Страница 29 из 39
— Ну, а потом?
— Потом? Ты не издавал ни звука. Думаю, они с тобой покончили; значит, расчет совсем простой: во-первых — надо дать Тракару сменить пропеллер, потому что сам я с дырявой ногой и без пальца с ним не справился бы; во-вторых, я один и без оружия, а их двое, значит, надо подождать, пока они кончат и подкатят машину, чего я сам также не сделал бы. Мне оставалась одна задача: за их спиной подойти к пролому и взять револьвер. И видишь: вышло как по-писаному.
— А зачем ты их окликнул? — недоумевающе спросил Ильин.
Дюпон рассмеялся:
— Знаешь, захотелось посмотреть цвет лица Тракара, когда он увидит покойника с оружием в руке. Ну, теперь выкладывай твою историю.
Ильин рассказал про ночные и утренние события, вплоть до момента взрыва, умалчивая о Ленуаре.
XXIX. БИВАК НА ПОЛЯНЕ
Дюпон слушал с напряженным вниманием, затем с усилием повернулся набок и взглянул на опускавшееся к горизонту солнце.
— Во всем этом деле, — сказал он, — есть только одна слабая сторона: мы не захватили с собой еды. После всей этой передряги я до того хочу есть, что съел бы ломовую лошадь. И главное — неизвестно, когда в следующий раз нам удастся пообедать.
— У нас есть кое-что, — сказала Мадлен.
Дюпон даже привстал:
— Так за чем дело стало!.. Где вы нашли?
— В сумке сбоку сиденья. Там несколько коробок консервов и четыре бутылки вина. Хлеба нет, воды тоже нет. Тракар говорил, что воду могут пить только утки.
Молодая женщина быстро достала консервы и бутылки. Ильин с некоторым затруднением открыл ножом коробки и, когда голод был утолен, Дюпон начал обсуждать план дальнейших действий.
— Большая половина дела сделана, но и над остальной частью надо еще хорошенько поломать мозги. Главный вопрос, конечно, не в том, чтобы улететь. Это-то сделать мы всегда сумеем, а в том, чтобы начатое дело довести до конца.
Ильин обернулся к молодой женщине:
— Я думаю, что прежде всего надо, пока светло, подумать о ночлеге. Дюпон пока полежит здесь, а мы вдвоем сходим за ветвями вон к той группе деревьев. Правда, у меня голова сильно болит и кружится, но как-нибудь я все-таки дотащусь.
Мадлен с возмущением прервала его:
— Как тебе не стыдно говорить такие глупости! Как будто я сама не могу сходить и нарезать веток! И лежи, пожалуйста, смирно, слышишь!
Когда она отошла на несколько шагов, Ильин быстро заговорил:
— Я нарочно так повернул, чтобы Мадлен ушла. Я вовсе не хочу, чтобы она возненавидела и нас. Все-таки ведь это мы были причиной смерти ее мужа. Правда, она чувствовала к нему только ужас, но все-таки…
— Так значит, Ленуар убит?
— Ну конечно. Ты же видел, как я сворачивал в сторону, как только разговор подходил к этому пункту. Раненая обезьяна перегрызла ему горло.
— Здорово!
— Так видишь, — продолжал Ильин, — дело надо доводить до конца, но надо, чтобы она этого не знала. Перед насилием и кровью у нее болезненный ужас, и если она узнает, что разгром и резня в Ниамбе дело наших рук, она отвернется от меня.
Дюпон засмеялся:
— Любовь, следовательно! Ну ладно, пусть будет так. Теперь о деле. Когда мы спускались, я, уже теряя сознание, все же запомнил громадный столб дыма над Ниамбой. Доблестные воины покойного капитана, да, кстати, и их долготерпеливые черные мамаши теперь уже, вероятно, начисто разнесли и спалили все заведение. Луи был в толпе и направлял ее к складу. Но, конечно, руководить пьяными чертями во всем он не мог. Все-таки мне кажется, что это он нарочно отвлек толпу к продуктовому складу, иначе они мигом сломили бы наше сопротивление. Конечно, у него свои соображения, и я никогда не мог влезть в его дикую сумасшедшую башку. Но я потому за него спокоен, что его чудовищные мечты о крови и власти требуют для осуществления как раз тех действий, которые нам сейчас нужны. Уговор же был такой: разнести Ниамбу, захватить большой катер на пристани, переправить зверей на ту сторону реки, чтобы двинуться на институт. Один молодой негр, с которым у меня завязались сношения и который работал на катере, должен был для этого вынуть на время какую-нибудь часть из машины и помешать отвести его от пристани, когда начнется суматоха. Радио я испортил сам сегодня ночью и испортил на совесть. По этой стороне реки пути нет ни направо, ни налево из-за болота, да кроме того, институт на той стороне. Значит, там еще ничего не могут знать. Впрочем, я не думаю, чтобы птенчики сегодня переправились через реку. Несомненно, все обезьяны пьяны в доску, а с ними, конечно, и негры, кроме разве двоих наших.
— Так ты убежден, что они не тронули негров? — спросил Ильин.
— Ну конечно. Все-таки ведь «родственники».
— Но в таком случае нам здесь нечего делать. Надо скорей лететь в институт и предупредить своих.
Дюпон отрицательно покачал головой:
— Сегодня я еще очень слаб, и скоро вечер — это во-первых и во-вторых, а в-третьих — армия генерала Луи прибудет туда берегом только завтра, во второй половине дня. Значит, самое правильное — сегодня отдохнуть и выспаться, а завтра утром двинуться в путь.
Когда Мадлен притащила охапку ветвей, Ильин, несмотря на протесты молодой женщины, сходил за остальными нарезанными ею ветками и устроил довольно приличную постель.
Ночь пришла сразу, как это бывает под тропиками, и когда звездами загорелось черное небо, все трое, накрывшись брезентом, улеглись рядом под крылом аэроплана.
Мадлен скоро задремала, положив голову на руку Ильина. Несколько раз она быстро-быстро начинала говорить жалобные и бессвязные слова, два раза во сне по-детски всхлипнула, затем постепенно успокоилась и крепко заснула. Дюпон давно уже тихонько насвистывал носом. Ильину не спалось.
Ночь была тихая и теплая. Яркие звезды глядели с бездонного неба. Со всех сторон несся переливающийся неумолчный звон цикад. Жутко кричала вдали на опушке леса какая-то ночная птица. Черные тени огромных летучих мышей ныряли откуда-то сверху к белевшему на поляне силуэту аэроплана и снова исчезали во мраке.
Прислушиваясь к звукам ночной жизни тропического леса, Ильин медленно перебирал в памяти сумбурные воспоминания сегодняшнего дня. Дикий рев толпы гориллоидов, окровавленная, с перегрызенным горлом бессильно закинувшаяся назад фигура Ленуара, злорадные нотки в голосе Тракара и сверкающая победная радость, когда глубоко внизу остались выстрелы и пылающие развалины Ниамбы и когда, обнимая одной рукой хрупкое безжизненное тело Мадлен, он развязывал узлы веревок.
Потом, как на экране кинематографа, на мгновенье почему-то вырисовались залитые весенним солнцем колонны Большого театра в Москве, красивые розовощекие девушки в легких ярких платьях и сказочно прекрасный Кремль, нависший высоко над рекой, — и в звенящей радости жизни постепенно растворились остатки засыпающего здоровым сном сознания…
XXX. СНОВА В ВОЗДУХЕ
Утром Дюпон, кряхтя и ругаясь, попробовал пройти несколько шагов и, убедившись в безнадежности этой попытки, определил положение следующим образом:
— Ногу хоть выбрось. Сейчас в ней меньше толку, чем если бы ее вовсе не было. Голова в порядке. Следовательно, беру ответственность в воздухе не только за себя, но и за вас обоих, дорогие товарищи.
У Ильина только слегка болела голова. Повязок трогать не стали и, опорожнив на троих две жестянки консервов, принялись общими силами водружать механика на аппарат. Задача оказалась довольно трудной, потому что простреленная нога затекла и потеряла способность двигаться; зато железные плечи механика приняли деятельное участие в «погрузке», и в конце концов он был помещен в сиденье пилота. Через несколько минут, оправившись от перенесенной встряски, Дюпон оглянулся на уже сидевших позади спутников, включил самопуск, и аппарат после короткого разбегу стремительно рванулся вверх.
Несколькими громадными кругами Дюпон забрал высоту, затем направился в сторону Ниамбы.