Страница 2 из 6
— Завтракать пойдете в холл, или принести вам кофе сюда?
— Сюда, если вас не затруднит. Сегодня я что-то еле двигаюсь.
Борис бесшумно растворился в дверном проеме.
Месяц назад президент начал уговаривать господина Клеткина подобрать ему другой генотип. «В этом качестве я себя уже выработал, — объяснял Цепрянец. — Кроме того, мне по болезни давно пора на пенсию, в соответствии с законом о гуманизме, который я сам же и сочинил. Препятствуя мне, вы подрываете мой авторитет… Я уж не говорю об элементарной этике». Клеткин кивал головой: «Что-нибудь придумаем.» Клеткин шутил: «Как же так, вы — наше знамя, символ республики! Ай-ай-ай, господин президент, а если из-за вашего исчезновения начнется смута?» Клеткин просил: «Не так спешно. Десять лет вы жили с генотипом, идеально подогнанным под ваш носитель. Над новым — работать и работать»… и тому подобное, до бесконечности. За весь месяц никто не явился к президенту взять пробы носителя.
Раньше в потайном ящичке стола Цепрянец хранил заначку генматериала. Знал о ней только Авиценна — левое полушарие Клеткина. После того разговора, месяц назад, к президенту наведался весьма назойливый журналист Гермес, мать его Гера… Исчезла не только заначка, даже самые обычные транквилизаторы.
Приложив серьезные усилия, Цепрянец оделся и доковылял в холл.
— Борис! Я передумал. Тащите завтрак сюда. И еще: я собираюсь прогуляться, а вы меня очень обяжете, если не станете навязывать мне эскорт.
Ситуация действительно изменилась за последнее время. Раньше персонал выложил бы у порога живую баррикаду из собственных тел, надумай президент погулять в одиночестве. Сейчас Цепрянец просто выслушал очередную нотацию, и, тяжело перенося собственный вес с трости на больные ноги и обратно, вышел за дверь и потащился, щурясь от яркого солнца, вдоль нарядной мраморной стены, раскланиваясь со встречными, как деревенский староста: «Доброе утро, господин президент!» — «Спасибо, и вам того же». — «С праздником, господин президент!» — «И вас с праздником, барышня. Да здравствует наша вольница, так? Хе-хе».
Да-да-да. Он все еще популярен. Популярен настолько, что ни одна сволочь в Республике не станет в него стрелять в этот день — день, связанный с его именем.
Но как же надоело быть просто символом, черт побери, дьябло, фак ит к еханной матери…
Этот огромный комплекс — единственный в Республике легализованный центр по продаже генматериала. Сертифицированного, разумеется. Все мелкие лавочки Цепрянец волевым решением прикрыл, так как уследить за ними на предмет контрафакта было практически невозможно. Ничего страшного, Республика небольшая, из любого ее угла в столицу можно добраться за полсуток. Каждый день не наездишься — ну, и нечего менять генотип слишком часто, подобные метаморфозы чреваты разгулом энтропии. Она и так разгуливает, в виде подпольных продавцов, но все же в разумных пределах: продавцы боятся властей, покупатели — получить рыбий хвост и две башки Цербера, хе-хе. За пределами центра можно купить только генматериал для растений и скота, но с этим делом фермеры и сами экспериментируют вовсю: президент лично ездил вручать официальную премию республики простому крестьянину Яриле, вырастившему клубнику размером с баскетбольный мяч.
«Что же они так долго возятся? — нервничал Цепрянец. Раньше обработка проб носителя занимала полчаса. Президент ждал в процедурной уже больше полутора. Опять возобновились боли, а таблеток он с собой не взял, склеротик старый. — Может быть, тесты усложнились за последние годы? Целая вечность прошла…»
В конце концов, красавица Диана, озаряя сиянием все вокруг, впорхнула в комнату. На лице ее было старательно изображено самое искреннее разочарование.
— Господин президент! Мне очень жаль, но у вас слишком сложный носитель. В центре в настоящий момент нет ничего подходящего.
Цепрянец от изумления даже рассердиться забыл.
— Вы что, сударыня, за маразматика меня держите? Это мой носитель — сложный? Знаете, сколько генмодификаций у меня было? И ни одной — повторяю: ни-од-ной с серьезными побочными эффектами!
— Ну как же — ни одной, — криво усмехнулась женщина. — Хотя бы ваша нынешняя модификация. Эпилепсия, больные ноги…
— Это я слышу от доктора генетики? Вы не понимаете разницу между побочным эффектом и коррелирующим признаком?!
— Последние исследования в нашей области позволяют предположить, что явления, ранее определявшиеся, как коррелирующие признаки, на самом деле могут являться еще не изученными побочными эффектами неудачной генмодификации, — оттарабанила красавица и неумолимо вздернула точеный подбородок.
Президент усилием воли загнал поглубже просившийся на волю текст, посчитал в уме до десяти и ровным голосом произнес:
— Хорошо. Я поставлю вопрос иначе. Сколько вы хотите за то, чтобы предоставить в мое распоряжение генматериал, может быть, не совсем, но наиболее подходящий?
— Это — проверка, господин президент?! — очень натурально возмутилась Диана, и со слезами в голосе добавила:
— Я никогда в жизни не брала взяток. Иначе я бы здесь не работала. Вы же сами провели кампанию против коррупции в сфере генетического бизнеса!
Цепрянец сделал самый проникновенный голос, на который только был способен. Когда он выбирал подобные интонации в прежние времена, половина кворума на заседании ООН плакала навзрыд.
— Это не проверка, Диана. Перед вами не должностное лицо. Перед вами — старый измученный человек, который давным-давно заслужил право на отдых. Доченька, у меня болят ноги и раскалывается голова. По утрам тяжело подниматься с постели. А время от времени я теряю сознание и прихожу в себя с прокушенным языком. Пожалейте меня, девочка. А заплатить я вам заплачу. Сколько хотите. Больше, чем можете попросить.
— Господин президент, — вздохнула женщина. — Поверьте, мне очень жаль. Я бы и без денег помогла, будь такая возможность. Только возможности нет. Решившись на этот шаг, я рискую потерять все. Совсем все. Должность, степень и — что самое страшное — нынешний генотип.
— Я не подписывал такой законопроект! — изумился Цепрянец.
— Не подписывали. Закон внутриведомственный, направленный на борьбу с халатностью персонала. Господин Клеткин, видимо, не хотел беспокоить вас из-за мелочи.
Цепрянец очередной раз — уже который раз за этот непродолжительный разговор — проглотил собственные эмоции.
— Хорошо, Диана. Я не буду вас подставлять. Могу я переговорить с вашим начальством?
— Да, конечно, — оживилась красавица и спешно вывела на листочке несколько круглых цифр. — По этому телефону, будьте добры, — улыбнулась она, пододвигая президенту аппарат.
— Спасибо.
— Не за что. Вот только…
— Да?
— Господин президент, боюсь, доктор Эскулап тоже не сможет вам помочь. Такого рода разрешения должны исходить от самого господина Клеткина.
Трудно передать все то отчаяние вперемешку с обидой и унижением, которое обуревало несчастного политика в этот солнечный день в этом солнечном скверике, стройными рядами пирамидальных яблонь украшавшем двор центра по продаже генматериала. Сссвволочь Клеткин. Какая же сссвволочь. Чего ты боишься, Клеткин? Боишься, что я снова стану молодым, здоровым и разрушу твое сонное царство, пущу под откос твой хлипкий медикаментозный тоталитаризм?.. Между приступами благородного негодования мелькнула предательская мыслишка: вообще-то этот самый тоталитаризм выстроил ни кто иной, как ныне здравствующий президент господин Цепрянец… Ерунда. Сейчас не важно — кто выстроил. Важно, кому это на руку.
Внезапно в голову пришла отчаянная идея. Цепрянец ее с возмущением отмел. Она опять пришла. Опять отмел, уже без возмущения, но — с доводами рассудка: «Ты столько времени держал в страхе подпольный бизнес. Теперь тебе ни одна собака не скажет, куда обратиться.»
Но идея удобно расположилась в мозгу и уходить ни в какую не хотела. И Цепрянец сдался. Нужно попробовать. Нужно сделать все возможное, чтобы душа потом не болела — мог, но не попытался…