Тайна Зои Воскресенской

Часто мы делали так. Не спеша шли по улицам, вместе заходили в магазин, что-то рассматривали, иногда покупали какую-нибудь мелочь, потом шли на выставку или вернисаж, но через некоторое время я уходила, а она оставалась, или наоборот, – я продолжала рассматривать картины, а она потихоньку исчезала. Я знала, что, оставаясь, она либо с кем-то встречалась там же на выставке, либо тоже уходила, используя другой выход.

Однажды, гуляя по магазинам, я заметила мужчину, который неотступно следовал за нами на очень небольшом расстоянии, так что мог слышать наши разговоры. Зоенька тоже обратила внимание на этого человека и тихонько шепнула мне: «Смотри, как я его сейчас прогоню». Продолжая осматривать витрины и прилавки магазина, около мясного отдела она, обращаясь ко мне, но в упор глядя на нашего преследователя, громко сказала: «Хочешь, Надюшка, я тебе шпик покажу?!» И этот мужчина моментально исчез из магазина.

Помню, часто летом и осенью мы отправлялись на машине на природу. Иногда это были действительно выезды за город на шашлыки, но в таком случае с нами был Борис Аркадьевич. А когда мы путешествовали втроем, это была ее работа. Осипов сидел за рулем, а мы с Зоенькой сзади. Останавливались где-то в лесу, и пока мы с мужем готовили еду, Зоя Ивановна на время куда-то исчезала. Теперь думаю, что она встречалась с Павлом Судоплатовым. За два года до ее смерти некоторое время он жил у нас на даче в Переделкино и рассказывал о том времени».

В личном архиве Зои Ивановны Воскресенской сохранилась незаконченная зарисовка о зарождении романтических отношений с Борисом Аркадьевичем Рыбкиным, о начале любви, озарявшей теплым светом их такую непростую жизнь.

«В шифровалке было холодно и неуютно. Зарешеченное изнутри окно было занавешено плотной портьерой. Перед окном письменный стол, в котором хранились стопки белоснежной бумаги, разноцветная копировальная бумага, толстые карандаши, ленты и всякие щетки для пишущей машинки, пакетики с конфетами. В шифровалке курить было строго запрещено, а я курильщик (теперь уже бывший), и карамельки, изготовленные изобретательной фирмой из каких-то трав и остропахнущего зелья, отбивали охоту не только к куренью, но и к еде. Два неуклюжих сейфа, какие можно увидеть в приключенческих американских фильмах, занимали простенок от окна до камина, возле которого, как верный страж на посту, стоял ярко-красный высокий баллон с кислородом – это на случай вторжения непрошеных гостей из охранки, дальше была дверь, обитая черной клеенкой в так называемую лабораторию, где фотографировались и проявлялись документы, бутылочки с химией для писем, разные проявители и закрепители, в углу гора железных цепей для автомобильных колес для дальних поездок по заснеженным дорогам зимой, несколько двусторонних пальто и плащей, чтобы по дороге в машине можно вывернуть наизнанку и из сине-белого оказаться в строгом черном плаще…

У старых революционеров мы, советские разведчики первых поколений, усваивали правила конспирации, учились «сочинять» шифры, «обрубать хвосты» наружного наблюдения, устраивать тайники. Из Центра мы ничего не получали и с упоением занимались творчеством, которое сегодняшним разведчикам покажется смешным и нелепым.

В тот вечер я сидела в этой самой шифровалке и расшифровывала телеграмму, прибывшую вечером из Центра. Я была помощником резидента, шифровальщиком, фотографом, машинисткой, когда требовала обстановка – водителем машины, изобретателем, в соавторстве с резидентом «Кином», тайников. Было уже за полночь, когда я закончила расшифровку. Центр предлагал передать на связь «Ирине», т. е. мне, агента «Павло» и сообщал, что готовит кадрового разведчика к нелегальной переброске в страну нашего пребывания, который будет связан непосредственно с «Кином». Центр еще раз напоминал, что «Павло» надо тщательно проверять, устраивать проверочные испытания – я узнала авторство «Яка», курирующего нашу резидентуру. Вот уж действительно был чиновником-перестраховщиком. Если предлагаешь кандидатуру на вербовку, то на письме потом увидишь мелким почерком резолюцию «Яка», вроде: «Кандидатура безусловно интересная, но необходимо собрать более точные сведения, учесть, что он связан с родственниками, проживающими в Англии – не подстава ли это от «Интеллидженс сервис?» И так страховался от всего: если вербовка состоится и агент будет давать ценные сведения, то он, «Як», предлагал «тщательно подготовить», если же вербовка сорвется или агент не оправдал наших надежд, то он, «Як», предупреждал.

…У меня теперь на связи будет шесть агентов и еще больше кандидатов. Как со всем этим справиться? Обещанные два работника резидентуры все не едут, а «Як» обещал прислать подмогу еще год назад. И «по крыше» работать надо, нужно выполнить валютный план во что бы то ни стало, иначе предложат освободить место для более компетентного работника. Разведка потеряет одну из «крыш».

…Времени уже второй час. Расшифрованную телеграмму положила в сейф, заперла, опечатала, проверила, достаточно ли тонко и четко легла сургучная печать, сожгла в камине шифровальные таблицы, тщательно перемешала пепел. Буквы, пропитанные свинцом имеют способность не рассыпаться, их нужно тщательно перетереть… Но почему «Кин» так и не заглянул сюда. Он сегодня на дипломатическом приеме, но все приемы заканчиваются в 11 часов. Так и прошел в свою квартиру мимо дверей шифровалки, и не заглянул? Почему? Стало как-то тревожно на душе. А почему тревожно? Фу, какие глупости. Иди-ка ты, «Ирина», спать, завтра утром надо ехать в порт встречать круизный пароход с туристами, направляющимися в Советский Союз.

Да, кстати, почему-то обрадовалась я, ведь сегодня приезжают дипкурьеры, вот «Кин» с приема поехал на вокзал к поезду и будет удивлен, что я не дождалась его в шифровалке. Нет, пусть не воображает, что я должна караулить его всю ночь. «Иди спать!» – приказала я себе и, едва прикоснувшись к подушке, заснула и, как мне казалось, не успев заснуть, меня уже будил звонок «ходиков». Холодный душ, кофе из термоса с куском бисквита, попудрить нос, чуть подсвежить губы и быстренько на велосипеде в порт. Внизу, в дежурке, «Кин». Сердце почему-то застучало громко-громко, только б не услышал. Вид у него сияющий. «Прибыла почта, – сказал он, – и для Вас два письма: одно от вашей мамы, я уже знаю ее почерк, а другое не знаю от кого, почерк мужской. От кого бы это?» – «От жениха», – буркнула я сердито, вывела своего английского «коня», уселась в седло защелкнула с обеих сторон юбку, чтобы подол не попал в спицы колеса, и покатила в порт.

Вечером мы с «Кином» готовили почту для отправки в Центр с дипкурьерами. Добавили несколько пунктов к письму, которое заготовляли всегда заранее, чтобы отправить с нашей резидентурской почтой. Упаковывал «Кин», а сургучные печати ставила я. У меня это получалось лучше, и как бы «Як» не рассматривал сквозь свои очки, ему не к чему будет придраться. «Кин» что-то писал. Я ждала. «Вы скоро?» – спросила я. «Да, да, надо же жене написать письмо, а то рассердится и не приедет вовсе». «Кин» приехал позже меня, но пробыл в стране уже полгода и всем говорил, что жена задерживается в Москве по своей работе, но скоро должна приехать.

Я тоже стала писать письмо товарищу, с которым работала в Китае. Писала для того, чтобы показать «Кину», что у меня тоже есть кому рассердиться на мое молчание. «Жениху написали?» – спросил «Кин». «Да».

– А Вы знаете, что Вам на днях нужно будет выступить в качестве моей супруги? – спросил «Кин».

– Это еще что такое? – возмутилась я.

– Дело в том, – стал серьезно объяснять «Кин», – что «Павло» весьма капризен, осторожен и упрям. Он не захочет, чтобы я передал его на связь другому сотруднику. А Центр велит передать его Вам. Я уже намекнул ему на необходимость связать его с другим человеком. Ни за что, а когда узнал, что я намерен передать его разведчице, то он замахал обеими руками: «Чур меня!». Тогда я вынужден был сказать, что эта разведчица – моя жена и что мы будем встречаться иногда втроем, после чего «Павло» сменил гнев на милость и очень удивился, что у меня жена разведчица. Поэтому очень прошу эту роль перед «Павло» выполнить.