Пустота

– Я узнал маленький секрет, – прошептал теневик ему на ухо. И ничего больше. Я узнал маленький секрет. После этого он ушел в переулок, повернувшись один раз, чтобы вежливо помахать – скорее Тони Рено, чем копам, – и скрылся в одном из домов, а наполненный испарениями воздух на месте его исчезновения еще какое-то время опалесцировал, будто после фазового перехода.

Тем утром теневик запустил себя в семилетнюю девочку, облаченную в непременное белое атласное платьице до земли с муслиновыми бантиками и кружевной оторочкой[13], кажется, в блестящих туфельках на высоких каблуках, как у ее матери, но говорил на три-четыре разных голоса, в основном мужские.

– Ну а что можно вытянуть из оператора? – отозвался Эпштейн.

– Они живут по своим законам, – согласилась ассистентка. – А это был не тот, что зовет себя Море?

– Не знаю я, кто это был, – ответил Эпштейн, имея в виду, что его это не интересует.

Ассистентка улыбнулась ему странной улыбкой.

– Он был в красных высоких проститутских туфельках, – предположила она. – Семилетняя девчонка в свадебном платье и красных кожаных лакированных проститутских туфельках с пятидюймовыми каблуками. Что на это скажешь, герой кверху дырой?

Она связалась с офисом и запросила голографическую уловку Тони Рено, чтобы наглядно сравнить Тони с его снабженкой. В сложившихся обстоятельствах никто из пары не выглядел достаточно реально. Энка Меркьюри совсем выцвела, если не считать бледно-синего отлива лица и рук. Тони походил на несовершенную модель самого себя, выполненную в коричневых, красных и желтых тонах. Энка казалась неприметной, как всегда, а Тони – сияющим, стабильным, будто из дерева вырубленным. Один из его мокасинов ручной работы от «Фантин и Моретти» слетел с ноги. Тела кружились на разных скоростях, но потом пространство точно подалось, подстраиваясь под них, и они задвигались с невиданной при жизни синхронизацией.

– Видите? – сказал Эпштейн. – Такое впечатление, что они сознают присутствие друг друга.

– Вам от этой мысли неуютно?

Он снова пожал плечами.

– Но как такое происходит?

– Наверное, это любовь, – сказала ассистентка. И добавила: – Девяносто процентов всего, что мы наблюдаем изо дня в день, – артефакты каких-то иных процессов. Истинных причин происходящего.

Эпштейн не нашелся что ответить.

– Вы так не считаете? – спросила она. И добавила: – Хороший следователь всегда должен принимать в расчет подобную возможность.

Она постояла рядом с ним пару мгновений в дружелюбной расслабленной позе, уперев руки в бедра и оглядывая почти пустой склад так, словно заляпанный краской пол и флуоресцентные полоски предупредительных указателей стали ей неподдельно интересны. Эпштейну не понравилась ее расслабленность. Вблизи ассистентка его тревожила не меньше оператора. Трудно было от нее увернуться. Ее выкройка заполонила все пространство склада, точно личность: ее все интересовало, от мимолетной перемены в ритме дыхания Эпштейна до звука шагов за полмили отсюда. Стоило ее вниманию сместить фокус, как Эпштейн улавливал резкий возбуждающий аромат градиентного гормонального всплеска. Улыбалась ассистентка так, словно ей на ум пришли приятные моменты их с Эпштейном сексуальной близости, а по тыльной стороне предплечья и дальше, от локтя до запястья, как газетные заголовки из древней истории, бежали хаотические пиктограммы. Она воплощала ви`дение будущего в воображении дешевого портняжки.

– Известите меня, когда Энка исчезнет полностью, – сказала она Эпштейну.

По тем же причинам, пояснила ассистентка, стоит смотреть в оба за Тони Рено. По ее мнению, сказала она, случай крайне странный.

– Но мы не можем знать, насколько странный, пока не произойдет еще что-нибудь.

Больше заняться пока нечем, ну разве что из Моря удастся что-нибудь выловить. Ассистентка запросила из офиса, не работал ли Рено для портовой администрации с какими-то документами в день своей смерти, и, узнав, что да, работал, ушла разбираться, с какими именно. Эпштейн глядел ей вслед, маясь теми же вопросами, что и все коллеги ассистентки по управлению Полиции Зоны на перекрестке Юнимент и По. В чем была разница? Эпштейн воспринимал ее не так, как копы Полиции Зоны. Он воспринимал ее как обычный полицейский, и ему она казалась эквивалентом токсичной одноразовой личности, какую дети порой себе вкалывают на Кармоди субботним вечером.

Не подозревая о суровых суждениях в свой адрес, ассистентка шла под дождем по цементной ВПП некорпоративного порта.

След документов Тони Рено – главным образом грузовых деклараций и растекстовок сверхсветовых звонков – вел к «Нове Свинг», ближнерейсовому грузовозу серии HS-SE во владении у собственной команды, хорошо известному, в числе остальных рабочих лошадок, портовой администрации. Как и они, «Нова Свинг» облетела все порты Пляжа; сегодня же ассистентка обнаружила ее припаркованной на южной стороне Карвер-Филд в ожидании какого-то груза, который должны были доставить с планеты в двух-трех световых. Ассистентке был знаком экипаж старенького металлически-блестящего корабля с тремя плавниками хвостовых стабилизаторов. Она встречала этих людей в барах на Стрэйнт. И, что еще важнее, именно эти люди остались ассистентке в качестве сдачи с последнего дела в карьере Лэнса Эшманна. Портовая шлюха по имени Ирэн, одна из первых переделавшая себя под Мону и достигшая в том заметных успехов, бывший бутлегер по прозвищу Толстяк Антуан (ныне – стройный и подтянутый мужчина в расцвете сил, весь покрытый загаром далеких солнц) и Лив Хюла, экс-летчица ракетных кораблей. С этой третьей ассистентка и зашла поговорить в контрольную рубку на верхней палубе корабля, где Лив как раз подключалась к математичке.

Худощавая седовласая женщина лет пятидесяти лежала в пилотском кресле, пристегнутая ремнями, в одной белой хлопковой блузке да простых мальчишеских штанах, которые были ей чуть великоваты, а двухдюймовый узелок цветастых проводков заползал ей в рот. Голову летчица склонила набок, словно помогая ему. Глаза равнодушно смотрели в сторону. Провода пульсировали и извивались, аккуратно проникая через мягкое нёбо и свод ротовой полости в мозг. В миг подключения по телу Лив прокатился каскад быстрой дрожи, подобный волне начинающегося оргазма. В ответ на это по бакелитовым консолям, выкрашенным серой краской, пробежала хаотическая россыпь огоньков и запахло разогретой изоляцией. Затем из корабельных динамиков прозвучала на диво точная имитация голоса Лив Хюлы:

– Это надо испытать всем. Секс отдыхает.

– Ты бы мне не смогла столько заплатить, чтоб я согласилась, – заметила ассистентка. – Сперва эта штука тебе залезет в рот, а потом в ухо ночью протиснется, и ты умрешь.

Летчица рассмеялась. В определенном феноменологическом смысле она и была сейчас «Новой Свинг», составляя ее личность. Она присматривала за ее двигателями и бортовыми системами, наблюдала далекие события через ее органы чувств. Лив порой говорила, что, становясь кораблем, сбрасывает тяжкий груз пребывания наедине с собой. Ассистентке она прихвастнула:

– Это еще младенческая математичка. Ты бы видела, что взрослые вытворяют.

При этих словах плюмажи высокоскоростного газа вырвались из дюз, а сервомеханизмы коротко, тонко взвыли и тут же отключились.

– Твою мать! – посетовала Лив Хюла. – Турбулентность граничного слоя. Антуан? Эй, ты, там, внизу?! Твои гребаные железяки снова глючат.

Ответа не последовало. Летчица обратилась к ассистентке:

– Ты Антуана по дороге через корабль не встречала, случайно? Я, видишь ли, немного занята. Вдруг он тебе поможет?

Провода в ее гортани облекло сдавленное жужжание, точно Лив пыталась говорить как обычный человек, а руки летчицы задергались в слабых нескоординированных движениях. Тело ее казалось усталым и обмякшим.

– Ты не могла бы меня накрыть чем-нибудь? Холодно.

Ассистентка с улыбкой кивнула. В каюте было сорок градусов и очень влажно.

13

Аналогичный облик имеет культиварка Серии Мау Генлишер в «Свете».