Страница 23 из 47
— Вижу, прапорщик, информация у вас поставлена на уровне, — заметил Воробьев.
— Работаем, товарищ полковник, — не без удовольствия ответил прапорщик.
— Но почему он боится покушения? — спросил Ярцев. — Он называл причину? Говорил кого опасается?
— Об этом он не распространялся, — с прежним равнодушием ответил прапорщик и кивнул в сторону: — Проходите сюда.
Они повернули в короткий коридорчик, и прапорщик уведомил их:
— Вот в это специальное помещение я Консультанта и приведу. Вы проходите вправо, а он будет слева.
Прапорщик неторопливо ушел, позвякивая ключами, а Ярцев с Воробьевым прошли внутрь спецпомещения.
Узкая комната была разделена решеткой пополам, мебель — деревянные столы и стулья — намертво прикручена к полу. Под потолком две горящие лампочки в металлической оплетке — по одной в каждой половине комнаты.
Прапорщик привел Неустроева и закрыл за ним дверь. Ярцев незаметно включил в кармане пиджака диктофон.
Заключенный неплохо выглядел для своих сорока трех лет, из которых более половины провел за решеткой: чистая роба, взгляд карих глаз умный, проницательный, руки с длинными тонкими пальцами.
Некоторое время обе стороны молчали, изучая друг, друга. Затем Неустроев достал пачку «Кента», распечатал, ловко щелкнул по донышку пачки пальцем и взял в рот выскочившую наполовину сигарету. Прикурил от зажигалки, глубоко затянулся дымом и, выдыхая его через нос и рот, вежливо поблагодарил:
— Спасибо за сигареты. Хорошие.
— На здоровье, Андрей Владиленович, — откликнулся Ярцев.
— Вижу, граждане полковники, вы ко мне с подходцем. Значит, что-то серьезное вас интересует. Если ко мне по-человечески, то и я могу без «понтов» и всякой там блатной лексики. Люблю интеллигентный разговор. Сами понимаете, поговорить здесь о возвышенном не с кем.
— Вот и хорошо, Андрей Владиленович, — кивнул Ярцев. — Приятно побеседовать с человеком высокого интеллекта. Кстати, я не в курсе вашего образования.
— Томский химико-технологический институт, — ответил Неустроев, и было заметно с какой гордостью он это сказал.
— И где работали?
— На томском полиграфическом комбинате. Совсем немного. Затем «черный ворон» переехал мою жизнь.
— Но в этом, наверное, вы сами были виноваты?
— Я никого не виню. С юных лет меня с чудовищной силой привлекало производство дензнаков. Это такая болезнь — азартнее картежной игры. Не хвалясь, скажу — я достиг в этой области значительных успехов. Могу дать кое-какие советы Гознаку. Но почему-то этот мой чисто мирный интерес оказался несовместимым с нормами уголовного Кодекса.
— Как нам стало известно, ваше тюремное погоняло — Консультант?
— Вас верно информировали.
— И в какой области даете консультации?
— По своей специальности.
— В области производства фальшивых денег?
— Разумеется. Я своей профессии буду верен до гроба.
— А зачем вам вообще профессия? Вы же собираетесь короноваться на вора в законе? А вору в законе западло работать.
— Вам и об этом доложили?! Что ж в этом плохого? Я уважаю воров в законе. Это, как правило, умные и мудрые люди. А работать я и не собираюсь. Консультировать — с удовольствием.
— Андрей Владиленович, предлагаю перейти от философии к земным грешным делам.
— Лады. Что конкретно вас интересует?
— Кого консультировали в этой колонии?
— Несерьезный вопрос, гражданин полковник, — покачал головой Неустроев и закурил вторую сигарету. — За кого вы меня принимаете? Неужели думаете, что я выдам товарищей по ремеслу?
— Однако ваши товарищи, каковыми вы их считаете, к вам относятся отнюдь не по-товарищески. Вас просто списали. Те, которые не сгорели в лаборатории. К слову, что это за люди, к которым так жестоко отнесся ваш руководитель? Это же какое-то средневековье — приковать наручниками к стеллажам и сжечь.
— Это вольные. Подсобники. Они были свидетелями секретного производства.
— Андрей Владиленович, а ведь вас заказали. Догадываетесь откуда угроза?
Впервые за время разговора Неустроев выказал беспокойство: заерзал на табурете и стал более часто затягиваться сигаретой.
— Слушай, гражданин Неустроев, говори по существу или мы уйдем, — решительно заявил Воробьев. — У нас много других дел. А ты останешься наедине со своим страхом. Думаешь, мы не поняли, почему ты в одиночку попросился? Боишься, что приговор, вынесенный тебе на воле, в общей камере легче исполнят.
— И вы знаете, кто меня заказал? — спросил Неустроев и, поднявшись с табурета, нервно заходил по комнате.
— Разумеется, — ответил Ярцев.
— И хотите — услуга за услугу?
— Как водится.
— Назовите. Если его имя сойдется с моими предположениями, то я вам такое поведаю, чего вы и не ожидали.
— Мы с вами не играем, — заверил Ярцев. — Пришли, чтобы предостеречь.
— Кто он?
— Резаный.
— Я так и думал, — Неустроев в сердцах бросил недокуренную сигарету на пол, хотя подобной роскоши никакой зэк не мог себе позволить, даже такой авторитетный, как Консультант. — Выучил на свою голову. А ведь я знал: научишь другого — и сам окажешься не удел. Теперь я не нужен. Конечно, они на воле, а мне чалиться на киче еще десять годочков. Понятно, хотят замутить дело без меня.
Ну и сволочь же этот Резаный. Я давно подозревал, что он меня использует, а потом уберет.
— Вы были за главного технолога в подпольной лаборатории?
— Да. А кто вам сказал о Резаном и о том, что он хочет меня убрать?
— У нас есть свои оперативные тайны, Андрей Владиленович, — усмехнулся Ярцев. — Но за вашу откровенность мы можем вам сказать. Это Изольда Хасановна, хозяйка ночного клуба «Пиковая дама». И подтвердил ее брат Муслим. Они попались с поличным, но, чтобы смягчить свою вину, раскололись до самого основания. Вы же знаете, что в подобной ситуации каждый в первую очередь думает о себе. Они и портрет его нарисовали: здоровый бугай, килограммов под сто двадцать. Лицо злое. Уши маленькие, помятые. Нос сломан. Полный рот золотых зубов. После исповеди Изольды он у нас буквально из-под самого носа ушел.
— И вы хотели бы знать, где лежбище этого предателя?
— Вы догадливы. Это и в ваших интересах.
— Сразу скажу — не знаю. Но это должен знать бармен из «Пиковой дамы» Борис Гордеевич. Его погоняло — Гордый. Это приближенный к Резаному человек. Гордый и есть тот самый хмырь, которого я выучил делать дензнаки высокого качества. Способным оказался.
— Когда начала функционировать ваша подпольная лаборатория?
— С полгода назад.
— И какова была ее производительность?
— Три миллиона зеленых в неделю.
— А рублей?
— Их мало печатали. За месяц миллиона четыре. Деревянные меньше пользовались спросом.
— Куда и кому конкретно сбывались фальшивые деньги?
— Я не в курсе. Этим заправлял майор Ляхович. Думаю, что на все эти вопросы есть ответы у Резаного.
— Хорошо, спросим у Резаного. Дело времени. Гордый отбывал в этой колонии?
— Да. Откинулся два года назад.
— За что сидел?
— За мошенничество. Резаный, Изольда и Гордый — как одна семья.
— А ваш кум, майор Ляхович, в эту семью не входил?
— Кум был на вторых ролях, но верно служил Резаному. Было за что. Получал большие бабки.
— А начальник колонии подполковник Зыков?
— Про этого ничего не знаю. Зэки его уважали, но считали слабым, безвольным начальником. Прошел шепоток, что он утонул?
— Это правда.
— У каждого своя судьба, — философски заметил Неустроев. Затушив сигарету и бережно засунув ее в пачку, он продолжил: — Я еще до вашего визита вычислил, что Резаный постарается убрать меня как опасного свидетеля. Теперь у него на воле есть хороший квалифицированный помощник — Гордый.
— Вы могли предполагать, а теперь знаете точно.
Неустроев устало опустился на табурет, закурил очередную сигарету и невесело улыбнулся.
— Я вам расскажу одну романтическую историю, которую мне рассказывал сам Резаный. Может быть, она вам пригодится.