Страница 21 из 53
— Я… — выдохнул Колька.
— Молчите, Стрелков! — металлически произнёс полковник. — Мы живём в мире, который требует от общества единства всех, в нём живущих. Никому не запрещено быть оригинальным, и твоя игра в Ветерка ещё не столь давно был безобидной. Тем более, что ты — хороший парень. Честный, смелый, умный, независимый в делах и суждениях. Всё это — великолепно. Но на серьёзной войне играть в одиночку-мстителя — не получится. Это губительно. Это эгоизм — эгоизм, от которого страдают люди, — Харзин перевёл дух. — Положим, ты видишь, что люди что-то делают не так, что-то упускают из виду. Приди к ним. скажи. Посоветуй. Ведь это же не враги, это же твои ребята, ты с ними рос, ты с ними рядом учился и даже дружил. А ты не только не приходишь сам — ты отталкиваешь руку, которую тебе протягивают. И добро бы, если бы ты страдал от этого сам, один. Почему ты считаешь себя выше и лучше других?
— Товарищ полковник… — Колька тихо закипел. — Потому что у меня есть на это право. Потому что никто из них не может со мной сравниться во мног…
— И тем не менее — спасли от смерти тебя именно они. И друзьям твоим спастись помог Муромцев. И эти ребята дежурили около твоей постели. Потому что они — это одно. А ты — один. И они — сильней тебя, каким бы ловким, сильным и умным ты ни был. И вот поэтому ты — в проигрыше. И будешь в проигрыше, Николай. Будешь стоять в стороне и смотреть, как другие меняют жизнь. Вообще меняют жизнь те, о ком не слагают былин.
— А обо мне… слагают? — буркнул Колька, обмякнув. Харзин неожиданно улыбнулся:
— О тебе рассказывают легенды… Ты не думай, Коля, я понимаю, что ты очень ценишь свою свободу. Это прослеживается по всей твоей жизни. Даже то, что ты не уехал к сестре, а жил один и упрямо отстаивал это своё право — о многом говорит. Но свободу ценим мы все, поверь, и это не лозунг из книжки… Вот только ты неверно понимаешь свободу. Это не возможность делать всё, что хочешь и как хочешь. Умный человек сказал как-то: "Свобода есть осознанное подчинение благой цели," — полковник встал, одёрнул халат, как мундир. — Ты подумай, Николай, о том, что я тебе сказал. Подумай. Но не сейчас… — он снова улыбнулся. — Не сейчас, потому что к тебе ещё один посетитель.
В дверях стояла и улыбалась Элли.
7.
По ночам Колька плохо спал.
Вот уже четыре дня, как он пришёл в сознание, чувствовал он себя совершенно здоровым и мучился от безделья. Высыпался он днём, потому что ни читать, ни слушать радио, ни много общаться с посетителями Копцев ему не давал. Просить снотворное Колька не хотел — он и те лекарства, что ему давали, с удовольствием спускал бы в унитаз.
До выписки оставалось ещё два дня, и сейчас, лёжа на боку (это только сегодня разрешили — какое наслаждение), Колька размышлял. Мысли были разные. Приятные (об Элли, которая прибегала при первой возможности, про Славку — отличного парня…) и не очень (что делать дальше, как извиняться перед ребятами за… за всё…) Было стыдно — полковник Харзин говорил правду, как ни верти. Стыдно было и перед Райко — достаточно вспомнить тот разговор по телефону!..
Короче говоря, Колька находился в разброде чувств. Когда он всё-таки уснул — ему приснился Би. Старый охотник сидел на чёрном от времени пне, положив на колени свою неизменную винтовку с оптическим прицелом в кожаном чехле — и с усмешкой глядел на Кольку.
"Наворотил дел, герой? Так оно и бывает — хочешь, как лучше, а получается, как всегда."
"Вы тоже хотите меня ругать? Что ж… я, наверное, заслужил…"
"Ох, заслужил…"
"Но почему?! Вы тоже одиночка, вы даже от англосаксонского Императора ушли, когда перестали с ним соглашаться, а вас никто в индивидуализме не обвиняет!"
"Не сравнивай, герой. Я старик и живу в лесах, где все мои ошибки могут повредить разве что медведям. Или кому там, зависит от того, какой это лес…"
"Я всё исправлю. Я клянусь. Ну вы-то мне верите?!"
Би улыбнулся и встал, ловко перекидывая за плечо винтовку. Он ничего не сказал, лишь кивнул — всё с той же улыбкой — и бесшумно пошёл в глубину кустов, за которыми лежала тень деревьев, стеной встававших вокруг…
…Колька проснулся от того, что скрипнула дверь. Из коридора упал рассеянный свет — дежурный ночной. Краем глаза он увидел длинную перекошенную тень, падающую на его кровать, слышал тихое, явно сдерживаемое дыхание… Вот чёрт… Страх колюче толкнулся в груди; не шевелясь, Колька отчаянно решал, что ему делать. Человек в дверях не двигался. Чёрт, чёрт, чёрт… Сейчас достанет пистолет — и в упор…
— Ко-оль… — осторожный девичий шёпот заткнул Кольке рот — он даже кашлянул, потому что собирался уже орать во весь голос. От облегчения — расслабился так, что покрылся потом, а сердце загрохотало не в лад, как расстроенный движок. — Коль, ты спишь?
— Элли, я чуть не кончился, — сказал Колька, поворачиваясь на спину. — Разве можно так? Я же больной, я умирающий, можно сказать…
— Я войду? — с этими словами девушка притворила за собой дверь и, подойдя, села на край кровати. — А ты чего не спишь?
— Разбудила, а теперь спрашивает… — проворчал Колька, рассматривая лицо девушки в свете из коридора. — Пощупай, как колотится!
Элли положила неожиданно прохладную ладонь на грудь Кольки… и от прикосновения этого его пронзило непередаваемо сладкое ощущение.
— Правда частит сильно… — тревожно определила Элли.
— Не убирай ладонь, — тихо попросил Колька, благословляя темноту. Так было легче говорить. — Мне так… хорошо.
Элли кивнула, чуть погладила Кольку по груди и оставила ладонь на ней.
— Знаешь… Когда ты приехал… — Элли покачала головой. — Ну, в эту деревню… Я не поверила. Это как в сказке было.
— Хороша сказка, — хмыкнул Колька. — В сказке я бы раскидал всех, подпалил их логово и улетел с тобой на ранце-вертолёте прямо из сердца катаклизма. А вместо этого мне переломали все кости — ну а те гады опять сбежали.
— И всё-таки ты спас меня, дуру. Ой, Коль, я правда так по-дурацки попалась… — начала она смущённо-возмущённо.
— Да ладно, — вздохнул Колька. — Не познакомься ты со мной — ничего бы вообще не было. и не пришлось бы тебе попадаться — ни по-дурацки, никак…
— Это было бы ужасно, — в голосе Элли не слышалось и тени юмора.
— Ты серьёзно? — спросил Колька. Девушка кивнула:
— Конечно. Если бы ничего не было из того, что было… у нас — это было бы на самом деле ужасно. Коль… когда я тебя увидела — там, возле закусочной Моргена — я подумала: "Вот это парень!" Я таких никогда не встречала. А потом… — она замялась. — Я знаю, ты бы любую так стал выручать, но всё-таки… это же всё-таки оказалась я. Хотя у тебя, наверное, были девушки и красивей меня.
Это прозвучало без малейшего кокетства. Поэтому Колька не стал шутить тоже:
— Никого у меня не было, — он положил свою ладонь поверх пальцев Элли, поглаживавших его грудь — кажется, девушка и сама этого не замечала. — Даже Лариска не была "моей девчонкой", если впрямую уж говорить.
— Ты, наверное, врёшь, — жалобно сказала Элли. — Но я тебе всё равно верю… потому что хочу верить.
— Элли, — одними губами произнёс Колька, вглядываясь в её глаза. — А поцелуй меня, а?..
8.
Из госпиталя Колька фактически сбежал. Он там всем до озверения надоел бесконечным нытьём по поводу того, что здоров и готов к чему угодно, только не к лежанию в постели и не к блужданию по госпитальным коридорам. Посему на его побег все закрыли глаза, тем более, что Копцев уже сутки как уехал в Империю.
О его выписке ещё никто не знал, и это было хорошо. До Кольки доходили слухи, что ему хотят устроить овацию или что-то вроде того, потому он и решил выбраться по-тихому.
После чего, уже около дверей дома, он понял, что потерял ключ.