Страница 15 из 16
КАРЕНИН. Что же еще?
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Сказали еще, что не пожилось им, что она его ревностью измучила, а он и не рад уже, и все сторонится ее теперь, и больше не нужна она ему.
КАРЕНИН. Это их только дело.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Это, я понимаю, есть расплата за грех и ту жестокость, которую они для вас сделали. Божья милость, она только на праведников распространяется. И любви только праведники достойны. А то, что они придумали любовью — это лишь безнравственность. Вот вы человек достойный и настоящий. Только такой, как вы, любви и достойны. И то, что эта отвратительная женщина отвергла вашу любовь, говорит, что она недостойна любви вообще…
КАРЕНИН. Всякий достоин.
Пауза.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА (тяжело задышала). Всякий достоин, да не всякому дано.
КАРЕНИН. Кому не дано, тот сам виновен.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. В чем же вы виновны?
КАРЕНИН. Во многом виновен. Во лжи виновен. В подлости.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. В чем же подлость ваша?
КАРЕНИН. В малодушии…
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Нисколько я в вас малодушия не увидела, вы напротив человек большой душевной организации.
КАРЕНИН. Это только в сравнении с другими мелкими душами.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Для меня это не так.
КАРЕНИН. Это ваше право.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. В чем же я виновна тогда, Алексей Александрович? Впрочем, я имею любовь. (Голос ее сильно задрожал.) К вам имею любовь…
КАРЕНИН. Я знаю ваше ко мне отношение и благодарю вас за него.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Это другое отношение, что вы знаете. Любовь моя к вам не дружеская…
Каренин поднял взгляд.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Любовь моя к вам самая естественная…
КАРЕНИН. Что же это значит?
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Что я вас люблю — значит…
Встала, сделала шаг к Каренину. Каренин тоже встал. Сделал шаг от Лидии Ивановны.
КАРЕНИН. Лидия Ивановна…
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Вы знаете: я только месяц была замужем.
КАРЕНИН. Прошу вас…
ЛИДИЯ ИВАНОВНА (плачет). Жизнь прошла… Ничего нет…
КАРЕНИН. Лидия Ивановна…
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Сегодня такой праздник, а я люблю вас… Скажите мне.
КАРЕНИН. Лидия Ивановна…
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Скажите мне. Я же вам сказала.
Каренин молчит.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Скажите мне.
КАРЕНИН. Я не могу быть для вас… Я не могу любить вас.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Ну вот, а обвиняли себя в малодушии. Я знаю, почему вы не можете… Я видела сегодня ее и вас видела… Вы были хороши в своей любви к ней. Я видела вас. Я завидовала ей. Если б вы были с ней хороши так с самого вашего начала, то ничего бы не случилось. Поверьте мне.
Молчат.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Надеюсь, наши дружеские отношения сохранятся?
КАРЕНИН. Ничего не изменилось.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Я могу и впредь быть вам помощницей?
КАРЕНИН. Я буду только рад.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Тогда, полагаю, это все, что я имела вам сказать.
КАРЕНИН. Я могу пойти?
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Идите, мой друг.
Каренин, шатаясь, выходит в коридор, идет вдоль стенки. Останавливается перед комнатой Сережи. Стоит, прислушивается. Тихонько заходит. Сережа лежит в темноте с открытыми глазами, разглядывает подаренное Анной яйцо. Оборачивается на Каренина.
СЕРЕЖА. Папа?
КАРЕНИН (подходит). Да, я, Сережа.
Садится на кровать.
КАРЕНИН. Что же ты тут делаешь без свечки?
СЕРЕЖА. Маму смотрю.
Показывает яйцо.
КАРЕНИН. И видно тебе без свечки?
СЕРЕЖА. Мне без свечки виднее. А где твое?
КАРЕНИН. Мое? Мое здесь.
Вынимает из кармана яйцо.
СЕРЕЖА. Покажи.
Каренин дает ему яйцо. Сережа сравнивает их.
КАРЕНИН. А мы даже и в битки не поиграли.
СЕРЕЖА. Без мамы и не поиграли.
КАРЕНИН. Давай сейчас и поиграем.
СЕРЕЖА. А можно мамиными играть?
КАРЕНИН. А почему же нельзя? Она на то и дала.
СЕРЕЖА. Раз на то, тогда поиграем.
Отдает Каренину яйцо. Каренин выставляет его в руке.
КАРЕНИН. Ты вот и бей.
СЕРЕЖА. Почему же я?
КАРЕНИН. Я ж старый совсем, не вижу ничего.
СЕРЕЖА. Совсем не видишь?
КАРЕНИН. Совсем не вижу. Совсем старый.
Сережа смеется. Каренин тоже.
СЕРЕЖА. Вот я сейчас ударять буду.
КАРЕНИН. Ударяй.
Сережа бьет, смотрит на свое яйцо. Каренин ощупывает свое.
КАРЕНИН. Чья же взяла? Твоя взяла — мое поломано.
СЕРЕЖА. И мое поломано. Покажи-ка свое.
Каренин дает яйцо.
СЕРЕЖА. И вправду поломано…
КАРЕНИН. Это, Сережа, значит — победила дружба.
СЕРЕЖА. Кого же победила?
КАРЕНИН. Не дружбу. Хочешь, я с тобою лягу?
СЕРЕЖА. Хочу.
Двигается к стенке. Каренин ложится рядом, Сережа укрывает его одеялом. Долго молча лежат.
КАРЕНИН. Ты, Сережа, мне скажи… Ты с мамою больше хочешь или со мною?..
Пауза.
СЕРЕЖА. С двумя чтобы, хочу.
КАРЕНИН. С двумя никак нельзя, Сережа.
СЕРЕЖА. Почему же?
КАРЕНИН. Так Богу угодно.
СЕРЕЖА. Если он с двумя не хочет, то я и отвечать тогда не стану.
КАРЕНИН. Можешь пока и не отвечать. Но потом, Сережа, надо будем мне сказать. Скажешь, Сережа? Потом… Скажешь мне, Сережа…
Сережа не отвечает. Каренин поворачивается к нему. Сережа спит. Каренин закрывает глаза.
В углу комнаты слышен странный металлический звук. Каренин оборачивается. Там мужик с взъерошенною бородой, маленький и страшный. Он копошится в каком-то мешке, гремит железом.
МУЖИК. Il faut le battre le fer, le broyer, le petrir… Il faut lebattre le fer, le broyer, le petrir…
Каренин страшно кричит на него.
И просыпается. Выскакивает из постели. Сережа спит, положив руки под щеку. Каренин идет из комнаты, по коридору, вниз, на улицу, в ночь.
Глава 23
Дом Ландо. Спальня. Каренин стоит в дверях. За ним лакей. Ландо сидит на постели.
КАРЕНИН. Прошу вас, сударь. Мне нужно знать…
ЛАНДО. Чего же вы хотите знать?
КАРЕНИН. Мне было известие.
ЛАНДО. Я более не принимаю, я завтра уезжаю в Париж, вы, русские, уничтожили меня своими страстями. Там только просят лечить и сеанс с умершей болонкой, а тут нет ни одной счастливой семьи. Я так более не в силах.
КАРЕНИН. Прошу вас…
ЛАНДО. Зачем вам это?
КАРЕНИН. Это необходимо. Прошу вас, сударь.
ЛАНДО. Хорошо, идите в залу.
КАРЕНИН. Благодарю вас, сударь.
Идут с лакеем по коридорам, лестницам, входят в ту самую залу, где была их первая встреча. Ландо уже сидит на своем стуле. Лакей придерживает Каренина за плечо.
ЛАКЕЙ. Подойдите и дайте ему руку.
КАРЕНИН. Я все знаю…
Лакей отпускает его и выходит. Каренин идет к Ландо уверенным шагом. Вкладывает левую руку в ладонь Ландо. Ландо хватает пальцы.
ЛАНДО. Моя любовь все делается страстнее и себялюбивее, а его все гаснет и гаснет, и вот отчего мы расходимся. И помочь этому нельзя. У меня все в нем одном, и я требую, чтоб он весь больше и больше отдавался мне. А он все больше и больше хочет уйти от меня. Мы именно шли навстречу до связи, а потом неудержимо расходимся в разные стороны. И изменить этого нельзя. Он говорит мне, что я бессмысленно ревнива, и я сама говорила себе, что я бессмысленно ревнива, но это неправда. Я не ревнива, а я недовольна. Но… Если б я могла быть чем-нибудь, кроме любовницы, страстно любящей одни его ласки, но я не могу и не хочу быть ничем другим. И я этим желанием возбуждаю в нем отвращение, а он во мне злобу, и это не может быть иначе. Если он, не любя меня, из долга будет добр, нежен ко мне, а того не будет, чего я хочу, да это хуже в тысячу раз даже, чем злоба! Это — ад! А это-то и есть. Он уж давно не любит меня. А где кончается любовь, там начинается ненависть. Этих улиц я совсем не знаю. Горы какие-то, и все дома, дома… И в домах все люди, люди… Сколько их, конца нет, и все ненавидят друг друга. Ну, пусть я придумаю себе то, чего я хочу, чтобы быть счастливой. Ну? Я получаю развод, Алексей Александрович отдает мне Сережу, и я выхожу замуж за Вронского. Ну, я получу развод и буду женой Вронского. Что же люди перестанут так смотреть на меня, как они смотрели нынче? Нет. Сережа перестанет спрашивать или думать о моих двух мужьях? А между мною и Вронским какое же я придумаю новое чувство? Возможно ли какое-нибудь не счастье уже, а только не мученье? Нет и нет! Невозможно! Мы жизнью расходимся, и я делаю его несчастье, он — мое, и переделать ни его, ни меня нельзя. Все попытки были сделаны, винт свинтился. Да, нищая с ребенком. Она думает, что жалко ее. Разве все мы не брошены на свет затем только, чтобы ненавидеть друг друга и потому мучать себя и других? Гимназисты идут, смеются. Сережа? Я тоже думала, что любила его и умилялась своей нежности. А жила же я без него, променяла же его на другую любовь и не жаловалась на этот промен, пока удовлетворялась той любовью. Прикажете до Обираловки? Да. Да! Да! Да!