Страница 11 из 47
Потянулся было к телефону, но тут же махнул на него рукой и, одевшись, выбежал из кабинета.
Часы показывали без двадцати девять: для октября это уже сумерки. Недавно прошел короткий дождь. По мокрым тротуарам, отражавшим тусклый свет уличных фонарей, спешили редкие прохожие. Магистральное шоссе сверкало от яркого света автомобильных фар.
Сбежав по ступенькам в метро, полковник купил в киоске большой букет чайных роз. Через минуту он уже выскочил на поверхность и заспешил домой, на Каменскую.
Конечно же, по закону подлости лифт не работал. И Михаил Яковлевич, перескакивая через ступеньку, устремился на седьмой этаж.
Звонить в дверь не стал, а осторожно открыл ее своим ключом. В двух комнатах свет был потушен, а в третьей, оборудованной под столовую, было светло. Здесь, у порога, степенно и важно сидел огромный черный как сажа, дог. Почуяв хозяина, он молча подошел к нему и с удовольствием потерся о его ногу. Михаил Яковлевич почесал ему за ухом, быстро скинул плащ, снял фуражку, сменил ботинки на комнатные тапочки и с букетом роз заглянул в столовую.
Жена спала, сидя за столом, уронив голову на руки. На ней было его любимое голубое платье. На столе — два столовых прибора, бутылка шампанского и фрукты в вазе.
Михаил Яковлевич тихо прошел к столу, сел напротив жены и положил возле ее рук цветы.
— Машенька, — тихо произнес он, — прости!
Двух негромких слов оказалось достаточно, чтобы жена проснулась.
Мария Петровна подняла голову, открыла голубые глаза и улыбнулась.
— Машенька, прости! — повторил Михаил Яковлевич и поднялся. — Я самая настоящая свинья. В такой день…
— Миша, не надо слов, — нежно вымолвила она и, подойдя к мужу, прижалась к его груди.
— Поздравляю, дорогая! — ласково сказал он и, крепко обняв жену, поцеловал ее в бездонные глаза, а затем в губы, которые Мария Петровна никогда не красила за все свои сорок пять. — Машенька, работы…
— Миша, ни к чему слова, — прошептала она и, осторожно высвободившись из крепких объятий мужа, продолжила: —Давай праздновать. Мой руки — и за стол. Тебя ждут твои любимые пирожки с печенкой и наш любимый торт «Симфония».
— Машенька, как я счастлив, что встретил тебя в жизни.
— Ты знаешь, дорогой, что я тебе отвечу, — ласково улыбнулась Мария Петровна. — Давай лучше помолчим. По нашей традиции потушим свет, зажжем свечи…
Михаил Яковлевич кивнул, нежно привлек к себе жену и с чувством расцеловал ее. Им не нужны были слова. Зачем они, когда за прожитые годы супруги привыкли читать мысли друг друга…
В черных глазах Графа, сидящего у порога столовой, мерцали огоньки зажженных свечей. Наблюдая за хозяевами, дог время от времени склонял голову то на одну сторону, то на другую. На его собачьей душе тоже было хорошо. Собаки очень тонко чувствуют настроение хозяев…
Душераздирающий крик раздался впереди, и Михаил Яковлевич побежал на него по ночной улице. Бежать было очень трудно. Какой-то мужчина со стриженой головой, в полосатой тюремной форме пожизненного заключенного, с искаженным злобой лицом, что было видно при свете уличных фонарей, вывернулся из-за угла здания облсуда и побежал по улице Писарева. В руке его холодно сверкнула сталь ножа. «Наверняка убийца, — мелькнула у полковника мысль, и он прибавил в беге. Сердце бешено стучало, готовое вот-вот выскочить из груди. Между тем незнакомец кинулся в подъезд ближайшего дома. Ярцев — за ним. «Нужно догнать и отнять нож. Отнять и связать, — лихорадочно стучало у него в голове. — Ведь могут быть еще жертвы. Только бы не ушел, уж больно шустрый!» Заскочив в подъезд, который на первом этаже был слабо освещен, Ярцев остановился и стал всматриваться в полумрак, прислушиваясь к малейшему шороху. Незнакомца с ножом нигде не было: ни на лестничной площадке, ни под лестницей. Не слышно было и удаляющихся шагов. «Притаился? Где?» И вдруг услышал на лестнице, двумя этажами выше, торопливые шаги, удаляющиеся вверх. Михаил Яковлевич побежал по лестнице вверх так быстро, как только мог. Благо верхние этажи были лучше освещены. И вдруг он увидел тремя этажами выше человека, который смотрел на него молча и зло. Заметив, что полковник увидел его, он угрожающе потряс окровавленным ножом и снова побежал вверх. Ярцев уже тяжело дышал, а лестница все не кончалась. Наконец он оказался на лестничной площадке последнего этажа. И тут увидел у открытого окна того самого человека в полосатой тюремной форме с ножом в руке, с которого обильно капала алая кровь. На искаженном злобой лице незнакомца четко выделялся шрам на левой щеке, разрезавший и верхнюю губу. Ярцев узнал в этом человеке старого знакомого и с удивлением воскликнул: «Это ты, Бес? Тебя же застрелили на зоне?» — «Да, меня замочил вертухай, — криво усмехнулся Бес и зловеще рассмеялся, — но я пришел с того света, чтобы рассчитаться с тобой, козырной мент». — «Отдай добровольно нож, Бес, — потребовал полковник, — это тебе зачтется на суде как смягчающее обстоятельство». Бес осклабился и зло выкрикнул: «Теперь я вам неподсуден, легавые. Попробуй поймай меня!» И, бросив окровавленный нож в темное окно, он выпрыгнул вслед за ним…
Проснулся Михаил Яковлевич от звонка мобильного телефона.
Не зажигая свет, он включил сотовый телефон и на цыпочках прошел в соседнюю комнату.
— Слушаю, — произнес он тихо и, нащупав в темноте кресло, сел в него.
— Товарищ полковник, это я, старший лейтенант Кузнецов. Извините, что так рано беспокою. Но дело серьёзное.
— Откуда звонишь?
— Из Кемерово, с железнодорожного вокзала.
— Что случилось? Упустил Фартового?
— Нет, Фартового не упустил, но у меня появилось подозрение, что это Бес.
— Бес?! Надеюсь, это не шутка, Алексей?
— Я не расположен шутить, товарищ полковник. Я помню приметы Беса, с которыми вы нас знакомили на планерке.
— Но этого просто не может быть! — У Ярцева мигом пропало сонное состояние. — Бес убит на зоне. Данный факт подтвердил сам начальник колонии. Ведь встречаются похожие люди. Где сейчас Фартовый?
— В зале ожидания, где и я, только в другом конце. Сейчас при нем большой черный кейс, который он держит между ног. Билет он взял до Новосибирска. Поезд подойдет через пятнадцать минут.
— Алексей, твое сообщение до того меня озадачило, что я даже вспотел. У тебя есть возможность рассказать о поездке подробнее?
— Конечно, товарищ полковник. Я сижу в сторонке, пассажиров поблизости нет.
— Ближе к сути.
— Ну, так вот. Еще на вокзале в Новосибирске я заподозрил в мужике с физиономией уголовника, что это Фартовый. А вскоре и совсем уверился в этом, когда он попросил у какого-то парня огонька прикурить. Поехали мы с ним в одном вагоне. В какое-то время он снял с головы кожаную кепку, вытер голову платком и вновь надел кепку. Но этого достаточно было, чтобы разглядеть его голову. Она была в форме дыни.
— И поэтому ты сделал вывод, что перед тобой Бес, вернувшийся с того света? Тогда у него должен быть и шрам на левой щеке, спускающийся на верхнюю губу.
— Шрама я не видел, товарищ полковник. Даже если он и есть у этого человека, то разглядеть его практически было бы невозможно.
— Почему?
— Этот мужик с бородкой и усами.
— Но одной формы черепа недостаточно, Алексей. Похожих черепов еще немало можно встретить. Что было дальше?
— Приехали в Кемерово. Никто Фартового не встречал. Он взял такси. Я тоже. Поехал за ним на приличном расстоянии. Он не доехал до колонии строгого режима под номером шесть метров двести и отпустил такси.
— До «шестерки»? Ты сказал — до шестой колонии?
— Именно это я и сказал.
— Продолжай.
— Поблизости от колонии были основательные гаражи. Из бетона. Штук двадцать. В крайний, ближний к колонии, Фартовый зашел при помощи своего ключа. Пробыл там полтора часа, после чего выехал оттуда на джипе и поехал на вокзал. Но за рулем не он был, а какой-то мужик, которого трудно было разглядеть — боковые стекла были тонированные. Джип пошел на хорошей скорости, а я на такси за ним. Таксисту пришлось объяснить кто я такой, после чего он успокоился. Парень попался понятливый. Я сфотографировал Фартового, гаражи на фоне колонии и номер джипа.