Золотой Лис

Во второй половине дня Птичка нашла тропу со следами колёс и побежала по ней. Птичка торопилась, Птичка летела! Ножки в жалких опорках, оставшихся от нарядных атласных туфелек, мелькали над тропой с невообразимой для человека скоростью. Только бы успеть, только бы успеть! Ну, конечно, она всё забыла!

Из леса по тропе на деревенскую улицу выскочило косматое существо с полубезумным взглядом. О том, что это не взбесившееся животное, говорили только нелепо намотанные на тело тряпки, меньше всего напоминавшие хорошенькое домашнее платьице. Вцепившись мёртвой хваткой в первого попавшегося мужика, чудовище пронзительно завопило: «Дайте мне печать, там райя моя Мелисса помрёт сейчас!» — и заревело. Мужик в панике отпихивался и осенял себя серпом. Существо село прямо в пыль на дороге и, продолжая горько плакать, повторяло: «Райя… Печать!» Вокруг с опаской собрались деревенские. Пахло существо странно — костровым, не домашним дымом, рыбой и цветами. Наконец позвали старосту. Он, мужик бывалый, сразу признал эльфийскую барышню, бормотания её не разобрал и решил, что её ограбили. Так и вышло, что вместо Детей Жнеца вызвана была Рука Короны на ограбление несчастной на-райе злобными бандитами.

От огромных чёрных Зверей, мягкими тенями выскальзывающих из портала, сельчане прыснули в стороны стайкой воробьёв. Смотрели из-за заборов, затаив дыхание, старались запомнить всё-всё, чтобы потом ещё долго в разговорах на ярмарках небрежно упоминать: «да вот в аккурат, когда Звери-то к нам приходили…», и чувствовать себя бывалыми и значительными.

Хмурый Большой-полукровка выдал старосте печать взамен использованной и подошёл к ревущему в пыли чучелу. Эльфёныш, ребёнок совсем, сразу понял он, и аж зубами скрипнул. Бандиты, одно слово! Как же он ненавидел эту человеческую шваль! Детей, суки, ловят! Да ещё и эльфийских, да ещё и девчонок! Они же… Блин! Они же совсем беспомощные, хуже человеческих! Он-то знает, как на-райе своих дочерей воспитывают, дома навидался! Сто лет с мачехой ругался из-за сестрёнки! Ну и что, что мать другая — отец-то один, всё равно — сестра! Так, благодаря ему, она хоть драться умеет, если что — отобьётся. А эту, видать, научить было некому. Серпа Жнецова на этих бандитов нет! Как поизмывались! Вон, вся грязная, в царапинах, одета не пойми во что, бедная! Как ещё сбежать-то сумела? Повезло! Или помогли?

— Где? — грозно сопя, спросил Большой, имея в виду бандитское гнездо.

— Там! — хлюпнула Птичка, имея в виду место, где осталась Лиса.

— Дорогу покажешь? — Птичка мелко закивала.

— Поехали!

Вот так и получилось, что ложь стала правдой.

— Я абсолютно точно знала, что умираю, но, знаете, почему-то никаких эмоций по этому поводу не испытывала. И ни по какому другому тоже. Как будто наблюдала со стороны. Так стало хорошо, спокойно, и не болело уже ничего. И за тебя я не волновалась совершенно, — кивнула Лиса Птичке. — Собственно, я сделала всё, что могла — и всё, аут. А потом очень удивилась, что я жива и в ящике лежу. Не ждала, чесслово. Ну вот. Объяснили мне, чего-куда-зачем, иду я по коридору, вдруг слышу — такой знакомый рёв! Тут дверь ка-ак распахнулась, и ты меня прямо забодала! Прямо в живот головой — и ревёшь, как корова недоенная! Я тебя спрашивать — а ты: «Меня мама голимой называе-ет! Я ей не нужна-а!» Ребята! — покрутила Лиса головой. — Я так озверела! Вы не представляете! — Ребята переглянулись. Представлять себе озверевшую Лису никому не хотелось. Как-то раз видели, спасибо, хватит! — Я-то думала, что ты давно дома, и всё нормально, а тут… Блин! Я и зашла. Сидят три Дочери и фифа эдакая. Ты вот говорил, что вам красивые вещи жизненно необходимы, — повернулась Лиса к Квали. — Так вот на этой их навешано было — как ходить-то могла? Только что в носу серьга не торчала! И рожа ки-ислая такая! Здрассте, говорю, благословенные! Позволите поучаствовать в избиении младенцев? А ты не поняла, — ухмыльнулась Лиса Птичке, — напыжилась и говоришь: «Райя, ты их уж не бей! Им же больно будет!» — Птичка захихикала. — Ага. А фифа эта, матушка твоя и говорит, прямо лебедь умирающий: «Так это и есть та, якобы, Видящая, которая пытается подсунуть мне этого голема?» Я обалдела так слегка, говорю, райя! Опомнитесь! У вашей дочери был контакт с Тенью, чудом кормлецом не стала, какой, к дроу в гору, голем? Моя дочь, говорит, была прекрасно воспитана и образована, и могла исполнять более двух тысяч романсов и баллад, а не срамные песенки про Мать Перелеску и гоблинов без штанов! — Гром хрюкнул, Птичка покраснела и, засмеявшись, спряталась за спину эльфа, а Роган очень оживился:

— Это которая «Страховидно — как не стыдно»? А мы тоже пели!

— Ага, та самая. А ругается, говорит, ваше изделие, как пьяный лепрекон! Даже голем может вести себя прилично, но каков мастер — таков и результат! — Квали счастливо заржал и прижал к себе совсем смутившуюся Птичку. — Вам смешно, а меня аж затрясло! На-райе, вежливо так говорю, вы хотите сказать, что этот ребенок вам не нужен? Она только фыркнула. Ну, думаю, погоди, сейчас я тебя напугаю! Попросила у Дочерей три листа бумаги, составила «Отказ» по полной форме и ей подсовываю: «Не соблаговолите ли подписать, благословенная?» Я уж не знаю, что эта дура пыталась своим спектаклем выдурить, ведь понятно же — поиск имени по крови — и всем всё ясно!

— Королевскую пенсию она выдурить пыталась, — поморщился Квали. — В лучшем случае.

— Всё гораздо хуже, ребятки, — вздохнул Роган. — Если бы ей удалось доказать, что Птичка — бесхозный голем, ты, девочка, считалась бы уже не её ребёнком, а её собственностью. Со всеми вытекающими последствиями. — Птичка испуганно прижалась к Квали.

— Ох и ни фига себе! — охнула Лиса. — Да-а, обходит тебя Жнец, — кивнула она Птичке. — Ну вот. О чём это я? А, да, эта фифа берёт и подписывает! Знаете, она, видимо, откуда-то знала, что у меня диплом не получен, вот мы с ней и забодались — кто кого переблефует! Я-то её напугать хотела, чтобы она Птичку гнобить перестала, а вот чего она упёрлась — честно говоря, не знаю. Доказать, что я самозванка? Не знаю. В общем, и палец мне подставила под мою печать, и всё с улыбочкой этакой. А я — что ж, блефовать, так до конца! И все три экземпляра пропечатала! Ребята, я, чесслово, просто напугать её хотела! Думала — вот щёлкнет что-нибудь у неё в голове-то, когда печать на бумагу ляжет! А печать-то и сработала! Вот уж тут у всех щёлкнуло — будь здоров! У Дочерей глаза, как тарелки, фифа аж икнула, а ты успокоилась сразу, и говоришь: «Райя! Пойдём, хоть рыбки наловим, а то есть хочется!» — Лиса захохотала. — Ну, в общем, ушли мы вдвоём. Сходили, поели в столовой, документы оформили, я уже и уходить собралась. Тут-то ты мне истерику и закатила! Я-то думала — тебя на удочерение отдадут каким-нибудь бездетным на-райе, есть такие. А ты — ни в какую! Уж и Дочери тебя уговаривали, и старшая смены прибежала, и психолога детского притащили — не помнишь, нет? — Птичка помотала головой. — Ты за меня мёртвой хваткой держалась, а их ногами отпинывала, очень ловко, кстати! И орала, Жнец Великий, как ты орала! А главное — ЧТО ты орала! Вот всё, что у меня вылетало, когда я падала — ты ВСЁ запомнила, даже интонации мои были, я себя, как в зеркале, увидела! И всё чистым, звонким эльфийским сопрано, с отличной дикцией! Если ты дома так же излагала, знаешь… У всех на-райе, наверно, уши в ленточки поразвились! — Гром хрюкнул в кружку, подавился, Роган принялся стучать ему по спине. — Смейтесь, смейтесь, мне тогда весело не было! Ни работы, ни жилья, и ты орёшь. А потом думаю — значит, судьба. Как мне тебя Жнец вручил, так, значит, и будет. И удочерила. Денег нам накидали — мама моя! Сначала счёт открыть предлагали, но я не понимала же в этом ничего, да и сейчас не особо, взяла наличными. Ушли мы с тобой порталом на Базар, оделись в какой-то лавочке, потом в ближайший магистрат пошли. Там говорят: «Вам куда?» А я и думаю — а фиг знает, последнее время как Жнец за руку ведёт, пусть он и решает! И, закрыв глаза, ткнула пальцем в карту. И попали мы сюда. А тут прямо перед входом очутились, и написано: продаётся. Ну, и купили. Так и живём. Вот так вот!