Страница 125 из 140
Пары закружились посредине, а те, кто физически не в состоянии был танцевать, заняли места вдоль стен. Скоро воздух наполнился пылью, которую поднимали танцующие, и, вместе с копотью от фонарей и свечей, а также от испарений множества тел, он сделался настолько тяжелым, что непривычным людям становилось дурно и они выбегали наружу, чтобы вдохнуть в себя чистый воздух прерии.
Но визгливые звуки скрипки опять влекли их внутрь здания. Музыка очаровывала этот полудикий народ, и все, кто хотели танцевать, продолжали танцевать до изнеможения. После первого танца следовало опять угощение виски, а затем праздничный индейский танец. Все были довольны, все широко улыбались, и ноги в мокасинах громко случали по земляному полу. Всюду раздавался хохот, выкрики, но танец не прекращался. Несчастный музыкант изнемогал, но он знал, что не должен прекращать игры ни на минуту, иначе раздадутся гневные протесты и ему придется плохо. И он продолжал извлекать визгливые звуки из своего инструмента, пока у него еще двигались пальцы и смотрели старые глаза.
Питер Ретиф не появлялся. Хоррокс был на своем посту и наблюдал из разбитого окна всю сцену. Люди его были тут же, скрытые в кустах, растущих вокруг сарая. Хоррокс, со свойственной ему энергией и презрением к опасности, взял на себя задачу высматривания окрестностей. Он был полон надежды и уверенности в успехе.
Та сцена, которую он видел, не представляла для него ничего нового. По обязанностям службы ему часто приходилось бывать в пределах поселений метисов, и он думал, что прекрасно изучил этот народ.
Время шло. Режущие звуки скрипки затихали, пока танцоры получали новое угощение и новую порцию виски. Но затем дикая пляска возобновлялась с новой энергией. Танцевали все с большим увлечением. Приближалась полночь, но о Ретифе не было ни слуху ни духу. Хоррокс начинал испытывать беспокойство.
Вдруг скрипка умолкла, и полицейский офицер увидел, что все взоры обратились ко входу в сарай. Сердце его забилось сильнее. Конечно, это внезапное прекращение музыки и танцев могло означать только прибытие Ретифа.
Сержант нагнулся вперед, чтобы лучше видеть, но в первый момент он не мог рассмотреть, кто вошел, потому что люди столпились у входа и заслонили ему вид. Он услышал только тонкие восклицания и хлопанье в ладоши. Ретиф!..
Толпа наконец расступилась, и Хоррокс увидел тонкую, стройную фигуру девушки, которая прошла в центр сарая. Она была в кожаной куртке и короткой юбке. При виде ее у сержанта вырвалось проклятие: это была Джеки Аллондэль…
Он внимательно наблюдал за нею. Ее прекрасное личико, грациозная фигура и блестящие глаза были каким-то светлым явлением в этом дымном сарае, наполненном запахом скверного виски, человеческих испарений и копоти. Но Джеки словно не замечала этого, и Хоррокс удивлялся, с каким спокойствием и фамильярностью она обращалась со всем этим народом. Видно было, что она пользовалась у этих людей каким-то особенным уважением, и, вспомнив рассказы, связывавшие ее имя с именем Ретифа, Хоррокс почувствовал против нее сильнейшее раздражение. Он старался объяснить себе ее появление, но никак не мог.
Метисы снова вернулись к танцам, и празднество продолжалось, как и раньше, без всякой помехи. Хоррокс следил за всеми движениями Джеки. Он видел, как она остановилась возле какой-то беззубой старухи и заговорила с ней. Хоррокс решил, что она думает только о Ретифе и спрашивает о нем. Но Хоррокс был бы очень удивлен, конечно, если бы знал, что вопросы девушки касались не Ретифа, а его самого, что она хотела знать, где он находится. Наконец она села на скамейку, и ее внимание, по-видимому, было поглощено танцами.
Начинался главный вечерний танец «Джига Красной реки», и мужчины, и женщины приготовились к нему, напрягая все свои силы, каждый старался превзойти своего соседа разнообразием своих танцевальных фигур и своей выносливостью. Это было настоящим испытанием, которое все приготовились выдержать или умереть. «Джига Красной реки» носила характер национального состязания. Кто выдерживал дольше всех, считался главою всех танцоров округа, и это звание было очень почетно у метисов.
Звуки скрипки, сначала медленные, затем становились все быстрее и быстрее. Не принимавшие участия в танцах, сидевшие у стен, стучали в такт ногами и хлопали руками. Темп все ускорялся, но ни один из танцоров не останавливался ни на минуту. Это был безумный вихрь бешеной пляски, от которого у посторонних наблюдателей кружилась голова.
Хоррокс, несмотря на свою озабоченность, был. увлечен этим зрелищем помимо воли. Минуты летели за минутами, и танец быстро приближался к концу. Но постепенно ряды танцующих начали редеть, одна пара за другой удалялась, едва переводя дух, но другие оставались, решаясь выдержать до конца. Одна из женщин упала от изнеможения. Ее оттащили из круга танцующих и оставили лежать. Никто не обратил на это внимания. В конце концов остались только три пары танцующих, продолжавшие состязание, и полицейский офицер, сам не сознавая этого, заинтересовался тем, кто из них выйдет победителем.
«Наверное, эта девушка с коричневым лицом и в ярко-красном платье выйдет победительницей, — думал Хоррокс. — Она или ее партнер, молодой метис… Но вот и еще одна пара выбыла из строя! Держись, девушка, держись! — воскликнул он громко, невольно поддаваясь увлечению. — Другие долго не продержатся. Еще немного»…
В этот момент кто-то схватил его за руку, и он в испуге обернулся. Он почувствовал на своей щеке чье-то тяжелое дыхание и быстро выхватил свой револьвер.
— Тише, сержант, тише!.. Только не стреляйте! — услышал он голос одного из своих солдат. — . Слушайте, Ретиф там, в поселке. Только что сюда явился посланный и сообщил, что Ретиф забрал всех наших лошадей из конюшни Лаблаша и что с Лаблашем случилась беда. Пойдите кругом, вон к тем кустам, там находится посланный Лаблаша. Это один из его клерков.
Полицейский офицер, ошеломленный этим известием, позволил себя увести без единого слова. Он не мог прийти в себя от неожиданности. Двое других из его отряда не знали, что случилось, и по-прежнему сидели в кустах. Когда он пришел к этому месту, то увидал клерка, который рассказывал одному из солдат о том, что случилось. На вопрос Хоррокса он ответил:
— Ну, да, это правда! Я уже спал, но меня разбудили страшный шум и возня, происходившие в конторе. Я как раз лежал в комнате над нею. Конечно, я тотчас же вскочил, оделся и сбежал вниз, думая, что, может быть, с хозяином сделался припадок или что-нибудь в этом роде. Когда я спустился, в конторе уже было темно и тихо. Я засветил огонь и осторожно вошел в контору. Я думал, что найду хозяина распростертым на полу, но вместо того увидал, что мебель вся сдвинута и комната пуста. Не прошло и двух минут, как я заметил этот листок бумаги. Он лежал на письменном столе. Почерк хозяина не оставляет сомнений. Вы можете сами видеть. Вот эта записка…
Он протянул Хорроксу листок бумаги, и тот при свете зажженной спички прочел, очевидно, написанные впопыхах, следующие строки, смысл которых был, однако, вполне ясен для Хоррокса:
«Ретиф здесь. Я в плену. Не теряйте ни минуты времени! Лаблаш».
Прочтя это, Хоррокс обратился к клерку, который продолжал свой рассказ:
— Я немедленно бросился к конюшням, — сказал он, — рассчитывая поскакать к Джону Аллондэлю. Но конюшни оказались открыты и совершенно пустыми. Ни одной лошади там не осталось, исчезла также телега хозяина. Увидев это, я бросился бегом, во всю прыть, в ранчо Фосс Ривера. Старый Джон еще не спал, но он был пьян. Однако от него я все-таки узнал, где вы находитесь, и бросился сюда. Плохое дело, сержант, очень плохое! Я боюсь, что они повесят Лаблаша. Ведь его не любит здешний народ, вы знаете!..
Бедняга клерк был бледен и весь дрожал от волнения. В искренности его рассказа Хоррокс не сомневался, но нельзя сказать, чтобы он был слишком огорчен участью Лаблаша. Он был только сильно раздосадован. Ретиф провел его, провел, как самого неопытного новичка. Его, полицейского офицера с большим опытом и блестящей репутацией. Это было трудно перенести. Он вспомнил предостережение Лаблаша, и это было ему всего неприятнее. Ростовщик оказался гораздо проницательнее, поняв, что расставляется ловушка, а Хоррокс очертя голову попал в нее. Эта мысль глубоко уязвляла его самолюбие и мешала ему спокойно обсудить положение. Он понимал теперь, что Готье провел его, и мысленно упрекал себя в том, что поверил его выдумке и даже заплатил за нее. Очевидно, все, что он слышал в лагере и что рассказал ему Готье, было заранее придумано Ретифом, а Хоррокс, точно глупая рыбешка, схватил брошенную ему приманку. Хитрый Лаблаш раскусил интригу, а он попался! Эта мысль просто сводила с ума полицейского офицера.