Страница 138 из 140
В это время Беннингфорд снял шарф со своей шеи и стал вытирать краску с лица. Лаблаш увидел, что из-под нее выглядывает белая кожа, и, прежде, чем Билль снял свой парик, ростовщик понял истину.
— Беннингфорд!
— Да, это я, — ответил Беннингфорд, пристально глядя на задрожавшего ростовщика.
Джеки поднялась с пола.
— Вы ответите за эту смерть, — произнесла она звенящим голосом, обращаясь к Лаблашу. — В прерии есть правосудие, суровое, честное, неподкупное. Мы…
В этот момент вперед выступил Баптист, за которым стояли его товарищи, и Лаблаш, при одном взгляде на их темные, жестокие лица, понял, что он погиб. Он их презирал всегда. Метисы были отверженные, парии в его глазах. Теперь он находился в их руках и знал, что ему не будет пощады.
Баптист подошел к Джеки, и его взгляд сразу смягчился, когда он посмотрел на нее.
— Не вы, мисс, должны мстить за убитого и не белый человек! — сказал он торжественно. — Нет! Прерия — страна краснокожих. И мы должны судить его по нашим законам… Вы — одна из наших, — прибавил он. — Вы всегда были с нами, но в вас все же есть частица белой крови. Мы будем судить его, как судили наши предки. И весь наш народ будет знать это, и наши потомки будут рассказывать об этом. Смерть наказывается смертью. Этот убитый белый человек всегда был нашим другом. Он не обижал метисов. А убийца всегда был нашим врагом. Закон прерии справедлив и неумолим.
Баптист нагнулся и поднял кусок известки, валявшийся на полу.
— Надо выполнить формальности, — сказал он.
Но тут вмешался Беннингфорд.
— Подожди! — сказал он, положив руку на плечо метиса.
Баптист повернулся.
— Кто сказал: подожди! — вскричал он свирепо. — Тише, белый человек, тише! Посмей только нас остановить, тогда…
Джеки бросилась между ними.
— Билль, оставьте!
Джеки лучше знала этих людей, к расе которых отчасти сама принадлежала. Ведь это было бы все равно, как если бы Беннингфорд захотел вырвать у тигра его добычу! Он отошел, и убийцу тотчас же бесшумно окружили другие метисы.
Лаблаша подвели к стене, и Баптист подал ему кусок известки.
— Пиши! — сказал он, указывая на стену.
Лаблаш боязливо оглянулся. Он хотел что-то сказать, но не мог выговорить ни слова.
— Пиши! — еще раз приказал Баптист. — Пиши то, что я скажу тебе.
Лаблаш взял в руки известку.
— Пиши: я убил Джона Аллондэля, — продиктовал Баптист.
Лаблаш написал.
— Теперь подпиши свое имя.
Лаблаш исполнил это. Джеки и Билль стояли в стороне, не понимая, что это значит, но вмешиваться не посмели.
— Теперь, — произнес торжественным тоном Баптист, — состоится казнь. Уведите его! — приказал он своим товарищам.
Джеки подошла к нему и взяла его за руку.
— Что ты задумал? — спросила она в испуге.
— Чертово болото! — ответил метис.
Глава XXIV
ЧЕРНАЯ ПАСТЬ
Вернемся к тому, что произошло в уединенном домике.
Когда Лаблаш завесил окно, оба партнера с величайшей серьезностью приступили к игре в покер. Странная это была игра, в которой на карту была поставлена судьба молодой девушки, ничего не подозревавшей об этом. И окружающая обстановка подчеркивала ее необычность.
Каждый рассчитывал выиграть, и оба старались изо всех сил. Лаблаш был уверен в себе. Старый Джон нервничал. В отношении карточной игры он был безукоризненно честен. Лаблаш же полагался на свое умение не столько играть, сколько манипулировать с картами. Он предпочитал свой обычный метод — метод «отражения», как он мысленно называл, но на этот раз старый Джон почему-то запротестовал против того, чтобы он держал на столе свою знаменитую записную книжку с серебряной покрышкой. К тому же этот метод давал только одно преимущество: знание карт своего партнера. А теперь Лаблашу нужен был более верный, хотя и менее деликатный способ подтасовки. И он без колебания прибегнул к этому средству.
Но он не рассчитал одного. Джон Аллондэль, против обыкновения, был трезв. Дорого бы дал Лаблаш за бутылку виски на столе, но он слишком поздно вспомнил об этом. После нескольких проигрышей старый Джон стал подозревать неладное. Его раздражала медлительность и кажущаяся неловкость Лаблаша, когда тот тасовал карты, и с каждым новым проигрышем гнев его возрастал. Он напряженно наблюдал за движениями толстых рук противника, подумывая о том, не прервать ли ему игру и не решиться ли ему на прямой разрыв с ростовщиком, не заботясь о последствиях. Лаблаш заметил неестественный блеск в его глазах и инстинктивно нащупал у себя в кармане револьвер. Но он все еще не думал, что старый Джон подозревал его, и приписывал его раздражение естественному беспокойству за исход игры.
Два раза подряд Лаблаш из осторожности проигрывал фермеру, но теперь, когда снова пришла его очередь сдавать карты, он должен был выиграть. И вот это случилось. Лаблаш небрежно стасовал колоду, Джон Аллондэль также с намеренной небрежностью снял ее, Лаблаш начал сдавать, и тогда старый Джон поднялся с места и, перегнувшись через стол, положил руку на первую карту, которую ростовщик сдал самому себе.
— Туз треф! — крикнул фермер, сверкая глазами. Он перевернул карту. Действительно, это был туз треф. Джон Аллондэль заметил эту карту внизу колоды, когда Лаблаш кончил тасовать.
— Обманщик! — загремел он, дрожа от негодования. — Так вот каким способом ты меня ограбил.
Наступила страшная пауза. Лицо Джона Аллондэля было искажено злобой. Лаблаш вскочил с места и, услышав щелканье курка револьвера, снова опустил руку в свой карман.
— Но это в последний раз, — продолжал Джон. — Тебе нужен закон прерий, и — тысяча чертей! — ты его увидишь.
Он быстро повернулся, и в один момент грянули два выстрела. Маленькая комната загудела и наполнилась дымом. Затем наступила мертвая тишина.
Лаблаш стоял неподвижно, мигая своими желтыми глазами. В течение нескольких мгновений Джон Аллондэль качался на ногах, и затем вдруг медленно опустился на пол, как выпотрошенный мешок. Он не проронил ни звука. Его все еще дымящийся револьвер выпал из его бессильной руки.
Маленькие, лишенные ресниц глаза ростовщика хладнокровно следили за его падением. Лаблаш знал, что такое неписаный закон прерии. И он знал также, что за минуту перед тем он сам был на волоске от смерти. Несмотря на свою толщину, он оказался быстрее своего противника.
Прошло еще несколько мгновений, в течение которых Лаблаш быстро сделал оценку тому, что произошло. Несомненно, это было худшее, что могло с ним случиться. Стрельба и самоуправство — обычные вещи в прерии, но все-таки… Он осмотрел свой револьвер, вынул пустой патрон, заменил его новым, тщательно вычистил дуло и после этого спрятал револьвер в карман. Он не проявлял особой поспешности и волнения. Только его астматическое дыхание было, пожалуй, более громким, чем обычно. Затем он собрал со стола карты, вытер стену, на которой были написаны известкой цифры вьюшек, и тогда осторожно толкнул ногой тело своего партнера, распростертое на полу. Не получив ответа, Лаблаш опустился на колени и положил руку на его сердце. Джон Аллондэль был мертв.
Только теперь впервые Лаблаш проявил признаки волнения. Он почувствовал какой-то странный суеверный страх, заставивший его оглянуться, точно за его спиной кто-то стоял. Это было совершенно непроизвольное движение, и его рыбьи глаза с ужасом уставились в полутьму.
Вслед за тем он быстро поднялся, чувствуя потребность поскорее уйти из этой комнаты. Еще раз оглядевшись вокруг, он потушил лампу, снял с окна свой шарф и, крадучись в темноте, отворил дверь и вышел наружу.
Группа метисов, окружавшая Лаблаша, двинулась вниз по склону холма, к берегу болота. Джеки и Беннингфорд сели верхом на своих лошадей и медленно ехали сзади. Теперь они уже ничего не могли сделать. Правосудие должно было совершиться так, как хотели этого метисы. Их нисколько не смущал вопрос о том, имеют ли они право быть судьями убийцы и его палачами. Они считали, что древний закон прерии, закон их предков дает на это право… Но Беннингфорд смотрел иначе на это дело. Он чувствовал, что ему следовало бы вмешаться и допросить Лаблаша. Ведь никто не знал, что произошло в сарае. Он и Джеки слышали только гневный голос Джона Аллондэля. Но Беннингфорд ясно сознавал, что его вмешательство будет бесполезно и может повести только к худшему. Пусть совершится правосудие прерии!