Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 81

Учение о рефлексах соединило в себе физиологию и поведенческую проблематику, оно синтетично, что надолго определило интерес к рефлексологической тематике и вызвало к жизни идеи о рефлекторном начале сознания. Сознание представало то в виде «незавершенного рефлекса», то в виде сложного рефлекса или суммы рефлексов. Но, в конце концов, психологи, потратив на эксперименты уйму денег и времени (практически все 20-е столетие), пришли к выводу, что рефлекторный и сознательный образы действий не только не подобны, но противоположны друг другу. Сознание возникает не там, где вырабатываются все более и более сложные рефлексы, а там, где происходит отказ от инстинктивно-рефлекторного, животного образа действий. Сложные рефлексы, например, строительные рефлексы у муравьев, закрепляются в такие же сложные инстинкты, и это не только не способствует развитию сознания, но, наоборот, делает сознание невозможным.

Рефлекс и сознание не являются даже диалектической противоположностью, они не «мерцают» друг в друге; изучая рефлекс, невозможно выйти на начало сознания.

Советская психология предложила к рассмотрению психосоциальную проблему, представив сознание как интериоризацию общественных отношений. Таким образом выявилась четвертая по счету дихотомия. «Свое иное» сознания представало в виде «ансамбля общественных отношений» (было принято именно это выражение, идущее от Маркса, - 37, с.З).

В подобной формулировке этот путь оказался ложным. Общественные отношения, несомненно, играли огромную роль в формировании сознания. Однако необходимо различать первопричину и условия формирования. Происхождение сознания советская психология так и не смогла объяснить.

Пятой дихотомией стала «сознание и бессознательное». Ее ввел в круг психологической проблематики Фрейд. Казалось бы, бессознательное является (даже по звучанию) «своим иным» сознания, его диалектической противоположностью. Однако развитие психоанализа в 20 в. показало, что от бессознательного с его комплексами есть выход на истоки поведения, но не на начало сознания.

Антиномичность понятий «сознание» и «бессознательное» оказалась несущественной, внешней. На самом деле речь идет не о сознании и бессознательном, а о неосознаваемом и осознанном поведении, причем, в весьма узком аспекте: в мотивациях. Мотивы многих наших действий уходят в бессознательные комплексы, коренящиеся в подсознании, — только и всего, на большее фрейдизму претендовать не приходится.

Развитие психоанализа скользнуло «мимо» основного предмета психологии (каковым, невзирая ни на что, является происхождение и сущность сознания). Именно поэтому фрейдизм превратился в прикладную дисциплину, отрасль медицины. Он стал психиатрической, а не психологической школой.

Когда в школе Фрейда выявилась тенденция к уходу от глобальных проблем, к замыканию на обсуждении разросшейся врачебной практики; тенденция отказа от метода в пользу методики, движение к превращению психоанализа в психиатрическую дисциплину, — все это вызвало «взрыв» внутри школы Фрейда. От нее отпочковались направления, основатели которых претендовали на нечто большее. Прежде всего, речь идет о Карле Юнге, ученике и друге Фрейда, который впоследствии стал самым ожесточенным оппонентом (и едва ли не личным врагом) своего учителя.

Противоречия между Фрейдом и Юнгом часто сводят к личному конфликту, ставя обоих на одну доску. На самом деле это было системное противоречие. Юнг «отнял» у Фрейда главное, — психологию. После того, как он отпочковался вместе со своим направлением исследований, из фрейдизма ушла психология, осталась только психиатрия. До сих пор Фрейда именуют «великим психиатром», а Юнга «великим психологом». Учитывая, что Карл Юнг вырос на базе идей Зигмунда Фрейда, последнему было на что обижаться.

Сейчас я выскажу еретическую мысль относительно новизны идей Юнга, оказавших огромное влияние на мировую культуру. Лично мне кажется, что Юнг просто применил к психологии биогенетический закон Геккеля. У Геккеля онтогенез повторяет филогенез в анатомо-физиологическом аспекте, у Юнга — в психологическом. Личное бессознательное включает в себя комплексы, коллективное бессознательное - архетипы. Архетип - это «комплекс», свойственный не человеку, но человечеству и проявляющийся при определенных обстоятельствах в индивидуальной психике как реакция на некую «провокацию», которая вызывает архетип из подсознания (48, сс.68-69).

Практически юнгианство вышло из следующего. Когда в психоаналитической практике начали наблюдаться устойчивые повторения, логично было обратиться от индивидуальной истории к истории рода. Юнг исходил при этом из того, что отдельные комплексы невозможно объяснить историей личности, они коренятся более глубоко — в истории человечества, а именно в том ее периоде, когда происходило становление сознания.

«Мифология — это первоначальная история человечества», - этот вывод является истоком и тайной учения Юнга.

Еще одна авторская еретическая мысль заключается в том, что я усматриваю в идеях Юнга родство с идеями советской школы психологии. Ибо архетипы формировались в процессе интериоризации складывавшихся общественных отношений. Можно применить другой термин, не от Выготского, но суть останется: овнутренение общественных, то есть внешних для индивида, табу и санкций.

Не могу не воспользоваться отсылом к мифологии для одного сравнения на тему мифологии.

Мне кажется, что история психологии напоминает поиски Персеем щита, способного отразить лик Медузы (метафора сознания в данном случае). Этим щитом должно быть «свое другое» сознания, доступное для исследования объективными методами. Это как бы поиск путей для доказательства «от противного». Ибо исследование самого сознания, как такового, всегда представляет собой исследование сознания сознанием и возможно только в виде интроспекции (не зря Вундт насмерть стоял на этом. Чем можно изучать любой предмет, как не сознанием?! И что делать, если предметом сознания является само оно, — сознание?).

«Свое иное сознания» должно быть тем, в чем оно «мерцает» (знаменитый гегелевский Schein), во что рефлектирует (не путать физиологический рефлекс и философскую рефлексию), как в свою диалектическую противоположность.

Под каждое новое «зеркало», которое становилось парадигмой развития психологии на том или ином этапе развития науки, изобретались оригинальные методики. Школы ломали копья, споря о том, кто поворачивает щит правильнее. Побочные результаты, которые, как правило, превосходили достижения на основном направлении, отпочковывались в отдельные дисциплины. В том, что касается главного, - начала и сущности сознания, — здесь все неизменно приходили к отрицательному результату. По сути дела все теоретические психологические направления ныне принадлежат истории.

В настоящее время психология предстает, в основном, в виде орудийной дисциплины, излюбленным методом которой является тестирование. Разветвленная практика тестирования привела к обобщениям, которые приобрели доктринальный (и даже догматический) характер. Зачастую доктринерами в этой области выступают люди с дипломами психфаков, гуманитарный уровень которых ниже всякой критики. Они вполне серьезно считают предметом психологии дешевую прогностику, а именно: как поведет себя тот или иной «психотип» в той или иной ситуации выбора. Многие из этих «психологов» даже не слышали о «декартовой пропасти». Психология стала наемной служанкой политики, манипулирующей общественным мнением.

С другой стороны, в отдельную область познания выделилось изучение психосоматики; исследование нейрофизиологических, нейрохимических, нейроэндокринных и прочих звеньев и связей. Этот комплекс специальных дисциплин не имеет общественно научного звучания. Другой науки со столь разными лицами, как у психологии, нет.

4. Зов бездны

Муссируемость выражения «декартова пропасть» объясняется философской «начинкой» этого понятия. Философия была родительской плацентой для нарождающейся психологии, актуальность и собственный предмет которой выявились после того, как Декарт вывел из теологического монастыря «мыслящую душу», т.е. сознание, в качестве предмета светского познания. Далее психологию «выводили в науку» физиологи, зоологи, социологи. При каждой новой попытке углубления в собственный предмет психологии, которым является сознание, зияла новая пропасть. Мы имеем право толковать о «пропасти Павлова», «пропасти Джемса», «пропасти Выготского».