Избранное

— Какие шутки? — сказал Андрей и вдруг заметил, что в доме стоит удивительная тишина, не слышно ни телевизора, ни приемника. — Какие шутки? — спросил Андрей.

Старик размотал на правой руке полотенце и протянул Андрею раскрытую ладонь. В ладони возле большого пальца сидела маленькая ветка. Та самая, что девушка отломила утром от яблони.

— Что это? — спросил Андрей.

— Приросла, — сказал старик укоризненно.

Он потрогал ветку пальцем левой руки. Ветка только покачнулась, она крепко сидела в ладони. Почки на ветке уже заметно набухли.

Снег только начал таять, а по лесу пахнет уже грибами. Уже влажные шорохи притаились по мхам. Еще ничего нет, а запах уже стелется. Особенно в полдень.

Утра мглисты. Кругом туман. Утром Савкино стоит в тумане, как остров на разливе. И Воронич. И Тригорское. На яблонях снега нет. Но яблони блещут и тяжелы от воды. С ветвей каплет. Звук этих капель слышен далеко. Кап. Кап. Стук. Стук. С крыш тоже капает. Капает с хвои. День обещает быть пасмурным.

Но внезапно туман оседает и является солнце. Все блестит, все тонет в сверкании. На молодых соснах капли горят, как иней. Лес ярок и сочен. Хвою хочется пить, прямо пить ее так, с ветки, зелеными, пахучими, густыми глотками. На проталинах наливается брусничник. Он тяжелеет на глазах. Темная зелень его жгуче лоснится. Березы совсем зарумянились, они действительно похожи на девиц. Стыдливость их неискренняя, они томятся, они бы запели протяжно и ласково, когда бы вокруг было одно только поле, только чистое поле да ветер. Ветер тоже беспокоен. Ветер никак не может остановиться. Он себе найти не может места. У него тревожная душа. Как у этих камней, что завлажнели у дорог, и по оврагам, и в лесу. Камни тоже наливаются соком.

Все обнажено. Все голо. Как перед утренним купаньем. Краски, звуки. В Дедовцах, за Соротью, гудят гуси, вопят петухи, басом лают собаки. Вороны прямо рычат. Цапли за Маленцом гогочут жуткими, доисторическими голосами. К ним страшно подходить. Воздух телесно душист и густ. Он весь набухает. От него набухают глаза, тяжелеют веки, голову ломит.

Дятлы усердствуют от всей души, и стук их похож на топот конницы.

Лед лопается, и стон идет из одного озера в другое.

Над землей тихо. По вершинам сосен идет ветер. И сосны шумят, как тяжелый дождь. Иногда этот шум похож на гул водопада. Сороть разлилась и заперла лед в Маленце. И вода еще прибывает. Нет уже ни Маленца, ни Петровского озера, ни Сороти. Разлив. И Сороть туда, где был Маленец, гонит лед. Льды теснятся, напирают и лезут на берег. Льды цвета черного серебра и как бы подернуты мхами. Льды раскалываются на пластины, чешуйки. Они мелко, гусельно наигрывают. И взбираются, взбираются на берег.

Льды то шумят подобно снегопаду. То вроде ссохшиеся ворота раскрываются со скрипом. Или в пустом доме шевелятся полуоткрытые двери. Верховой ветер слабеет. Облупившаяся кора сосен шелестит подобно льдам. И шорохи хвои напоминают поскрипывание льдов. Падают шишки. Нет, это стеклянные льдины раскалываются и рассыпаются по ветвям.

— А почему бы человеку, стоя над озером, не сказать: «Ау»? — спросил Андрея знакомый голос.

Голос такой не совсем неожиданный среди сосен и льдов.

— Человек слушает ледоход, — сказал Андрей.

— Ледоход и вместе можно слушать.

— Вот мы и слушаем вместе.

— Не всегда так получается, — сказала девушка и встала рядом с Андреем. — Однажды я видела здесь человека, и мне показалось, что вместе с ним слушать можно ледоход. Человек сидел на берегу и рисовал это озеро. Я стояла и ждала. Он закончил свою работу, и я окликнула его. И поманила пальцем. Он подошел. И я показала ему, как слушают ледоход. Я низко наклонилась к воде и сделала вид, что внимательно слушаю. Он тоже стал слушать. И некоторое время слушал. И потом ни с того ни с сего стал бить каблуками по льдинам и рассыпать их вдоль берега. Я взяла и ушла.

Девушка присела, подняла небольшую льдинку. Льдинка слоилась и горела, она блестела на ладони, собранная из множества мелких кинжалов. Девушка высоко подбросила льдинку, та упала на берег и рассыпалась на множество кристаллов. Из леса выбежала красная лиса, схватила большой сверкающий кристалл и побежала вдоль берега, высоко подпрыгивая. Потом лиса встала на задние ноги, подкинула кристалл, а сама отскочила в сторону. Кристалл покатился по траве и начал рассыпаться. Лиса уставилась на девушку и села. Девушка двинулась к лисе. Тогда лиса вскочила, подбежала к воде, выхватила другой кусок льда и убежала в лес. А лед горел у нее в зубах остро и сине.

— Какая же это лиса? — сказал Андрей.

— Это и есть лиса, — сказала девушка.

— Зачем лисе лед?

— А зачем синице море поджигать?

Кто-то шел той стороной Маленца и напевал:

В наступающих сумерках человека видно не было, и пение как бы само собой двигалось вдоль озера.

— Сейчас бы лодку да на разлив выплыть, — сказал Андрей.

— А за мысом стоит лодка, — сказала девушка. — Кто-то забыл или оставил. Все равно водой поднимет и унесет.

— Так она чужая, — сказал Андрей.

— Тут ничего чужого нет, — сказала девушка и взяла Андрея за руку.

— Там сосед у меня совсем обиженный сидит, — сказал Андрей.

— Он сам себя обидел, — сказала девушка. — Ему не на что обижаться.

— Ну как же, — засмеялся Андрей, — у него на ветке уже листья распустились и цвести собираются. А он руку все полотенцем заматывает. Всем говорит, что кипятком обварил.

— И правильно говорит. То есть не совсем правильно, — усмехнулась девушка.

— И приемник забыл. И телевизор не смотрит.

— А хорошо ведь это, — сказала девушка с улыбкой.

— Конечно, хорошо. Да жаль старика.

— Глупый он. Ему бы радоваться надо. Ну ладно. Вот уедешь отсюда, пусть он тогда и телевизор палит, и приемник свой крутит.

— До того времени он с ума сойдет, — сказал Андрей. — Все сидит в углу и песни какие-то распевает, словно ребенка укачивает.

— Пусть поукачивает, ему полезно, — сказала девушка, подняла воротник и засунула руки в рукава.

— Да и уезжать мне отсюда совсем не хочется, — сказал Андрей.

— Уезжать надо, — сказала девушка невесело и наклонила голову. — Ну, хорошо. Сегодня ночью заморозок ляжет, и весь цвет у него побьет. Только пусть он не гудит приемником да телевизором, пока не уедешь.

— Не хочется мне уезжать, — сказал Андрей.

Впереди в сумерках показалась лодка. Она стояла на берегу. Но вода уже подмывала лодку и покачивала. Лодка еле держалась у берега.

Теперь трудно все это было назвать просто разливом. Расстилалось море. И в низкой тьме ночи светились острова. Они крошечными далями огней переговаривались, как переговариваются напоминающие друг о друге корабли.

— Много лет назад я рыбачил здесь как-то с друзьями, — сказал Андрей. — Смешная получилась рыбалка. Взяли невод. Разлив тоже большой был. Только закинули, невод зацепился. Ночью рыбачили. Еле отцепили. Зашли в Маленец. Закинули. Опять зацепились. Мучились-мучились. Невод пустой, конечно. Отплыли под усадьбу. Бросили. Тянем. Тяжело. Как бурлаки тащим. Упарились. Вытянули и перепугались. Уж не мертвую ли скотину выволокли? Подошли все же. Какая-то странная кочка в неводе. Раздирали ее, раздирали… Только одного линя нашли. Зато громадный. В руках так и вьется. Бросили рыбалку — и домой.

— Так оно и должно было быть, — сказала девушка.

— Может быть, — согласился Андрей. — На веранде спали, линя тут бросили, заснуть не удалось. Только задремлешь — вроде кто-то вздохнет. И зубами скрипит. Собака, что ли, подобралась? Свет зажгли. Нет никакой собаки. Опять легли. Снова кто-то вздыхает. С рассветом глядим, а это линь на полу дышит и движется. Положили его в ведро и выпустили в Сороть.