Страница 105 из 112
— Не время. Обождите.
Телега тяжело взбиралась на холм, когда сзади послышался конский топот и раздался грозный крик:
— С дороги!
Хостен торопливо направил Холодка к обочине, освобождая путь скачущему отряду. Шляпу надвинул сильнее на глаза, голову склонил ниже. Рука легла на вышитый коврик на сиденье, под которым прятался тесак.
— Если услышите «вахор» — действуйте, — произнес привратник негромко.
Ная прильнула глазом к щелке между рассохшимися досками бочки. Взбивая пыль, мимо проскакал отряд жнецов из шести человек. Двое, судя по форме, офицеры. Остальные — охрана. Вояки очень торопились, и путь лежал им не близкий: дорожные плащи, набитые доверху седельные сумки, заводные лошади. Отряд пролетел вперед шагов пятьдесят, и Хостен уже начал выводить Холодка с обочины на дорогу, как один из офицеров вдруг резко натянул поводья, придержав жеребца. Каурый красавец встал на дыбы, заплясал на месте. Жестко осадив коня, черноволосый всадник обернулся, в настороженной задумчивости уставился на телегу. Ная узнала этот хищный взгляд. Сомнение с неясным предчувствием отразились на лице жнеца. Оскалившись по-волчьи, он повел носом, принюхиваясь, словно пытался ухватить витающий в воздухе знакомый след. Девушка сжалась, приложила ладонь к груди, заставляя сердце биться тише, еще тише, чтобы не дать черноволосому уловить его стук, сбить с ощущения чужого присутствия. К жнецу подъехал второй офицер, что-то спросил. Мужчина раздраженно ответил, откинув назад мокрые от скачки волосы. Колдунья разобрала лишь одно слово: «Почудилось». Обернувшись еще раз на телегу, черноволосый пришпорил коня, и отряд понесся дальше. Ная отвалилась измучено спиной к стенке бочки. По вискам стекли струйки пота. Пронесло.
Глава 31 Ильгар
Сырая медь, простая, крестообразная рукоять, перемотанная сыромятной кожей. Клинок хранил на себе следы ударов молота, был прямым, плохо заточенным и не сбалансированным. Полностью соответствовал человеку, который нес его.
Ильгар держал оружие на ладонях. Смотрел не под ноги — на меч.
Сам установил его в пазы между двумя железными кубами, загнал до половины. Кивнул военному преатору и отошел в сторону. Два жнеца, облаченных в синие парадные одежды, провели десятника к каменной скамье. Оттуда открывался отличный вид на ложе Дарующих, два кресла преаторов и совет жрецов.
«Хоть некоторое время не придется дышать тюремной затхлостью…»
От одного воспоминания о камере его прошибал пот. Это было худшей пыткой, которую ему доводилось перенести. Даже муки в топях не сравнятся с тем, чтобы глядеть на Сайнарию из-за решетки. Когда на улицах кипит жизнь, когда солнце сверкает в зените, когда ветер мчится через город, неся вслед за собой запахи полевого разнотравья. Когда Рика так близко, что нет сил терпеть. Нет сил не думать о ней. Когда воспоминания приходится гнать прочь, а от чувств отмахиваться, как от назойливой мошкары.
Мелодичный звон возвестил о том, что трибуналу самое время начаться.
Десятник держался гордо, почти надменно, головы не опускал. Расправил плечи, сжал кулаки.
— Ну что ж, — первым взял слово военный преатор Аларий. — Не вижу смысла в долгом заседании. Мы имеем достаточное количество фактов, чтобы вынести вердикт. Тем более что подсудимый сам признался во всех преступлениях.
— Нет, не признался, — парировал один из Дарующих, чем вызвал у Ильгара улыбку. — Согласился с тем, что сговор и пленение имели место быть. Не стал отпираться и юлить, что, несомненно, делает честь молодому жнецу.
— Я не знаток военных дел и уставов, уважаемый Геннер, — преатор народный, Карвус Камале, кивнул. Его алая мантия была расшита белыми нитями, а на голове красовался пышный накрахмаленный парик — последний писк моды среди сайнарийской знати. — Но тоже предпочитаю все тщательно обдумать и взвесить. Дело не такое простое, как утверждает уважаемый Аларий. Перед нами перспективный и доказавший свою полезность Армии жнец. Он молод, силен телом и духом — поглядите, как спокоен! Не стоит рубить с плеча. Нет, не простое дело всем нам предстоит.
«О да, совсем непростое, — подумал Ильгар, глядя на велеречивого, разряженного в пух и прах Карвуса. — Особенно, когда есть возможность чинно просутяжничать друг с другом, щелкнуть по носу конкурента, а то и вовсе — выставить дураком…»
Ему не нравилось, что приходится быть бездушным инструментом политических игр, марионеткой, но в этом крылся и шанс на спасение. Сам себя десятник защитить не мог — подсудимый не имел права голоса на суде: все, что должен был, он изложил в рапорте перед заключением. Так что пришлось доверить весла рукам сильных мира сего и просто ждать, куда вынесет река судьбы, и как решится участь медного меча. Противоречие между городскими старшинами могло как спасти, так и похоронить подсудимого.
— Вы и вправду ничего не понимаете в армейских законах, — Аларий усмехнулся. — Но, думаю, в кодексах Сеятеля разбираетесь не хуже других. Он дал понять еще давным-давно своим последователям: никакого перемирия с врагами! Тварь на реке — враг. Твари в болтах — враги! Их надлежит предать огню! Вступить в сговор с монстрами, значит, стать предателем!
Десятник скривился. «Опять…»
— Я вижу здесь не сговор, с целью получить личную выгоду, — перебил его Геннер. — Вижу, что заставила его пойти на это необходимость. Либо так, либо многие из отряда погибли бы. Это существо — насколько можно понять из рапортов десятника и достопочтимого Альстеда, — было поразительно сильным и опасным. В таких условиях, как мне кажется, жнец проявил скорее мудрость, нежели трусость. Знал, что последует за подобным соглашением, и все-таки решил пренебречь репутацией во имя жизни подчиненных и дела. Это редкость.
«Слишком возвышено. Все гораздо проще. Я тоже боюсь смерти, как и большинство людей», — Ильгар глубоко вздохнул.
— Воин должен сражаться, а не говорить. Он не должен бояться крови и смерти. — Аларий поднял обрубок руки над столом. — Когда берем оружие, мы знаем, что нас ждет. Воину всегда делало честь умение сражаться и лишать жизни врагов, а не то, как он работает языком.
— Уважаемый Аларий, вы неправы, — вновь подал голос Карвус. — Даже Сеятель не гнушался мирных договоров и помощи некоторых богов. Когда иного не дано, когда нет возможности выбора…
— Воин идет и умирает, — перебил его военный преатор. — Не молит о пощаде, иначе он — трус. Я так полагаю, что примерно то же самое произошло в болотах. В рапорте написано, что десятник подвергся пыткам. Но на теле его нет ран. Только… Игла под кожей. Никто так и не сумел разобрать, что это такое…
После того, что пришлось пережить двумя днями ранее в пыточной, Ильгар чувствовал себя сносно. Лишь морщился, когда болела рана на плече.
Его вытащили из камеры ночью. Подгоняя рогатинами, повели вниз, во тьму коридоров и лестниц, где держали самых отъявленных преступников, богов и их ярых прислужников, по каким-либо причинам не казненных сразу. Пыточная располагалась в самой глубине. Ильгар всегда думал, что такие места выглядят чудовищно. Крючья, машины смерти, раскаленные щипцы и прочие замечательные изобретения смертных. Но ошибся. Комнатка была самой обыкновенной: эдакий каменный мешок без окон, очага и соломы на глиняном полу. Тесно, низкий потолок. Два перекрещенных столба вкопаны у восточной стены.
Стражи защелкнули на запястьях Ильгара кандалы. Затем закрепили голени. На правой скобе перетянули винты, и железо больно впилось в ногу. Воины направились к выходу, и на некоторое время десятник остался один. Было холодно, тихо и темно. Пахло кровью.
Вскоре появилась настоящая делегация из жрецов. Впереди шествовал незнакомый Ильгару Дарующий. Без доспехов, но поверх кожаного жилета наброшен белоснежный плащ. Лицо у мужчины морщинистое, взгляд колючий. Седые волосы зачесаны направо, довольно глупо маскируя плешь.
— Время начинать, — он сильно грассировал и растягивал слова. Не иначе, пришел на службу Сеятелю с островов Кораллового моря. — Нужно больше света.