Страница 96 из 114
— Феликс… — начал Пэнки.
— Будьте п-прокляты, — повторил Крукс, всхлипывая, — и я теперь… проклят… Да, да и да… Я опознал его, опознал…
Он опять побежал, припадая на одну ногу, и исчез за углом коттеджа. Резко хлопнула калитка, послышался шорох отъезжающей машины.
Пэнки не пошел домой. Некоторое время он в глубокой задумчивости бродил в темноте по дорожкам своего сада. Странные мысли возникали в глубинах памяти. Давно прожитое и давно похороненное… Всю жизнь один… Всю долгую жизнь… И вот теперь даже Феликс, с которым их связывала не дружба, нет, но многие годы совместных усилий… Можно считать, что Феликс выбыл навсегда. Если даже он возвратится из Швейцарии, они не встретятся больше… Нет… Никогда не встретятся.
Уже направляясь к дому, Пэнки вдруг вспомнил последние слова Крукса. Значит, опасения были напрасными. Тот человек больше не помешает. Это укрепляло надежду на полную власть над Цезарем…
Он покачал головой. Странно, даже эта мысль сейчас не приносила облегчения.
В холле, вопреки обыкновению, никого не было. Пэнки хотел позвонить, но раздумал. Сам разделся и, положив пальто, шарф и шляпу в одно из кресел, прошел к себе в кабинет.
Камин догорал. Багровые отсветы тлеющих углей отражались в рыцарских доспехах и стеклах книжных шкафов.
Пэнки протянул руку, чтобы включить люстру под потолком, и замер. В кабинете кто-то был. Чья-то голова торчала над спинкой кресла, придвинутого к камину.
— Кто здесь? — резко спросил Пэнки, отступая к двери.
— Ах это вы, — послышался странно знакомый голос. — Признаться, заждался. Нет-нет, не включайте, так гораздо уютнее.
Человек в кресле повернулся, угли в камине вспыхнули, и Пэнки узнал гостя.
— Вы? — произнес он с удивлением. — Но как вы оказались тут и почему не предупредили, господин…
— Нет-нет, не называйте меня, — быстро перебил гость. — Побеседуем безыменно. Тем более что за этой дубовой обшивкой стен… Ну, вы поняли… Моя обязанность — быть подозрительным… А что касается ваших вопросов — меня провел сюда ваш "ангел-хранитель", который знает меня так же хорошо, как и вы. Он даже сказал, что вы гуляете в саду с вашим другом. А не известил о приезде я лишь потому, что хотел сделать вам сюрприз. Вы ведь довольны, не так ли?
— Я польщен, ваше превосходительство.
— Ну к чему это… Я же просил… Если вам предпочтительна какая-то форма обращения, можете называть меня… например, Рунге… Да вы присаживайтесь, пожалуйста, что же вы стоите в своем собственном кабинете.
— С вашего разрешения, я все-таки включу один из торшеров, — сказал Пэнки, — не люблю темноты, а камин угасает.
Он щелкнул выключателем. Засветился торшер в дальнем углу кабинета. Пэнки прошел к камину, сел в свободное кресло напротив гостя. Тот отодвинулся немного вместе с креслом. Надел очки. Лицо его оставалось в тени. Только большие дымчатые стекла поблескивали под высоким лбом.
Пэнки молча ждал, устремив на гостя свой немигающий взгляд.
— Знаете, а вы ведь постарели, — сказал вдруг тот. — Заботы — они иссушают и тело, и ум.
— Чего не скажешь о вас, — заметил Пэнки, не отводя взгляда от лица гостя. — Словно мы никогда и не учились вместе… Я где-то читал, что человек начинает стареть с тридцатилетнего возраста. После тридцати мозг постепенно атрофируется — каждые сутки теряется несколько тысяч нейронов. Поэтому с возрастом ослабевает память… Я, например, никак не могу вспомнить, когда мы с вами…
— С возрастом наша память становится активной, — снова перебил гость. — Она все более попадает под контроль сознания. Хранит лишь то, что необходимо. У молодых там, — он постучал себя согнутым пальцем по виску, — слишком много бесполезной информации. Поэтому нам с вами следует отключить все простейшие поверхностные связи и сосредоточиться на самых скрытых и глубинных. И тогда…
Он устремил на Пэнки пристальный взгляд поверх очков.
— Что же тогда?
— Тогда мы не будем совершать роковых ошибок или хотя бы сведем их к минимуму.
— Роковые ошибки начинаются там, где теряется чувство меры в контроле, — резко возразил Пэнки, — где контроль превращается в самоцель, в панацею, где лица, казалось, облаченные высшим доверием, вынуждены быть постоянно начеку, чтобы их планов и операций не нарушил… контроль.
— Система придумана не нами, и не только это…
Пэнки яростно ударил высохшей рукой по кожаной обивке кресла:
— А кем доведена до абсурда? Я давно хочу спросить… Значит, ваши люди орудовали в Касабланке? И теперь на бразильском полигоне… Для кого работал Люц? Почему мне ничего не было известно, хотя полигон, и Линстер, и все остальное там — моя епархия. Значит, вам я обязан… идиотским провалом операции…
— Не надо горячиться, — спокойно заметил гость. — К событиям на бразильском полигоне я лично не имел отношения, хотя прибыл к вам именно затем, чтобы уточнить кое-что в связи с этим прискорбным случаем. Касабланка — да… Но ведь тогда все задумано было иначе. Нам пришлось действовать, потому что ваши люди опоздали. Не так ли?
— Вам не кажется, что там вы перемудрили?
— Может быть… Впрочем, сначала мне представлялось, что та операция удалась…
— Она и удалась…
— Если бы… Сильно сомневаюсь…
Пэнки усмехнулся:
— Могу рассеять ваши сомнения. Как раз сегодня я получил подтверждение, что в Касабланке… не было блефа.
— Значит, и вы сомневались?
— Сомневался до сегодняшнего дня.
Гость покачал головой:
— Может быть, мы недооцениваем противника?.. Когда возникло подозрение, что Роулинг-Эспиноза не то, за что себя выдает, я взял его под постоянный контроль. Его близость к младшему Фигуранкайну затрудняла задачу. В конце концов мы нашли способ подбросить ему нечто такое, с чем он легко не расстался бы и с чем вообще расстаться трудно…
— Что это было? — нахмурился Пэнки.
— Несколько старинных золотых безделушек, взятых из одного известного собрания. В них подмонтировали кое-что… Он клюнул на приманку. Но дальше поступил иначе, чем мы предполагали. Он оставил эти вещицы на хранение в вашем лондонском банке. Мы опять потеряли его из вида, пока… не настигли в Касабланке… После этого наш "подарок" должен был бы до скончания века оставаться на Кэннон-стрит. Там он и лежал в секторе частных сейфов до начала декабря — почти полтора года. И вдруг неожиданно и довольно быстро "перепрыгнул" в Бразилию — на бразильский полигон.
— И что, по-вашему, это должно означать? — спросил Пэнки, извлекая из кармана коробочку с таблетками.
— Только одно: арендатор сейфа или его доверенное лицо в начале декабря появлялись на Кэннон-стрит, и директор Венус вернул депозит.
— Но это легко проверить. — Пэнки вытряхнул одну таблетку на ладонь и сунул под язык.
— Если бы директор Венус был жив… Вторые ключи от частных сейфов хранились у него… Там, в банке, работает один человек… Ну, вы понимаете… Он в курсе дела: сейчас оба ключа от этого сейфа на месте, сейф пуст. Содержимое изъято между первым четвергом и вторым воскресеньем декабря.
— Перед исчезновением Венуса?
— Да.
— А сам он не мог?
— Зачем? И потом — у него не было второго ключа.
— Задали вы мне снова загадку, — пробормотал Пэнки. — Только что избавился — и на тебе, опять… — Он закашлял, прижимая ладони к впалой груди.
— Вы, конечно, понимаете, что теперь мне придется вплотную заняться бразильским полигоном, — сказал гость. — Последнее время там происходят странные вещи.
— Принимаю к сведению. — Пэнки снова закашлялся, — Поскольку мое согласие вам не требуется…
— Но я хочу, чтобы вы оценили мою лояльность и… не вздумали мне мешать.
— Там, вероятно, есть ваши люди.
— Мои люди есть повсюду. Тем не менее, о том, что произошло на бразильском полигоне, я хотел бы услышать от вас лично.
— Мне известно только, что Люц повел себя там как ординарный террорист; захватил самолет, заложников, кого-то расстрелял. Сотрудники полигона уничтожили его отряд. Я на их месте поступил бы так же.