Страница 19 из 47
— Тут не обошлось без заказа с воли, — вслух предположил Ярцев. — Подчищают свидетелей. Неплохо бы узнать, кто сдобрил ядом чай в кружке Сорокина..
— Я же говорил — виновного найти практически невозможно. Подозревать можно каждого, в том числе и надзирателей, один из которых мог передать яд в камеру.
— Интересно, кому же это надо было? Кому Сорокин опасен был здесь, в тюрьме?
— Наверно, тем, кто остается на воле. Похоже, Сорокин знает то, чего не должно знать следствие.
За разговором они прошли через три решетки, которые открывал сопровождающий их прапорщик, поднялись по нескольким узким лестницам, по которым можно было подниматься только гуськом, прошли по двум кривым коридорам, покрашенным блеклой краской — кое-где голубоватой, где-то бежевой, и оказались перед дверью с табличкой «Медпункт».
Следователь пропустил Ярцева вперед и, войдя следом, плотно закрыл за собой дверь.
Помещение медпункта с двумя зарешеченными окнами — квадратов двадцати. На этих квадратах сумели разместиться двенадцать коек в два яруса, два шкафа с медикаментами, кушетка для первичного осмотра больных и стол со стулом для дежурного медбрата. Для врача по соседству был отдельный кабинет.
Первое, что ударило полковника по ушам при входе, — громкий страдальческий стон одного из пациентов на нижней койке у окна: половина коек были пустыми.
При входе Ярцева и следователя стриженый медбрат в белом халате соскочил со стула и выбежал за дверь. Но вскоре вернулся. За ним с достоинством вошел пожилой худощавый мужчина в белом халате с фонендоскопом на шее. Он сразу же представился:
— Семенов Сергей Петрович, к вашим услугам.
— Михаил Яковлевич, — представился Ярцев и пожал узкую, но сильную ладонь врача. — Мне следователь звонил. Сообщил, что подследственный Сорокин настаивал на свидании со мной. Это он стонет?
— Да. — Понизив голос, врач зашептал: — У него смертельное отравление. Все признаки, что отравлен сильно-действующим ядом дигитоксином. У меня в практике, в Чечне, были такие случаи. Редко, но были. Человек почувствует возбуждение, одышку и умирает через несколько часов при сильной боли в сердце. Полагаю, что я не ошибся в диагнозе. Я сделал все, что мог. Успокоительного ввел полную дозу, какую только можно в данном случае. Но противоядия против коварного дигитоксина не существует. Этот редкий яд доступен немногим. Он наводит на мысль, что отравитель Сорокина далеко не мелкая сошка. Нет сомнения, что яд с воли передали.
— И сколько пострадавший протянет?
— Часа полтора, не более. Но через час он не сможет связно отвечать на вопросы. Так что поспешите.
Они подошли к постели стонущего Сорокина, и Ярцев, склонившись над ним, спросил:
— Глеб, ты меня слышишь?
Некоторое время осунувшееся, усеянное крупными каплями пота, бледно-серое лицо пострадавшего оставалось неподвижным. Но вот он медленно открыл помутневшие, но еще не лишенные мысли глаза.
— Я вас слышу, гражданин полковник, — медленно выдавил он, с усилием разлепив пересохшие губы. — Спасибо, что пришли. Как с мамой? Вы у нее были?
— Был. Все уладили. Можешь за мать не беспокоиться. За ней будет надлежащий уход. И материально она будет обеспечена.
— Благодарю, гражданин полковник. Теперь мне и умирать будет легче. Слушайте, что я вам скажу. Отравить меня, я уверен, приказал Резаный. Кто кинул мне в кружку яду — я не видел. Многие рядом были.
— Кто такой Резаный?
— Это бывший боксер в тяжелом весе. А сейчас большой авторитет, наркобарон. Он контролирует наркотрафик по Сибири и занимается производством фальшивых денег. Страшный человек.
— Где его берлога?
— Не знаю. Но я знаю, как он выглядит. Скрытая камера фиксировала его у Изольды раздетым до пояса. Здоровый детина. Ростом метра два. Килограммов под сто двадцать. Звериная физиономия. Уши маленькие, помятые. Нос сломан. Полный рот золотых зубов. На правом плече татуировка — голова тигра. На спине и груди много резаных шрамов — следы финок. Глаза бесцветные, будто замороженные. Еще…
Сорокин замолчал, и лицо его исказилось в страдальческой гримасе.
— Сердце, — с тяжким стоном выдавил он и отрывисто задышал. — Ох, как больно!
Но через минуту, отдышавшись, он продолжил:
— Чуть не забыл. Резаный три года тому назад выступал в боях без правил «Сборная России против всего мира». Победил в финале какого-то знаменитого голландца Боба. После этого ушел в криминал.
— А настоящая его фамилия?
— Не знаю. Да, еще — в ночном клубе его связник…
Сорокин замолчал и смежил веки. Дыхание его стало замедляться.
Ярцев с тревогой посмотрел на врача.
Сергей Петрович крикнул медбрату:
— Быстро нашатырь!
С верхней койки, над Сорокиным, послышался недовольный голос больного зэка:
— Что мучаете человека? Дайте ему спокойно умереть. Нигде от вас, ментов, покоя нет.
— Никто его не мучает, — жестко оборвал недовольного зэка следователь. — Подследственный сам попросил позвать к нему полковника.
Недовольный зэк промолчал и отвернулся к окну.
Понюхав нашатырного спирта, Сорокин задышал глубже и медленно открыл глаза.
— Глеб, ты сказал, что в ночном клубе у Резаного есть связник. Кто он?
— Официант бара Филя Пермяков. Больше ничего не знаю. Спасибо за мать, гражданин полковник. Мне бы священника. Позовите батюшку. Хочу покаяться в тяжких грехах.
— Это можно, — ответил следователь. — Я передам твою просьбу начальнику СИЗО.
— Поспешите, — поторопил врач.
Ярцев не нашелся что-либо сказать и молча направился к выходу.
Официант из бара «Пиковой дамы», двадцатилетний Филипп Пермяков, пребывал в мрачном расположении духа. Он лениво протирал белоснежной салфеткой фужер и канючил у бармена, статного, красивого сорокалетнего брюнета:
— Борис Гордеич, ну дай дозу. Не жмись. У тебя наверняка где-нибудь заныкано. Пожалей. У меня скоро ломка начнется.
— Жалко у пчелки, мой юный друг Филя, — спокойно отвечал бармен, пригубливая маленькую рюмочку французского выдержанного коньяка «Камю». — Ты же знаешь, что после вчерашнего ментовского наезда порошка не осталось. Выпей лучше рюмашечку коньячку.
— Да не поможет мне твой коньяк, — отвечал Филя с кислым выражением лица. — Мне уколоться надо. Ну, найди, Гордеич. Я тебе тройные бабки заплачу.
— Это само собой, — усмехнулся бармен. — Но близко у меня нет порошка. Сходить кое-куда надо.
— Ну, сходи, Гордеич. Я твой большой должник буду.
— Да ты и так мой должник по самые уши.
Но тут в кармане пиджака Фили заулюлюкал мобильный телефон, и он быстро включил его.
— Алло, кто это?
— Президент Соединенных Штатов, — раздался в трубке властный и жесткий голос.
— Босс, я слушаю.
— Вот и слушай, а боссом меня вслух не называй. Кто рядом есть?
— Только бармен, Борис Гордеич.
— При нем можно. Он умеет держать язык за зубами. А вот в тебе я сильно сомневаюсь.
— Босс, да разве я когда, да я за вас…
— Ладно, нечего порожняк гнать. Отвечай только на мои вопросы. Менты с тобой еще не беседовали?
— Нет, не общались.
— Отвечаешь?
— Век воли не видать!
— А почему у тебя такой голос неуверенный?
— Меня скоро начнет ломать, босс, а дозы нет.
— Филя, я тебе не раз говорил, чтобы ты завязывал с порошком?
— Говорил, босс.
— Ты обещал?
— Обещал, босс. Я обязательно завяжу. Вот только сегодня последний раз, и все. Клянусь. Но у меня нет дозы.
— Лады, получишь свою дозу у меня. Немедленно езжай ко мне.
— Но я не знаю где твоя хаза, босс.
— Пока тебе рано это знать. Такое доверие надо заслужить.
— Я заслужу, босс.
— Закрой чавкало и слушай. Езжай на переговорный пункт, что в Кудряшах. Ты там не раз был. Помнишь дорогу?
— Разумеется, босс.
— Ну и ладушки. Обсудим наши дела. Смотри хвоста не привези. Отвечаешь головой.
— Не беспокойся, босс, все будет чисто. Я не лох с автобарахолки.