Страница 7 из 16
— Хорошо тогда, — Райдо вдруг сгреб ее в охапку, прижал к куртке и подбородком в макушку уперся, потерся, ласкаясь. — А то мне тяжело не трогать… ты не подумай чего, просто… потребность такая, говорят, что у всех наших, но у меня особенно. Я тебе рассказывал, что с медведем спал?
— Рассказывал.
Неприлично стоять вот так, в обнимку.
На улице.
Перед витриной магазина, из которой за ними наблюдает безликий манекен в платье винного колера, а где‑то там, в тени, прячется найо Грэм, который слишком хорош, чтобы одевать таких, как Ийлэ…
И плевать.
На него.
На улицу.
На сам этот город, который Ийлэ уже презирает и ненавидит, хотя она ничего не сделала.
— А потом я в школу уехал…
— И это рассказывал.
— А когда вернулся, то выяснилось, что она его выкинула…
— Кто?
— Матушка моя. Она вообще мою комнату полностью переделала. Сказала, я уже взрослый… и комната должна быть взрослой. И в бездну ее, комнату, но по медведю я скучал.
— Мы можем купить тебе другого. Здесь есть магазин игрушек…
— Да? — Райдо отстранился и, смерив Ийлэ насмешливым взглядом, спросил: — А ты уверена, что нам медведя продадут?
Ийлэ пожала плечами: не уверена, но что мешает проверить?
Глава 3
Медведя Райдо отыскал. Не для себя, конечно, все‑таки он уже достаточно взрослый, чтобы спать в одиночестве, но для малышки.
Ей понравится.
Конечно, понравится, большой, сшитый из лоскутов мягкой плюшевой какой‑то ткани, с глазами — пуговками, что смотрели на Райдо по — медвежьи внимательно, с печальной улыбкой на морде, с белой манишкой и черным сюртуком, в котором у медведя был на редкость глупый и несчастный вид.
— На меня похож, правда? — Райдо медведя обнял. Пахло от него свежей стружкой и еще мятой, душицей и кардамоном. Наверняка внутри игрушки спрятаны пакетики с сухими травами.
Пускай.
Со временем этот запах сменится иным.
— Похож, — после некоторого раздумья согласилась альва.
Из этой лавки их не пытались выставить. И хозяин, сухонький старичок с белыми волосами, которые торчали седым облаком, самолично вынес медведя из подсобки…
…а еще кукол представил.
…и кукольный дом обещал привезти.
Он говорил с Райдо сиплым низким голосом. Глаза его слезились, а руки дрожали. В самом магазине было сумрачно, тесно.
Полки.
Игрушки на полках. Оловянные армии и армии деревянные, застывшие друг напротив друга… потускневшая медь труб, и потерянные барабаны. Круглолицые куклы в пыльных нарядах.
Лошадки — палочки.
Игрушечные, посеребренные сабли…
Сокровища, которые больше не были нужны. И от этого становилось не по себе…
— Нам бы еще кроватку детскую… и погремушек… и еще браслет на ручку, а лучше два, — Райдо повернулся к альве, которая молчала, но держалась рядом.
И хорошо.
Ему нравилось, когда она была рядом. И вовсе не потому, что тварь внутри тоже чувствовала близость Ийлэ, успокаивалась.
Тварь внутри… да просто тварь, ей зима навевает спокойные сны. Дело не в ней, и не в том, что весной, быть может, случится чудо, и Райдо эту весну переживет, а за ней лето, и осень… и хрысеву тучу весен, лет и осеней. Зим тоже.
Дело в Ийлэ.
И в том, что она больше не боялась его.
— У меня племяннице матушка браслет подарила… и с полдюжины колец. Крохотных таких! Я их и в руки взять боялся, чтоб не раздавить… а браслет с узором. Вроде цветочки какие‑то… и брошку еще!
Кивнула, соглашаясь.
И в тень отступила… еще немного, и вовсе забьется в самый дальний угол, где скрываются сломанные куклы. Они бы с куклами поняли друг друга, а у Райдо не получается. И он диктует список того, что нужно, старику, а тот сосредоточенно записывает, выводит букву за буквой.
И трет ладонью слезящиеся глаза.
— Доставим, — обещает. — В лучшем виде… завтра с утра и доставим. И медведя, если хотите…
— Нет, — медведя Райдо не отдаст.
С медведем ему спокойней.
— Теперь куда? — Ийлэ прячет руки в рукава и отступает на шаг.
Независимая.
И бестолковая.
— Теперь… теперь к шерифу заглянем. Ты со мной?
Пожала плечами.
Рядом держится, близко, но соблюдая одной ей известную дистанцию. Она выглядит почти спокойной, умиротворенной даже, и Райдо поверил бы, если бы не взгляд ее, который скользит по витринам. Не вещи она разглядывает, за этими витринами скрытые, но отражения охраны.
Гарма.
Людей его, которые держатся в отдалении, а все одно на виду.
— Не надо их бояться, — Райдо сунул медведя подмышку и свою альву за руку взял, так и ей спокойней, и ему приятно. — Они просто… присматривают.
И присматриваются.
Альва им не по нраву, Райдо чувствует глухое, скрытое недовольство. И сама мысль о том, чтобы пригласить кого‑то в дом уже не кажется удачной.
— Я не боюсь. Я разумно опасаюсь.
— Общество Ната на тебе дурно сказывается?
— Это почему?
— Хмуришься и ворчишь.
— Я не ворчу, я…
— Разумно возражаешь.
— Именно, — она все же подвинулась ближе, и пожаловалась, — у тебя руки холодные… и… можно, я на улице подожду?
— Нельзя.
— Райдо…
— Ты не хочешь его видеть?
Покачала головой.
— Он тоже тебя…
— Нет! — Ийлэ вцепилась в палец. — Нет, он… он просто… я не могу объяснить!
— Спокойно.
— Я… я спокойна. Почти.
— Вот именно, что почти… если хочешь, вообще туда не пойдем. Я потом один съезжу…
— А я…
— Останешься в доме.
— Без тебя? — эта мысль определенно пришлась ей не по вкусу. Ийлэ отвернулась, но отражение ее в витринах, слишком близкое, слишком яркое, чтобы спрятаться, показало гримасу ее лица. — Я… не хочу оставаться там без тебя.
— Они…
— Я знаю. Ты им веришь. Ты… они… твоей крови… расы… но я…
— Боишься?
— Да, — выдохнула она. — Боюсь. Я… я почему‑то всего боюсь… и это пройдет, наверное, но не сейчас… я понимаю, что они не тронут меня, что ты запретил, только… мы вместе пойдем. Сейчас. Ладно? И я могу на улице, а могу с тобой… и с тобой лучше…
Она ухватилась за эту мысль, которая самой ей показалась внезапной, но вдохновляющей.
— Да, с тобой лучше… тем более, что я его знаю… он здесь всегда был. То есть, конечно, не всегда, но раньше мне казалось, что шериф, он как город… часть города… и мэр тоже… и доктор. Представляешь, какая глупость.
Ийлэ говорила быстро, пряча свое волнение за этими вот словами, и Райдо слушал.
Сжимал безмолвного медведя.
Улыбался, потому что кому‑то нужно было помнить, каково это вообще — улыбаться… и смотрел на витрины, правда, видел в них вовсе не охрану Ийлэ, а саму ее.
Белое лицо, заледеневшее.
Маска притворной радости, хотя для радости поводов вовсе нет. И содрать бы ее, но тогда только с кровью, потому как собственное Ийлэ лицо не готово еще открыться.
— Они были, сколько я себя помню… и я думала, что так будет всегда, до самой моей старости… лет до тридцати. А то и до сорока.
— Мне тридцать восемь.
— Да? — Ийлэ остановилась. — А старым ты не выглядишь…
— Я и не старый вовсе.
— Не обижайся.
— Не обижаюсь, но… так что там с шерифом? Он тоже на чай заезжал?
— Случалось, — она все еще стояла, разглядывая Райдо.
Тридцать восемь — это ведь немного?
У него братья старшие… и Кейрен, но тот сам почти щенок… и вообще, Райдо не чувствует себя старым. Уставшим — это да, есть немного. И еще больным, но потому, что он и вправду болен. А вот чтобы старым… старость — это седина в волосах, руки дрожащие, ноющие раны.
Или нет?
У него руки дрожат по утрам, а раны ноют постоянно, что же до волос, то их Райдо бреет, поэтому и не понятно, есть в них седина или нет.
— Он больше виски любил. И табак. Мама называла его ужасным человеком, а мне он нравился… он привозил конфеты… не шоколадные, шоколадные у нас свои имелись. Наша кухарка совершенно потрясающие трюфеля делала. А он приносил петушков на палочке. Или зайчиков. Знаешь, таких, из расплавленного сахара? Дешевые…