Муравейник

* * * Мысленные взоры человека обнимают разные предметы, каждого по вкусу и влечению. Булка привлекает хлебопека, а меня — растаявшие лета, где ищу я смысл или значение. * * * Размышления и сомнения в ариаднину мысль сплелись, и дорогою, мне не знакомой, через вехи смертей и рождений устремляясь усердно ввысь бездонной пропасти близ, я судьбою иду влекомый. * * * Человек выражает себя, наблюдая весеннее небо, созерцая тона облаков, освещенных лучами восходящего солнца над розовым снегом, постигая Божественный замысел первоначальный. * * * Я не спешу себя представить миру. раздеться и пройти по свету нагишом, крича: вот я! вот я! — ликующим народам. Неторопливо я настраиваю лиру, довольствуюсь укромным шалашом и наблюдаю Вседержителя природу. * * * За положенными мне пределами мысль моя невозбранно скитается презирая оковы граничные, но из путешествия смелого обязательно возвращается на круги, для меня привычные. * * * Родному языку не чуждые гармонии творю по мере сил и разумения, ищу земли и неба понимания. Неяркое пятно на общем фоне я, владычествуют надо мной сомнения, а отличает качество старания. * * * Языка усердная штудия — мое основное занятие; скребу по родным сусекам, играю словами трудными, чтобы читатель понятливый делался человеком. * * * Вторая родина мне улыбнулась краше первой (хоть жаловаться на судьбу мне не пристало), во глубине лесов объяла покрывалом, не обозримым по своим размерам; и посреди тайги, под кронами сосновыми я вьюги и пурги овладевал основами. * * * В прошлом не находится опоры. Старый друг вперед не повезет. Преступая юность, наступает зрелость. Но вечерами задвигаю шторы, не стремлюсь в неведомый поход и пою, что в молодости пелось. * * * Добрые мои учителя обучали меня, в сущности, зря: все, что я в жизни постиг, приходило помимо них. Злые же мои учителя изводили меня тоже зазря: все, чего я в жизни достиг, пришло, несмотря на них. И теперь, на своих двоих, я не помню ни тех, ни других. * * * Подлежащее и сказуемое, не подвластны уму моему они, отзываются в теле трепетом; и к наречию с деепричастием ей же Богу, совсем не причастен я грамматически детским лепетом. Я пишу стихи по наитию своему сообразно развитию, озабочен своими мыслями, чтобы были они не случайными, чтобы ясно они прозвучали бы, и мозги бы мои почистили. * * * Мои юношеские опыты звучали совсем не шепотом — скорее, орлиным клекотом. Годы скромности мне прибавили: неудачи слагали штабелем, самомнению не потрафили. И пою теперь тихим голосом, не вершины ценю, а полости, и спокойствие паче гордости. * * * Разговоры с собой молчаливо веду вечерами, когда шум утихает дневной в одинокой моей голове, и сияние Цели не столь утомляет глаза, а контуры Смысла мешаются с ясными снами где небо со снегом соперничает в синеве, а в глазах у любимой светится бирюза. * * * Сбежали ручьи по проталинам, наполнили озеро снежное журчанием переливчатым. Песня моя печальная, дума моя безбрежная, а судьба половинчата. * * * Данный от Бога мир не устроил меня. Другой я построил сам, но не ужился в нем. Куда мне идти теперь, где разыскать коня, как напоить его, дышащего огнем? * * * Смысла во мне немного, но где-то он окопался, далеко, глубоко, — не знаю, где, но зовет в дорогу, грозит лежебоке пальцем, сомнений пугает стаю. * * * В отрочестве читанные книжки плохо объясняли мир мальчишке, — скорее, его заменяли. А теперь, совсем уже взрослому, с книгами тоже не просто мне, что на меня упали.