Страница 101 из 114
— А их и не существует, — возразил Стив. — Любые войны — и "холодные", и "горячие" — результат злой воли одержимых жаждой власти… Но дело не в этом. Даже и не в том, что историю "холодных войн" можно растянуть на тысячелетия. Нынешняя "холодная война" — она качественно иная, чем все предыдущие, потому что в любой момент может перерасти в "горячую" — термоядерную. Вы вот упомянули о разрядке, Мигуэль. О ней говорят и пишут. А на Ближнем Востоке израильтяне воюют с арабами с тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года: кончилось во Вьетнаме, начинается в Камбодже… Ничего себе разрядка, черт побери!
— Разрядка — это в целом между Западом и Востоком… Локальные войны были и будут.
— Одна из локальных воин тоже легко может перерасти в мировую — термоядерную. И ОТРАГ не понадобится.
Цвикк насупился:
— Тогда конец… Но я все-таки верю, что человечество сумеет избежать термоядерного ада. Если бы не верил, не торчал бы тут — в этой зеленой парной бане. Дарованные мне последние месяцы прожил бы как эпикуреец. А я вот потею тут… Человек обязан делать, что может. Каждый из нас в отдельности бессилен предотвратить ядерный апокалипсис — будь то я, вы, патрон, папа римский или президент Соединенных Штатов. Ну а объединив усилия, можно добиться многого… Движение сторонников мира растет и будет продолжать расти. И это хорошо… Я верю в его потенциальную мощь. Признаюсь, оно наполняет меня большим оптимизмом, чем ваш героический замах на ОТРАГ… Мы все в одной лодке. И перспектива у нас одинаковая: или выжить всем вместе, или вместе всем утонуть. Другого не дано… Парадокс нашей эпохи состоит в том, что эгоизм стал бессмысленным. Эгоист, пытаясь спасать только себя, губит и себя, и всех, ибо все чертовски переплетено. Шанс выжить — не в индивидуальном противоатомном погребе, а на улице — в колоннах борцов за разум, за мир. Это мое кредо, Стив, но оно не исключает твердого убеждения, что на голову змеи надо наступить раньше, чем она тебя ужалит. Да-а…
— При первой же оказии присоединяюсь к колоннам демонстрантов, — пообещал Стив, — буду до хрипоты кричать: "Нет — атомной бомбе!"
— Ладно, не иронизируйте. Это я тоже умею… Передавайте поклон Тиббу Линстеру.
— Поговорите с ним по видеоканалу, Мигуэль. Я пока остаюсь тут.
— Ждете кого-то?
— Шейкуну. Должен прилететь…
Шейкуна появился поздним вечером.
— Давай, давай, заходи, — обрадовался Стив, когда Шейкуна осторожно приоткрыл дверь веранды. — Садись и рассказывай.
— Все о’кей, шеф, — хрипло сказал Шейкуна, — Гаэтано передает: у них все готово, ждут главного босса. В Роттердаме полиция опять взяла наркотики. Очень много, шеф, — Шейкуна торжествующе надул толстые губы, — очень-очень много…
— Откуда?
— Из Гонконга.
— А кому предназначался товар?
— Паоло должен знать… Он выслеживал. Я его не видел.
— "Черные боссы" в Сингапуре и Гонконге проиграли очередную партию.
— Еще какую! — Шейкуна хмыкнул от удовольствия. — Много потеряли, шеф. На сотни миллионов…
— Не везет им последнее время.
— Очень не везет, очень, — согласился Шейкуна. — Паоло хорошо работал.
— Ему пора исчезнуть оттуда.
— Он знает. Санчо уже сменил его… Паоло скоро будет здесь.
— О’кей. Что в Лос-Анджелесе?
— Эта женщина не возвратилась. Она в Москве.
— Ты послал телеграмму?
— Из Майами, шеф.
— Ну и, наконец, Гвадалахара?
— Нет, еще Нью-Йорк…
— Верно, забыл. Что там?
— Там много… Хасан передает: адвокат Крукс был дома у мистер Пэнки, долго был, ходили по саду, Крукс кричал, проклинал. Потом был другой человек. Хасан его знает: Касабланка был четыре года назад… Хасан сказал — шеф поймет. Хасан говорил — это совсем плохой человек, хуже Пэнки. Тот человек долго был. Мистер Пэнки в ту ночь совсем не спал. Целую ночь дома ходил, кабинет ходил, таблетка — лекарство много ел.
— Интересно, — сказал Стив. — Это очень интересно, Шейкуна. Человек из Касабланки… Кажется, его звали Рунге? Хуже Пэнки… Даже не предполагал, что такое возможно… А что потом с этим человеком, Шейкуна? Ведь это было месяц назад.
Шейкуна вздохнул:
— Хасан не знает… Тот человек тогда улетел вертолетом. Вертолет ждал на берегу.
— А мистер Пэнки?
— Уезжал, приезжал. Много уезжал. Недавно в Мексике был. Сейчас в Нью-Йорке.
— Ну а что в Гвадалахаре?
— Нормально. Девушка Инге письмо прислала. Вот. — Шейкуна осторожно вручил Стиву маленький прямоугольный пакетик.
— Кассета? — улыбнулся Стив.
— Сказала — слушать надо.
— Спасибо. Что еще говорила?
— Говорила — все о’кей.
— Как она выглядит?
— О-о, очень хорошо. — Шейкуна поднял глаза к потолку. — Красивая. Очень-очень — как роза… Нет! Как райская гурия… Нет… Я не могу сказать. Посмотреть надо, босс.
— Гм… Значит, она тебе понравилась?
— Да… В Лондоне совсем другая была…
— Это хорошо. А что говорила Мариана?
— Ничего не говорила. Сказала только — пусть хранят его боги. Шефа пусть хранят. И все.
Оставив Шейкуну за столом в столовой, Стив поднялся на второй этаж в свою комнату. Здесь он вставил переданную Инге кассету в диктофон, положил диктофон на журнальный столик и присел рядом. В тишине отчетливо зазвучал чистый, нежный голос Инге. Она подробно рассказывала ему о своей жизни в Гвадалахаре, о городе, Пако, Мариэле, коте Базиле, которому однажды ночью наступила на хвост… Она рассказывала обо всем, кроме Марианы и кроме своей тоски, которую Стив явственно ощущал за каждой ее фразой.
— Бедная девочка, — пробормотал он, переворачивая кассету, чтобы послушать вторую половину записи. На второй половине она заговорила о его посылке, о работе. Поблагодарила за чудесный талисман с черным камнем…
Я почти все узнала про эти великолепные вещи, хотя было не очень просто Пришлось искать в библиотеках и музеях Мехико и Каракаса. (Стив не мог удержать вздоха: подумать только, была так близко…) Мы ездили с Пако. Всю дорогу он очень заботился обо мне, помогал. Это очень старинные вещи. Они найдены в окрестностях Александрии в начале прошлого века. Точное местонахождение неизвестно. Некоторые авторы предполагают, что они сделаны в Александрии и входили в легендарную сокровищницу Клеопатры. Они хранились сначала в Каире, потом попали во Францию. Были похищены во время революции 1848 года. Потом долгое время упоминания о них отсутствуют. После революции в Тунисе они оказались в музее Бардо и были похищены осенью 1971 года. На этом я могла бы кончить… если бы не твой милый сюрприз. (Стив нахмурился: "Какой еще милый сюрприз?")
Я даже и не подозревала о нем Все вставки ("Какие еще вставки?") были так искусны, что вначале я ничего не заметила. Потом поняла; ты хотел проверить, насколько я внимательна и умею ли отличать очень хорошие копии от старинных оригиналов. Кроме того, помог Пако. Правда, когда мы все выяснили, он очень рассердился и сказал, что сюрприз дурацкий ("Пако, конечно, был прав", — подумал Стив, чувствуя, что им овладевает все большая тревога), но я не могла согласиться. Вставки хороши и совсем незаметны, а уж их содержимое — чудо электропики. ("Боже!" — подумал Стив, начиная понимать.) Я не вскрыла ни одной, — мне жаль было портить такие изумительные вещи, Но ты не учел: изотопный состав золота "вставок" отличается довольно сильно от оригиналов. Мы сделали анализы. Я устроила небольшую лабораторию в подвале — ее придется расширить, когда буду заниматься живописью. Я надеюсь вскоре получить от тебя еще что-нибудь для работы. А может, ты скоро появишься сам? ("Безусловно! Надо сделать это как можно скорее. Боже, какой идиот!") Пока тебя пет, я часто кладу твою посылку с сюрпризом на чувствительный усилитель радиосигналов, который достал Пако, и тоже слушаю "би-би-би", которые она шлет тебе. Иногда мне кажется, что в этом "би-би-би" закодирован рассказ обо мне. ("Еще бы! Бедная девочка! Как я не догадался раньше?") Наверно, теперь ты знаешь обо мне гораздо больше, чем я могла бы рассказать…