Гжатск

Барщинные дни чаще всего отбывались по способу «брат на брата», то есть один работник работал 6 дней в неделю на себя, другой столько же на барщине. Вывозили удобрение на помещичьи поля и косили все крестьяне. Немало было имений, где на барщине работали 260 рабочих дней в году, что составляло 5 дней в неделю. Чтобы получить максимум доходов от имения, помещики старались разнообразными способами интенсифицировать труд крепостных. Они не только увеличивали число барщинных дней, но выделяли на определенную пахотную площадь постоянное число рабочих, устанавливали четкие сроки выполнения тех или других работ. Для усиления интенсивности барщинного труда помещики пускали в ход плети управляющих и бурмистров, наблюдавших за работой на полях {Судя по описанию помещичьих имений в 100 душ и более, данном в «Приложениях к трудам редакционных комиссий», барщинных крестьян числилось в уезде около 44%, а состоящих на смешанной повинности 28,3%, но эти описания охватывают менее 50% имений, поэтому не воспроизводят полной и достаточно точной картины.}.

Безмерная эксплуатация доводила крестьянское хозяйство до полного разорения. Большинство гжатских крестьян, как и крестьян всей Смоленщины, почти никогда не ело чистого хлеба, а употребляло мякину с небольшой примесью ржаной муки {Нередки были годы в губернии, в том числе в Гжатском уезде, когда урожай снимался для озимых культур сам-1,50, для яровых сам-1,83, для картофеля сам-1,42, а иногда и не возвращались даже семена, например, в 1851 году. Обычный же урожай на землях помещичьих крестьян озимого сам-2,66, ярового сам-2,29, картофеля сам-2,50.}. Мясо даже в праздники ели редко. Голод и эпидемические болезни являлись постоянными спутниками крестьянской жизни. Повсюду можно было слышать жалобы крестьян на нищету и бедность.

«Бедность лютая нас одолела, — жаловался один из смоленских крестьян на тяготы, которыми обременяет их помещица. — Почитай кажинный год от страстной до казанской хлеб с мякиной едим, да окромя щей с крапивой али щавеля до конца лета другого приварка не знаем...»

Страдали крестьяне не только от жестокой эксплуатации, но и от произвола помещиков, от полнейшего бесправия. Сохранившиеся воспоминания современников, описывающие крепостную деревню Смоленщины незадолго до крестьянской реформы, не затрагивают, к сожалению, непосредственно гжатской деревни, но ярко рисуют жизнь крепостных в других, соседних уездах, совершенно ничем не отличавшихся в этом смысле от Гжатского уезда. Недаром почти все авторы мемуаров говорят, что картины тяжелой крепостной жизни не были свойственны только тем местам, в которых они проживали, а они были повсеместным явлением в губернии. Особенно следует отметить мемуары Е. Н. Водовозовой, записки декабриста И. Д. Якушкина, путевые заметки о Смоленской губернии другого декабриста — Ф. Н. Глинки, М. С. Николевой и др. {Водовозова Е. Н. На заре жизни, ч. I и II, М., 1934; Якушкин И. Д. Записки, М., 1926; Глинка Ф. Н. Письма Русского офицера, ч. 2, 1815; Николева М. С. Черты старинного дворянского быта, «Русский архив», кн. 10, 1893.}

Все они рассказывают о многочисленных «неистовых поступках помещиков», по выражению Якушкина, то есть об открытой продаже крепостных, о проигрывании их в карты, о произвольной ссылке в Сибирь, о сдаче в рекруты, которые служили в армии по 25 лет и в сущности навсегда отрывались от родного очага.

Все современники обращают внимание на постоянные избиения и истязания крестьян. Пороли и били крестьян даже самые «добрые» помещики, не считая это за дикость и насилие.

 «...Во всех гостиных (наших помещиков), — пишет в своих воспоминаниях смоленская помещица Е. Н. Водовозова, — непрестанно рассказывают о том, как какой-то помещик за проступок одного крестьянина выдрал всех мужиков и баб своего фольварка от старика-деда до пятилетней внучки», «...крепостных наказывали за каждый проступок: давали подзатыльники, драли за волосы, за уши, толкали, колотили, стегали плеткой, секли розгами...»

Бывали случаи, и нередко, когда крестьяне, подвергшиеся телесным наказаниям, умирали и почти никто из помещиков не нес за это наказания, так как произвол и беззаконие, творившиеся в помещичьих имениях, покрывались местными и столичными чиновниками.

Е. Н. Водовозова в своих мемуарах пишет, что мелкие чиновники полицейского и судебного ведомств «были обычными гостями помещиков», хотя на людей подобной категории помещики «смотрели свысока». Чиновники поэтому «покрывали их произвол над крестьянами, очень часто переходивший дозволенное даже в те жестокие времена» {Водовозова Е. Н. На заре жизни. М., 1934, т. 1, стр. 167.}.

До крайности тягостны и унизительны были для крестьян «помещичьи гаремы», когда развратные помещики принуждали сожительствовать с ними крестьянских женщин и девушек или требовали права первой ночи.

 «Многие помещики наши, — замечает Е. Н. Водовозова, —весьма изрядные развратники: кроме законных жен, имеют наложниц из крепостных, устраивают у себя грязные дебоши...» {Водовозова Е. Н. На заре жизни, 1934, изд. Академии наук, стр. 219.}.

Крестьяне боролись против помещичьего гнета до самого падения крепостного права. Борьба эта принимала различные формы. Крестьяне писали на помещиков жалобы, убегали в другие места, нередко убивали помещиков, сжигали помещичьи имения (особенно в 1848 году, когда в уезде сожжено было несколько имений), коллективно, деревней, отказывались от выполнения барщины и от платежа оброка, а в отдельных случаях открыто восставали не только против помещиков, но и против местных властей.

В 1815 году объявили открытый протест против непомерно выросшего оброка, а также против произвола вотчинной администрации крестьяне графа Шереметева. Они категорически отказались платить оброк. К возмутившимся крестьянам были приняты срочные меры. Решением Гжатского суда они были отправлены на работу в Смоленский приказ общественного призрения {Рябков Г. Т. Развитие капиталистических отношений в крепостном хозяйстве в конце XVIII - первой трети XIX в. Диссертация.}.

В 1817—1818 годах поднялись против злоупотреблений властей (незаконных поборов, присвоения средств, отпущенных разоренным войной крестьянам) удельные крестьяне Златоустовской и Клушинской волостей {Рябков Г. Т. Развитие капиталистических отношений в крепостном хозяйстве в конце XVIII - первой трети XIX в. Диссертация.}.

В 1826 году произошло выступление крестьян села Воробьево, деревень Шахматово, Груздево и других, принадлежавших гр. Каменской. Оно было вызвано произволом управляющего имением, который в целях расширения барской запашки переселил крестьян с давно обрабатываемых земель на целину, отобрал у крестьян покосы, вдвое увеличил сумму оброка (с 50 до 100 рублен), проявлял по отношению к крестьянам страшную жестокость. В середине апреля 1826 года крестьяне направили в Гжатск своих представителей, которые подали коллективную жалобу на крайнее разорение их и чудовищный произвол управляющего имением. Однако уездные органы власти отправили сочинителей жалобы в городскую полицию, а остальных крестьян заставили покориться помещице {Рябков Г. Т. Развитие капиталистических отношений в крепостном хозяйстве в конце XVIII - первой трети XIX в. Диссертация}.

В 1841 году крестьяне кн. Долгорукова категорически отказались расчищать новые земли под пашню помещика. Долгоруков вынужден был прибегнуть к силе местных властей, чтобы заставить крестьян выполнить приказ.

Протесты против крепостнического гнета особенно усилились в уезде в канун падения крепостного права. Об этом отчетливо свидетельствует донесение гжатского предводителя дворянства смоленскому губернатору от 25 июля 1860 года по поводу волнения крестьян в имении помещиков Нееловых.

«Крестьяне гжатских помещиков Нееловых не стали им повиноваться, жалуясь на то, что помещик обрезал их землю, в особенности луга, не уменьшив лежащих на них повинностей. Они явились в Гжатск к уездному предводителю дворянства, затем в земский суд, отвечали здесь дерзко, заявляя, что пойдут в Смоленск. Исправник и я выезжали в имение, но успокоить их не могли. Из сего изложения дела видно, до какой степени дошли дерзость крестьян г. Неелова против властей и ослушания помещику, который, сколько мне известно, не сделал ни малейшей обиды. Усмирять понятыми я не решился, чтобы не распространять более волнений между крестьянами уезда, тем более, что такие волнения, по собранным мною сведениям, открываются уже и в других частях уезда» {СОГА, ф. 1, св. 12, арх. 508, лл. 45-46.}.