Страница 60 из 62
— Она умерла, Джо?
— Видишь ли, дружище, — отвѣчалъ Джо, такимъ тономъ, точно онъ желалъ подготовить меня къ чему-то очень грустному: — я бы такъ не выразился, но она…
— Не находится больше въ живыхъ, Джо?
— Вотъ именно, — отвѣчалъ Джо, — она не находится больше въ живыхъ.
— Милый Джо, не слышалъ ли, что сталось съ ея имуществомъ?
— Она, кажется, отказала большую часть миссъ Эстеллѣ. Но сдѣлала приписку за день или за два до того и оставила четыре тысячи фунтовъ м-ру Матью Покету. И какъ бы ты думалъ, Пипъ, почему она оставила ему четыре тысячи? «Потому что Пипъ хорошо отзывался о вышеупомянутомъ Матью».
Это сообщеніе принесло мнѣ большую радость, такъ какъ докончило единственное доброе дѣло, какое мнѣ удалось сдѣлать.
Я спросилъ Джо: не слыхалъ ли онъ, не оставила ли она чего-нибудь другимъ родственникамъ?
— Миссъ Сарѣ,- отвѣчалъ Джо, — отказано двадцать пять фунтовъ въ годъ на покупку пилюль, такъ какъ она страдаетъ печенью. Миссъ Джорджіанѣ отказано двадцать фунтовъ, а миссъ Камиллѣ — пять фунтовъ на покупку плерезъ, чтобы у ней легко было на душѣ, когда она просыпается по ночамъ. А теперь, дружище, еще послѣднюю новость: старый Орликъ произвелъ грабежъ со взломомъ.
— Гдѣ? — спросилъ я.
— У того господина? который имѣлъ привычку хвастаться, — сказалъ Джо, какъ бы извиняясь:- но домъ всякаго англичанина его крѣпость, а крѣпости не должны подвергаться нападеніямъ, развѣ только въ военное время. И притомъ, не смотря на свои недостатки, онъ все-таки дѣльный хлѣбный и сѣменной торговецъ.
— Значитъ, ограбили домъ Пэмбльчука?
— Да, Пипъ, — продолжалъ Джо, — они взяли его кассу, и выпили его вино, и съѣли его провизію, и били его по лицу, и привязали его къ кровати, и напихали ему въ ротъ пшеницы, чтобы помѣшать кричать. Но онъ узналъ Орлика, и Орликъ теперь сидитъ въ тюрьмѣ…
Какъ въ былое время мы ждали того дня, когда я сдѣлаюсь ученикомъ Джо, такъ теперь мы ждали дня, когда мнѣ можно будетъ выйти изъ дому и прогуляться. Но по мѣрѣ того, какъ я становился сильнѣе и здоровѣе, Джо дѣлался все менѣе и менѣе развязнымъ въ обращеніи со мной. Во время третьей или четвертой прогулки нашей въ сосѣднемъ саду, когда я опирался на руку Джо, я особенно ясно замѣтилъ эту перемѣну. Мы сидѣли и грѣлись на солнечномъ припекѣ, глядя на рѣку, и я сказалъ, вставая съ мѣста:
— Знаешь, Джо! Я теперь такъ оправился, что одинъ дойду до дому.
— Не утомляй себя черезъ мѣру, Пипъ, — отвѣчалъ Джо: — но я буду очень счастливъ, если увижу, что вы можете ходить безъ посторонней помощи, сэръ.
Послѣднее слово больно задѣло меня; но могъ ли я обижаться! Я прошелъ только до воротъ сада, а затѣмъ прикинулся слабѣе, чѣмъ былъ на самомъ дѣлѣ, и попросилъ руку Джо. Джо взялъ меня подъ руку, но задумался.
Вечеромъ, когда я легъ въ постель, Джо пришелъ въ мою комнату, какъ дѣлалъ это во все время моей болѣзни. Онъ спросилъ меня, увѣренъ ли я, что такъ же хорошо себя чувствую, какъ утромъ?
— Да, милый Джо, такъ же хорошо.
— И ты чувствуешь себя сильнѣе, дружище?
— Да, милый Джо, съ каждымъ днемъ все сильнѣе.
Джо разгладилъ одѣяло на моемъ плечѣ своей сильной доброй рукой и сказалъ, какъ мнѣ показалось, хриплымъ голосомъ:
— Покойной ночи!
Когда я всталъ поутру, бодрый и окрѣпшій, я рѣшилъ разсказать Джо обо всемъ, что было. Я рѣшилъ разсказать ему это еще до завтрака; только одѣнусь и пойду въ его комнату и удивлю его: въ первый разъ за все время болѣзни я всталъ рано.
Я пошелъ въ его комнату, но его тамъ не было. Не только его, тамъ не было, но и сундукъ его исчезъ.
Я поспѣшилъ въ столовую и тамъ, на столѣ, нашелъ письмо. Вотъ его краткое содержаніе:
«Не желая быть навязчивымъ, я уѣзжаю, потому что ты теперь здоровъ, дорогой Пипъ, и обойдешься и безъ „Джо“.
P. S. Навсегда преданнѣйшаго изъ друзей».
При этомъ письмѣ находилась расписка въ уплатѣ долга, за который я былъ арестованъ. До сихъ поръ я воображалъ, что меня не безпокоили за долгъ, пока я не выздоровлю. Мнѣ и не снилось, что Джо уплатилъ деньги; но Джо ихъ уплатилъ, и расписка была на его имя.
Что же мнѣ теперь оставалось дѣлать, какъ не послѣдовать за нимъ въ милую, старую кузницу и тамъ покаяться ему во всемъ и облегчить душу и сердце, и высказать о своемъ новомъ рѣшеніи?
А рѣшеніе это заключалось въ томъ, что я пойду къ Бидди, покажу ей, какимъ я вернулся смиреннымъ и раскаяннымъ грѣшникомъ, разскажу ей, какъ я лишился всего, на чт когда-то надѣялся, и напомню ей о моихъ признаніяхъ въ первые несчастливые дни. Послѣ того я скажу ей: «Бидди, мнѣ кажется, вы очень, когда-то, любили меня… если вы еще хоть вполовину меня любите, если вы можете простить меня, то я надѣюсь, что теперь я сталъ болѣе достойнымъ васъ, чѣмъ въ былое время… И отъ васъ, Бидди, зависитъ, останусь ли я работать въ кузницѣ, вмѣстѣ съ Джо, или поищу себѣ другого занятія, въ другомъ мѣстѣ, или мы вмѣстѣ уѣдемъ въ отдаленную страну, гдѣ мнѣ предлагаютъ мѣсто; я еще не далъ рѣшительнаго согласія, въ ожиданіи вашего отвѣта».
Таково было мое рѣшеніе. И послѣ трехдневнаго срока я отправился на старое пепелище, чтобы привести это рѣшеніе въ исполненіе; мнѣ остается еще разсказать, какъ все произошло, и тогда конецъ моему повѣствованію.
ГЛАВА XXI
Вѣсти о томъ, что мои расчеты на блестящую будущность рухнули, раньше меня достигли моего родного пепелища и его окрестностей. Я нашелъ, что «Синій Вепрь» уже былъ о томъ извѣщенъ, и замѣтилъ, что это произвело великую перемѣну въ обращеніи со мною. Между тѣмъ какъ «Вепрь» съ горячей настойчивостью искалъ угодить мнѣ, пока я долженъ былъ разбогатѣть, тотъ же «Вепрь» выказывалъ крайнюю холодность въ этомъ отношеніи теперь, когда я обѣднѣлъ…
Когда я пришелъ позавтракать въ кофейню «Вепря», я засталъ м-ра Пэмбльчука, бесѣдовавшаго съ хозяиномъ. М-ръ Пэмбльчукъ (который нисколько не похорошѣлъ отъ его недавняго ночного происшествія) дожидался меня и обратился ко мнѣ въ слѣдующихъ выраженіяхъ:
— Молодой человѣкъ, я сожалѣю о томъ, что вы такъ низко пали. Но чего же другого можно было ожидать? Чего же другого можно было ожидать?
И онъ протянулъ мнѣ руку съ величественно-снисходительнымъ видомъ, а такъ какъ я былъ сломленъ болѣзнью и не въ силахъ былъ ссориться, я взялъ протянутую руку.
— Вильямъ, — сказалъ м-ръ Пэмбльчукъ слугѣ,- поставьте пирогъ на столъ. Такъ вотъ до чего дошло! вотъ до чего дошло!
Я, нахмурясь, сидѣлъ за завтракомъ. М-ръ Пэмбльчукъ стоялъ, наклонясь надо мною, и налилъ мнѣ чаю, прежде чѣмъ я успѣлъ дотронуться до чайника — съ видомъ благодѣтеля, рѣшившагося быть вѣрнымъ себѣ до конца.
— Вильямъ, — сказалъ м-ръ Пэмбльчукъ уныло, — подайте соль. Въ болѣе счастливыя времена, — обращаясь ко мнѣ,- я думаю вы употребляли сахаръ? И молоко? Да, употребляли, Сахаръ и молоко. Вильямъ, — подайте кресъ-салатъ.
— Благодарю васъ, — отвѣчалъ я коротко, — но я не ѣмъ кресъ-салата.
— Вы его не ѣдите? — отвѣчалъ м-ръ Пэмбльчукъ, вздыхая и нѣсколько разъ качая головой, какъ будто ожидалъ этого, и какъ будто воздержаніе отъ кресъ-салата должно совпадать съ моимъ паденіемъ. — Правда. Вѣдь это простые плоды земли. Нѣтъ. Кресъ-салата не надо, Вильямъ.
Я продолжалъ завтракать, а м-ръ Пэмбльчукъ продолжалъ стоять надо мной, тараща глаза, точно рыба, и громко дыша, какъ онъ всегда это дѣлалъ.
— Кожа да кости! — громко вздыхалъ м-ръ Пэмбльчукъ. — А между тѣмъ, когда онъ уѣзжалъ отсюда (могу сказать, съ моего благословенія), онъ былъ круглъ, какъ персикъ! Ахъ! — продолжалъ онъ, подавая мнѣ хлѣбъ съ масломъ. — И вы идете къ Джозефу?
— Ради самого неба, — сказалъ я, вспыхивая невольно, — какое вамъ дѣло, куда я иду? Оставьте этотъ чайникъ въ покоѣ.
То былъ худшій пріемъ, какой я могъ выбрать, потому что онъ далъ Пэмбльчуку тотъ случай, котораго ему было нужно.
— Да, молодой человѣкъ, — произнесъ онъ, ставя чайникъ на столъ и отступая на шагъ или два, и говоря для назиданія хозяина и слуги у дверей. — Я оставлю этотъ чайникъ въ покоѣ. Вы правы, молодой человѣкъ. Въ первый разъ въ жизни вы правы. Я забылся, принимая такое участіе въ вашемъ завтракѣ, желая для вашего здоровья, истощеннаго безпутной жизнью, подкрѣпить васъ здоровой пищею вашихъ предковъ. И однако, — продолжалъ Пэмбльчукъ, поворачиваясь къ хозяину и слугѣ и указывая на меня вытянутой во всю длину рукой, — это онъ, тотъ самый, кого я ласкалъ въ счастливые дни его дѣтства. Вы скажете — это невозможно; а я скажу вамъ, что это такъ было.