Страница 1 из 3
Герберт Уэллс
Рассказы каменного века
ГЛАВА I
УГ-ЛОМИ И УЙЯ
Это произошло в незапамятные времена, еще до начала исторической жизни людей, когда можно было, не замочив ног, пройти из Франции (как мы ее теперь называем) в Англию. Тогда широкая и ленивая Темза, медленно протекая по болотам, несла свои воды навстречу своему отцу Рейну и разливалась потом по широкой равнине, которая теперь уже давно находится под водой и известна под именем Северного Моря. В те отдаленные времена еще не существовало широкой долины, расстилающейся в наши дни у подножья Доуна. Южная часть Сэррея представляла собой длинный ряд холмов, в средней полосе своих склонов одетых хвойными лесами и большую часть года покрытых снежными шапками. Их каменные сердцевины остались и до наших дней в виде вершин Лейтхилля, Питчхилля и Хиндхеда. На нижних склонах этих холмов, возле покрытых густой травой полян, на которых паслись дикие лошади, поднимались к небу тисы, каштаны и вязы. Чащи и темные уголки лесов служили убежищами медведю-гризли и гиене, и серые обезьяны проворно карабкались по ветвям деревьев.
Та маленькая драма, о которой я хочу рассказать, разыгралась немного ниже описанного мною места, посреди лесных, болотистых и луговых пространств, на берегах реки Уэй. Она произошла пятьдесят тысяч лет назад, если только верны расчеты геологов!
В те времена весна была так же желанна, как и теперь, и точно так же заставляла кровь быстрее бежать по жилам. На вечернем голубом небе плыли белые кучевые облака, и юго-западный ветер, нежно ласкаясь, обвевал лица людей, давно уже исчезнувших. Только что вернувшиеся с юга ласточки носились взад и вперед по воздуху. Извилистые заводи реки были усеяны белыми ранукулами. В болотистых низинах красовались луговой сердечник и мальва, росшие повсюду, где полки осоки не подымали слишком высоко своих острых, как шпаги, листьев. А дальше на север, разыскивая себе пищу, неуклюже двигались лоснящиеся черные чудовища — гиппопотамы. Они ступали тяжело, спотыкаясь и путаясь в этой роскошной растительности, смутно чему-то радуясь и чувствуя только одно определенное желание — возможно больше замутить воду своим барахтаньем.
Вверх по реке, вблизи гиппопотамов, плескалось в воде множество маленьких светло-желтых зверьков. Между ними и гиппопотамами не было ни соревнования, ни вражды. Когда огромные туши приблизились к реке, с треском ломая тростники и превращая зеркальную поверхность гладь воды в тысячи серебристых брызг, маленькие светло-желтые создания принялись весело кричать и жестикулировать. Ведь приход гиппопотамов был наивернейшим признаком того, что наступила весна!
— Бо-лу! — кричали они. — Ба-аа-я! Бо-лу!
Это были дети того человеческого племени, из стоянки которого на холме, у поворота реки, медленно подымался дым. Это были дикоглазые мальчики и девочки с всклокоченными и спутавшимися волосами, с небольшими плутовскими широконосыми лицами и телом, покрытым пухом нежных волос (как это иногда бывает у детей в наши дни). У них были узкие бедра и длинные руки. Уши их, с характерным отсутствием мочек, были слегка заострены, что изредка встречается и теперь как явление атавизма. Это были совершенно нагие маленькие цыганята, живые и проворные, как обезьяны, и такие же шумливые и крикливые, хотя во многих случаях им еще не хватало слов.
Взрослая часть племени была заслонена холмом от переваливавшихся с ноги на ногу гиппопотамов. Находившееся там человеческое обиталище представляло собою простую утоптанную площадку посреди сухой темной листвы королевского папоротника, сквозь которую пробивались к теплу и свету его молодые побеги. Дымившийся костер состоял из серовато-черной кучи пепла, и старые женщины от времени до времени пополняли его охапками высохших листьев. Большинство мужчин спало сидя, уткнув головы в колени. В это утро им досталась хорошая добыча — олень, который был загнан собаками. Все были сыты, так что на этот раз из-за пищи ссоры не произошло, и несколько женщин еще глодали разбросанные тут и там кости. Другие собирали в кучу листья и сучья, чтобы дать Брату Огню пищу, когда снова наступит ночь, чтобы он смог вырасти сильным и высоким и охранять их от диких зверей. А две женщины ссыпали в кучу кремни, приносимые ими охапками с берега реки, где играли дети.
Ни на одном из этих желтокожих дикарей не было одежды, лишь некоторые носили на бедрах грубые пояса из змеиной кожи или растрескавшиеся невыделанные шкуры со свисающими с них небольшими продолговатыми мешочками, представлявшими когда-то лапы животных, с которых была содрана кожа. В этих мешочках находились грубо обработанные кремни, служившие главным оружием человека того времени и его рабочими инструментами. Только на одной женщине, жене Уйи Лукавого Человека, было удивительное ожерелье из просверленных окаменелостей, которое носили жены вождей еще и до нее. Рядом с некоторыми из спящих мужчин лежали огромные лосиные рога с остро обтесанными концами и длинные палки с насаженными на них остроконечными кремнями. Почти ничем другим, кроме этих предметов и дымившегося костра, не отличались сидевшие здесь человеческие существа от диких животных, бродивших в этих краях. Уйя Лукавый Человек не спал. Он сидел с костью в руке и деятельно отскабливал ее кремнем, — занятие, на которое не было бы способно ни одно животное. Он был старшим во всем племени. С нависшими бровями, выдающимися челюстями и тонкими руками, с жесткой бородой и волосатыми щеками, с черной шерстистой грудью, он был теперь благодаря своей силе и хитрости главою племени, и ему всегда доставалась самая большая и самая лучшая часть добычи.
Юдена спряталась между ольховыми деревьями, потому что она боялась Уйи. Она была еще девочка с блестящими глазами и привлекательной улыбкой. Он дал ей кусок печенки, большой как для мужчины и совсем ей не полагавшийся. Когда девочка брала его, женщина с ожерельем зло взглянула на нее, а в горле молодого Уг-Ломи что-то сердито заклокотало. Но Уйя посмотрел на него так пристально и упорно, что Уг-Ломи притих. Потом Уйя посмотрел и на нее, и так странно, что она испугалась и тихонько скрылась, пока еще продолжалась еда и все внимание Уйи было поглощено добыванием мозга из кости. Окончив это дело, он бродил некоторое время, как бы разыскивая ее. Но она притаилась между ольхами, а теперь ее чрезвычайно интересовало, что такое Уйя делал с кремнем и костью. Уг-Ломи нигде не было видно.
Вдруг по ветвям деревьев ольхи пробежала, легко прыгая, белка. Юдена лежала так тихо, что маленькое созданье заметило ее лишь на расстоянии нескольких шагов.
Белочка поспешно устремилась вверх по стволу дерева и принялась браниться.
— Что ты здесь делаешь, — спрашивала она, — вдали от остальных человеческих зверьков?
— Тише, — ответила Юдена, но белка заболтала еще больше, и Юдена, рассердившись, принялась срывать маленькие черные шишки и кидать в нее. Белочка увертывалась и нисколько не боялась. Юдена в возбуждении вскочила на ноги, чтобы бросить точнее, и вдруг увидела Уйю, спускавшегося с холма. Он заметил среди деревьев движение ее руки — у него был очень острый глаз.
Она сразу забыла о белке и со всех ног пустилась бежать между деревьями ольхи и тростниками. Ей было все равно — куда бы ни бежать, лишь бы скрыться от Уйи. Почти по колена в грязи она пробежала через болото и увидела перед собой склон, поросший папоротниками, становившимися все стройнее и зеленее по мере того, как они переходили из света в тень молодых каштанов. Быстроногая, как молодая лань, она скоро добралась до деревьев и продолжала бежать все дальше и дальше, пока лес вокруг нее не сделался дремучим, побеги плюща — крепкими и твердыми, а стебли виноградных лоз, где попадал на них солнечный свет, такими же толстыми, как стволы молодых деревьев. Она бежала все дальше и дальше, все быстрее и быстрее. Наконец она упала в изнеможении среди папоротников на небольшое, свободное от деревьев место, укрытое густым папоротником, и с сильно бьющимся сердцем начала прислушиваться.