Страница 56 из 71
В фойе водного центра мы бродим по магазину, выбирая плавки и тапочки. Затем, приложив магнитный браслет к турникету, я погружаюсь в соленую теплую воду и не спеша плаваю кругами, физически ощущая, как вода вытягивает из меня недомогание. Гаусс зовет меня во вторую половину. Там спа-центр: паровые, сухие и ароматические бани. Он обещает там окончательно поставить меня на ноги, а заодно в самом конце угостить травяным отваром. «Только на входе оставляем плавки и берем простыни». Я согласно киваю.
В полумраке сауны голые тела. Вот дама лет шестидесяти устроилась напротив. Расставив согнутые ноги, она тяжело дышит паром и в двух метрах от меня потно пульсирует ее разверзнутая натура. Ее пещерное обрамление из редкого кустарника заставляет меня закрыть глаза и повернуться в другую сторону. Но приходится потесниться, уступив место пожилой фрау. Я вижу, она готовилась к походу в спа: в свои семьдесят с хвостиком она, пожалуй, даже красива и ухожена. Гаусс сидит на самой верхней полке и смеется надо мной:
– Я вам, братец, обещал. Ешьте досыта и не серчайте.
– Спасибо, голубчик, удружили так удружили.
После круга всевозможных термальных процедур мне становится уже решительно все равно, кто сидит рядом, кто разглядывает или ходит мимо. Я чувствую, что здоровье возвращается в мое тело. Я толкаю тонкую стеклянную, словно перегородку оссуария в соборе, дверь в открытый бассейн. В клубах водяного пара я вижу почтенного джентльмена. Он мне уже попадался сегодня: тучный, с масляными глазами – в них нездоровый огонь и нечеловеческое. Сейчас он вперил взгляд в двух девочек-подростков. Китаянка и немка – им едва четырнадцать, голые дети, едва оформившиеся фигуры и вторичные половые признаки. Я не могу смотреть в их сторону, внутри все противится этому, и сквозь завесу мне хорошо видно, как безмолвно в клубах водяного кипятится на адском костре господин, чей взгляд и вовсе стал безумен, а рот криво приоткрылся. Его глаза теперь – это мелко треснутое стекло, которое осыпается крошевом. Словно разглядывая внизу оссуарий, ты проваливаешься, барахтаешься в старых костях, обломках черепных коробок и челюстей с остатками зубов, но тонешь под массой больных человеческих останков, и своей многотонной массой она приобщает тебя к миру скоротечной болезни и вечных мучений.
Я ухожу из бассейна и выпиваю подряд три стакана травяного отвара. Пора уходить. День уже близится к концу. Сейчас ужин, а завтра нужно ехать. Мы решаем выдвинуться с утра пораньше.
Тускло светит лампа, мы молчим. В маленьком полуподвальном ресторанчике каждый на волне вай-фай улетел в свое личное виртуальное пространство. Но ненадолго.
– Слушай, а где сейчас живет Оксана? Та самая, самая преданная фанатка нашей рок-группы? – спрашиваю я. – Она ведь в Германию уехала. Кажется, в 2003-м, да, точно. Десять лет как миг.
– Аааа, она здесь неподалеку. Километров шестьдесят, не больше. Ты уверен, что хочешь заехать? Она же прибитая на всю голову, хоть и добрая. Где-то работает, я точно не знаю, чем занимается, но вроде как страховой агент, – Гаусс отложил смартфон и сосредоточенно разрезал ножом куски утки. – Я, пожалуй, еще шнапса рюмочку закажу ... так вот, вроде как занимается она страхованием, рулит на стареньком «Опеле» и все такая же дура, но... добрая, добрая, чего там. Это уже само по себе редкость.
– У меня созрел план, ты говоришь, она рулит? Страхование – это вроде как вольные стрелки, может быть, доедем да попросим ее свозить нас к Северному морю, например, в Амстердам. Не знаю почему, я два дня не видел моря, а уже ужасно по нему скучаю. Самочувствие наладилось, делать особо нечего, так что ничего не держит. Ну так что, когда там были эти тусовки с Оксаной, да и весь этот беспредел? Точно, как раз перед тем, как мне в армию уйти. Не верится, но прошло уже почти пятнадцать лет.
Гаусс выпивает рюмку, отправляет в рот кусок утки и соглашается. Решено. Поехали. На пятнадцать лет назад и в Амстердам. А сейчас спать.
28 мая 2013 г. Рейн-Неккар, Германия
Снова солнечно. Сегодня как-то особенно, почти невыносимо. Час назад мы бродили по кварталу с проститутками в Манхайме и я со смехом говорил Гауссу, что обязательно приеду сюда с печатной машинкой, сниму мансарду в борделе, надену нарукавники и каждое утро буду начинать с кофе и трубки. Как и полагается почтенному писателю, я не буду пользоваться услугами куртизанок, а покорно возьму на себя роль прачки – стирать их несвежие душевные тряпки и напитываться воздухом вольности, сиюминутными драмами и шлейфом черной экзистенции. Как те старые мужики, которые просто стояли в тени и смотрели на полуголых красоток. Гаусс задумчиво почесывал рыжую щетину, хлопал своими глазищами и с хитрецой рекомендовал всенепременно удавиться в финале либо стреляться, проигравшись в пух и прах. Иначе все тлен, тоска и чахотка.
В Манхайме замкнутый в квадрат улиц: кусок Пакистана сменился островом Турции – вывески на турецком, магазины, кафе. Но что-то незримо вонзается холодом из толпы в самую глубину, в центр моего «я». Я понимаю – это глаза. Колкие, холодные. Спортивные блондинистые высокие парни выглядят в толпе гетто чужими на своей родине. Так смотрят волки на охоте, оценивая обстановку. Вот один вперил в меня взгляд и улыбнулся – он явно видит, что я тут случайно и больше из любопытства. Стальные бицепсы, католический крест на подвеске, прическа-бобрик. На секунду он взглянул поверх очков на нас и пошел дальше, возвышаясь своей статью над толпой.
– Здесь даже есть замечательная реклама, называется «Жизнь в квадратах». Сейчас я тебе покажу. Славный район, правда же? – Ты посмотри, какое небо. Багдад, – произносит Гаусс, и мы начинаем гоготать.