Избранное

— Как это? — заторопилась девочка. — Вы, пожалуйста, не притворяйтесь. Я все знаю. Загорелся дом. В доме был ребенок. А вы в это время в лесу на волка охотились. Вы увидели, прибежали раньше всех. Дом был заперт. Вы разбили окно, бросились в дом, вынесли ребенка и снова бросились туда спасать вещи. В это время обвалился горящий потолок, и вас придавило. Тогда уже прибежали с поля люди и вынесли вас на руках. Вас сам начальник милиции привез в больницу. Сначала он поджигателя поймал, потом вас привез. Я все знаю.

— Это кто-то наврал, — обиделся Енька. — Все было не так. Я качал воду, когда горел сарай. Журавль загорелся, бадья оборвалась и треснула меня. И поджигателя никакого не было. Все, наверное, от папироски началось.

— Вы, пожалуйста, не выдумывайте, — нахмурилась девочка. — Я все знаю лучше вас. Во-первых, поджигателя поймали за деревней. Это какой-то бывший кулак. Во-вторых, насколько мне известно, журавлей не бывает на пожаре. Они летают в небе. Им на пожаре делать нечего.

— Так это же журавль у колодца.

— Это ничего не значит. Я просто очень хорошо знаю, что вы храбрый человек. А все храбрые люди скромничают.

— Это не так, — рассердился Енька.

— Нет, так. У нас над городом во время налета один храбрый летчик сбил три немецких бомбардировщика. Об этом и написали в газете. А он утверждает: не три я сбил, а всего два. И ему тоже никто не поверил. Ведь люди лучше знают, им виднее. И, пожалуйста, не делайте вид, что вы сердитесь. Чтобы вы не сердились, я прочту вам стихотворение.

Девочка остановилась, прикидывая, так ли она прочитала. И продолжала:

На пристани глубоким голосом загудел пароход. И тоже помолчал, обдумывая свой гудок или поджидая кого-то.

Пароход загудел опять, низко над рекой расстелил голос, а потом резко поднял его и понес над селом и над лесами.

«Гу-гу-гу-гу…» — раздалось в разных концах осени.

Енька встал и прошел к ограде. Держась руками за холодные прутья, он стал смотреть туда, в сторону пристани. Девочка прошла вслед за ним.

«Гу-гу!» — коротко сказал пароход кому-то и отвалил на середину Иртыша.

— Вам не нравится стихи слушать? — спросила девочка, стоя рядом.

— Почему? Мне просто надо посмотреть на этот пароход.

— Тогда я потом еще раз прочитаю вам это стихотворение.

Пароход, низкий, белый, развернулся и по синей пронзительной воде медленно пошел вверх. На пароходе играла музыка. А может быть, музыки и не было, только Еньке это казалось…

— Зачем вам нужно смотреть на этот пароход? — спросила девочка.

— Анисья Викторовна уезжает.

— А кто это?

— Учительница у нас была. Она утром сегодня прощаться приходила.

— А, это которая с гитарой? И девушка еще с ней поехала. Это ее дочь?

— Это Наташа. Она никуда не поехала. Она провожать пошла.

— У меня было такое впечатление, — задумалась девочка, — что она тоже уезжает. Она все плакала, оглядывалась. А потом издали махала вам рукой. Она, наверное, ваша невеста. И все-таки уехала.

— Некуда ей ехать. Ей учиться надо, — сказал Енька и отошел от забора.

— Пойдемте опять на лавку. И я вам почитаю стихи. Ну, пожалуйста, — сказала девочка.

Девочка прочитала прежнее стихотворение о струнах и о том, как издали ветер приносит чьи-то звучные песни. Девочка ждала, что скажет Енька. Но Енька молчал.

— Не нравится вам? — наконец спросила девочка.

— Нет, почему же? Нравится, но я не знаю — о чем оно. Вроде как ни о чем.

— Как же! — девочка оживилась. — Вот представьте: ушел пароход, и везде, видите, по всему саду и над рекой, дует ветер; а ваша учительница села и положила рядом гитару; тогда ваша Наташа взяла гитару, играет на ней; а ветер дует оттуда, и вы слышите, как она играет. Она для вас играет, она ведь вам невеста.

— Не умеет она играть на гитаре, — сказал Енька и представил, как сидит, играя на гитаре, Анисья Викторовна, заложила ногу на ногу и поет.

А ветер над Иртышом дует, а пароход уходит, а Наташа стоит на пристани и смотрит вслед.

— Что бы вам такое прочитать, чтобы вам понравилось, — задумалась девочка. — Это? Это? Нет, вот что. Слушайте. Только не перебивайте меня, я этого не люблю.

Из окна больницы сестра кликнула всех, кто в саду, обедать.

— Нравится? — спросила девочка.

— Нравится, — сказал Енька.

— Вот и хорошо, — обрадовалась девочка. — А теперь пойдемте есть картофельный суп и картофельные котлеты. Я никак никогда не могу насытиться. Хотя сегодня есть мне совсем не хочется.

Они встали с лавочки и отправились есть картофельный суп и картофельные котлеты в двухэтажной кирпичной больнице.

Вскоре после обеда девочка заглянула в окно, отыскала Еньку глазами и взглядом позвала к подоконнику.

— Ко мне пришла мама, — сказала девочка. — Я хочу вас с ней познакомить. Она очень хороший человек.

Мать подала Еньке мягкую приветливую ладонь и сказала:

— Александра Владимировна. Мне дочь только и знает что рассказывает про вас.

Енька не знал, что ответить.

— А вас она, вероятно, замучила стихами.

— Почему замучила? Нет, — сказал Енька, глядя в сторону.

— Он очень храбрый человек, его ничем не замучаешь, — сказала девочка.

— Вот храбрые люди порой и страдают от стихов, — засмеялась Александра Владимировна.

— Мама, ты знаешь, ему не нравится Блок, а нравится Фет, — сказала девочка.

Они шли по дорожке сада, и Еньке очень приятно было идти с ними. Только не хотелось говорить. Александра Владимировна сошла с дорожки и сорвала коротенькую ветку калины. Ветка шелестела красными угловатыми листьями. Мать продела ветку девочке в петлицу пальто и сказала:

— Вот, теперь тебе не будет скучно.

— Мне совсем не будет скучно теперь, — быстро сказала девочка. — Только почему ему не нравится Блок?

— Понравится. Не все сразу. Тебе ведь он тоже не нравился сначала.

— Он мне всегда нравился, даже когда я была маленькая.

— Вы из села? — спросила Александра Владимировна Еньку.

— Как же он из села… — сказала девочка. — Я же тебе говорила, что он из деревни. Он там пожар потушил.

— Ах да, правда, — согласилась Александра Владимировна. — А как называется ваша деревня?

— Карныгино.

— Большая она?

— Восемь дворов.

— Хорошая, вероятно, деревня, — сказала Александра Владимировна. — Ну, я, пожалуй, пойду на работу. Поправитесь, молодой человек, заходите ко мне в Дом пионеров, я там заведую.

— Мама, оставь фотографии, — сказала девочка.

— Одну минутку. — Александра Владимировна вынула из черной лакированной сумки большую пачку фотографий, блестящих и четко отпечатанных. — Вам интересно будет посмотреть наш город. Он очень красивый. Вот кончится война, и вы обязательно приезжайте его посмотреть. Он тогда будет еще лучше.

— Наш город самый лучший в мире, — сказала девочка.

И Александра Владимировна, посмеиваясь, пошла в село по саду легкой, мягкой походкой. Она шла так, будто на нее со всех сторон смотрят, а ей нужно пройти по ниточке.

— Хорошая, правда, она? — сказала девочка.

— Хорошая, — согласился Енька.