Страница 2 из 4
— Мне достаточно запаха, — пробормотал он почти смущенно и выдохнул сдавленным шепотом: — Сирень и самоотверженность. — И добавил громче: — Таким, как я, запах говорит о многом. Вы ведь детский доктор, леди. От вас пахнет как минимум четырьмя младенцами, одному из которых делают массаж с лавандовым маслом. Немного зеленки. — Он снова приблизился, и Кира невольно повернула голову так, чтобы незнакомцу было удобнее зарыться носом в ее волосы. — Чувствую тальк. Антибактериальное мыло. И шоколад. Леди-доктор любит горький. Неожиданно для такой Светлой овечки.
Молодой человек расплылся в улыбке. Кира хотела оттолкнуть его, но рядом неожиданно притормозил вишневый «опель». Его хозяин, добродушно улыбаясь, спросил, нужна ли помощь, и незнакомец тотчас уболтал его подбросить обоих до дома.
Что уж говорить о том, что на ближайшем перекрестке никто не вышел. Еще удивительнее было то, что незнакомец даже не попытался забраться к ней на заднее сиденье, а сел рядом с водителем, которого всю дорогу развлекал совершенно невероятными историями, ни одна из которых не могла быть правдой.
Он проводил Киру до подъезда, скромно поддерживая под локоть, придержал дверь. Но когда она добралась до лестничной площадки второго этажа и выглянула в окно, незнакомец уже садился в машину все к тому же добряку, и через стекло было видно, как он увлеченно рассказывает очередную историю, даже не повернув головы в сторону двери, за которой она скрылась. Только в последний момент, когда незнакомец, видимо, был совершенно уверен, что она не может его увидеть, взглянул на окна дома.
От этого стало неожиданно приятно и горячо в солнечном сплетении. Солнечно стало. Может, из-за этого Кира так и не рассказала ни мужу, ни Лёле об этой встрече. Не рассказала, потому что это было плохо? Или потому, что рядом с оборотнем было непривычно хорошо?
Внезапно в голове как красная аварийная лампочка зажглась мысль: «А что будет с хозяином синего “опеля”?» Бедолага оказался полностью во власти оборотня. Что, если Темный Иной с самого начала искал жертву, а Кира невольно помогла ему втереться в доверие?
Кира почти не пересекалась с Темными. Она знала, что у одной из Лёлиных подруг — Лены — отец из Темных Иных, но он так быстро устал от семьи и бросил жену и дочку, что Кира без сомнений отпускала Олю в гости к подружке. У них при донорском пункте время от времени появлялся кто-то из вампиров, но они быстро исчезали, и Кира благоразумно не спрашивала куда.
Кира старалась вовсе не использовать свою Силу. Потому что было это делом минутным, а сомнений в правильности поступка потом хватало на несколько бессонных ночей. Уж такова была Кира, даже когда училась в школе. Наставница и остальные сообща решили не мучить девочку и пойти навстречу ее желанию жить как «обычный человек». Кира не успела много пропустить, и повторять первый курс медицинского не пришлось. Поначалу она еще ощущала, что за ней «приглядывают» — и свои, и Темные. Но постепенно про нее как будто забыли, вызывая лишь в экстренных случаях, и то, чаще всего, когда она больше пользы могла принести как педиатр, а не как маг. Киру это устраивало.
Быть Иной оказалось страшно. Страшно было даже подумать, какую ответственность взвалили на себя маги уровня Гесера, Антона, Светланы. Каждое решение давалось Кире с трудом — выбрать цвет занавесок на кухню, туфли или кафе, в которое они пойдут в выходные. Как же, наверное, адово тяжело было выбирать, кому стоит жить, а кому — хватит, кто прав, а кто оступился, кому помочь, а кому позволить выбираться самому.
Вся решительность Киры доставалась детям. Только входя в свой кабинет, она становилась сильной и правой. Она всегда точно знала, какое лекарство стоит выписать, к какому специалисту направить, что посоветовать напуганной матери и как успокоить впадающую в истерику бабушку. Потому что это было… хорошо. Вылечить ребенка, помочь его родителям — это всегда «хорошо». И более полезную и далекую от эгоистических целей профессию, чем педиатр, едва ли можно отыскать. Денег на ней не заработать, статуса не приобрести, к власти не приблизиться… Кира благодарила небо за эту возможность оказаться подальше от ситуаций, где нужно что-то решать. Потому что ответственность, которую она однажды ощутила, которая привела ее на сторону Света, в мгновение ока обернулась стаей хищных сомнений — в своей правоте и праве принимать решения, в том, достойна ли она, Кира, такое решение принять.
Она позволила учителям решить, что она ни на что не годна, позволила мужу решать, как и чем ей жить. Даже сейчас, понимая, что надо отругать Олю за дурной поступок, она не могла решить, стоит ли такая мелочь переживаний маленькой девочки.
А еще — она слишком устала, чтобы что-то решать.
Кира поцеловала дочь в пробор на макушке, выключила свет в детской и свернулась на диване с пультом в одной руке и чашкой чая в другой. Уставилась в экран, без особого смысла переключая каналы.
— Может, посмотрим что-нибудь? — Сергей оторвался от компьютера, но взглянул не на жену, а на дверь детской. Снова уткнулся в монитор.
— Давай. — Кира поймала себя на том, что рассматривает мужа, словно чужого. Попыталась вспомнить, как это было тогда, в день их первой встречи в поликлинике. Было ли тогда светло в солнечном сплетении, или этот полнеющий мужчина, ссутулившийся перед компьютером, заморочил ей голову какой-то своей, человеческой магией, о которой не предупреждают Иных.
— А что? — уже не поднимая головы, спросил Сергей.
— Не знаю. Что ты хочешь?
Это уже был ритуал, который заканчивался одинаково, — они решали, что оба слишком вымотаны и лучше отправиться спать. Обычно засыпали мгновенно. Но незнакомец-оборотень не шел из головы Киры, и она проворочалась в постели до полуночи, убеждая себя, что это от беспокойства за хозяина вишневого «опеля».
А стоило — хоть однажды в жизни — побеспокоиться не о ком-то, а о себе самой. Потому что уже следующим вечером незнакомец появился на пороге поликлиники, когда Кира вышла с работы, прикидывая, открыта ли еще в этот час мастерская по ремонту обуви и успеет ли она забежать туда по дороге на фитнес.
У незнакомца не было в руках ни сумасшедшей охапки роз, ни коробочки дорогих сладостей — ничего из того, чем мужчины очаровывают усталых и грустных женщин. Все это — и полсотни белых роз, и какие-то свертки в фирменном пакете магазина бельгийского шоколада — обнаружилось в багажнике машины, когда Майк (имя Михаил и правда удивительно не шло ему) забросил туда, стараясь не подпускать Киру достаточно близко, пакет с нуждающимися в ремонте сапожками и сумку с тренировочным костюмом.
Кира сама не призналась бы, почему разрешила подвезти себя до фитнес-клуба. Она просто слишком устала от темноты в душе, а в волчьих глазах нового знакомого было солнце. Солнце, о котором Кира успела забыть.
— Розами пахнет, — сказала она насмешливо, давая понять, что, несмотря на его ухищрения, увидела букет.
— Да, я купил вам цветы.
— Тогда почему не подарили? Думаете, женщину можно оскорбить охапкой роз?
— Женщину можно оскорбить ложью, — ответил Майк, глянув на пассажирку в зеркало своими странными глазами. — Я не хочу лгать вам, леди-доктор. Ни словами, ни розами, ни какой-нибудь еще дрянью, которой пудрят мозги глупеньким дамочкам.
— Тогда скажите правду. — Кира сама испугалась сказанному.
— Вчера я встретил женщину, с которой хочу быть. А если я чего-то хочу — так и будет.
— Кира! Бросай! Свод вот-вот рухнет! Проклятье, Кира! — Майк попытался заставить молодую женщину двинуться к выходу, но она, словно окаменев, не спускала глаз с крошащегося потолка. Она соединяла, стягивала, теряя последние силы.
— Не будь дурой! Не хочешь жить ради себя? Тогда ради своей дочери, хотя бы ради меня — уходи! Я обещаю, что перестану тебя преследовать, перестану напоминать о себе. Ты больше никогда меня не увидишь, Кира! Просто брось этот проклятый потолок и беги. Я выведу нас через Сумрак!