах раздували эту историю и требовали, чтобы им явили «внука».