Революция Марвина

У подъезда Марвин забросил комикс в портфель и только потом приложил палец к идентификатору на замке, чтобы журнал с картинками не попал в объектив камеры. На кухне слышались взволнованные голоса родителей. Он снял обувь, попробовал пройти в комнату на цыпочках, но папа заметил его краем глаза.

— Сынок, подойди сюда.

Марвин послушался. Как нередко бывало после работы, родители сидели за чашечкой чая и смотрели по визору новости науки. Робот-ведущий в пиджаке и при галстуке рассказывал о строительстве коллайдера на Марсе и связанных с ним будущих открытиях.

— Марвин, — отец всегда старательно изображал строгого родителя, но сейчас он не притворялся, — звонил Марк Слотович, сказал, что ты… рисовал.

— Дай сюда планшет, — протянула руку мама.

— Он их все равно стер, — сказал Марвин, снимая портфель с плеч.

— Их? — переспросил отец. — Ты хочешь сказать, что нарисовал несколько объектов? Непостижимо.

Марвин потупил взгляд. Пока мама пыталась выудить рисунок из памяти устройства, отец внешне спокойно пил чай и посматривал на визор, словно сын просто пришел показать оценки. Внутри старший Савински задавался одним вопросом: неужели гены были не до конца нокаутированы во время эмбриогенеза?

— Что будем делать? — поинтересовался отец, отставив чашечку.

— Все зависит оттого, что я найду… О! Готово.

Родители надеялись увидеть всего лишь непонятные каракули, а вместо этого планшет показал чуть ли не целую картину.

— Без генной терапии здесь не обойтись, — отец поглядел Марвину в глаза. — И никому ни слова. Ты слышишь? Никому.

— Марвин! — крикнула мама, хотя сын находился рядом. — Как это понимать?

— Ну… — замялся он, не рискуя смотреть на родителей, — мне просто захотелось что-нибудь нарисовать. Я не знаю. Захотелось изобразить окружающий мир.

— Лучше бы ты изобразил его через формулы. — Отец перевел взгляд на жену: — Завтра же отведем его к врачу, с этим затягивать нельзя. Полное секвенирование генома, анализ мозговой активности, тесты с раздражителями… Пускай проверят его на известные изъяны делеции и дупликации. Может, заодно пару пунктов IQ себе накинет, когда перестанет думать о всякой чепухе.

Марвин стоял молча. Отчитывали его редко, но он давно усвоил, что в таких случаях лучше не говорить, а только кивать и соглашаться. Родители строили предположения о странных наклонностях сына, а Марвин гадал, что же приготовил ему комикс.

— Мы вынуждены прервать наши новости, — сообщил визор, и родители наконец-то замолкли. — Только что мы получили подтвержденные данные от ученых из астрономической обсерватории на Луне. Если вы сейчас стоите, то советую всем присесть. — Робот выдержал паузу и продолжил: — Недалеко от Солнечной системы была обнаружена блуждающая черная дыра. Она движется в нашу сторону. По предварительным оценкам, через пять лет пройдет сквозь облако Оорта и затем пролетит рядом с Землей. Ученые пока не берутся предсказать последствия.

Марвин смотрел на пустой экран планшета и думал над заданным вопросом учителя. Дисциплину «Упадок эпохи искусства» он любил за информацию о старом мире. В нем бы его рисунки, сделанные на уроках, впечатляли людей. Теперь же они вызывали у сверстников непонимание и агрессию, но Марвин продолжал «набивать руку», как говорил Фрейм. Он рисовал деревья, которые могли расти на Земле, если бы на ней изменился состав атмосферы. На экране его планшета меняли направление реки и клеточные процессы, зажигались новые звезды и шло время вспять. Он думал над словом «революция», услышанным на уроке истории, и не заметил, как гусеницы Марка Слотовича остановились возле него.

— Марвин, у тебя есть вопросы? — робот приблизил бинокуляры к лицу ученика, внимательно изучая мимику. Он беспокоился, как мог делать только робот-учитель — не придется ли в который раз сообщать родителям о рассеянности Марвина.

— Нет.

Марвин успел стереть наброски до контроля новых знаний. Больше он не попадался Слотовичу по глупости. А все нарисованное отправлял Фрейму на хранение.

— Тогда сформулируй три постулата эпохи прогрессорства и робототехники. — Учитель передал команду на экран, и там появились графы журнала с фамилией Марвина и клеточкой для оценки за урок. Курсор нетерпеливо мигал.

— Роботы — самое прогрессивное творение ума человека, служащее облегчению его жизни и содействию научно-технической эволюции. Роботы также занимаются литературой, живописью, музыкой, кинематографом и прочим, оставляя человеку дорогу логики и ясного ума, без энтропии искусства. Человек, являясь создателем роботов, не должен вмешиваться в их сферу деятельности, а должен посвящать жизнь науке. — Марвин, как и другие дети его возраста, обладал феноменальной памятью и понимал, что учитель не просто проверяет знания.

— Молодец. Теперь сформулируй основную догму отрицания искусства на основе трех постулатов. — Бинокуляры стали еще внимательнее следить за лицом Марвина. Ответ был знаком всем с детства.

— Искусство в любом своем проявлении нарушает развитие человечества, направляет его на достижение непродуктивных показателей, приводит к растрате человеческого ресурса и снижению коэффициента интеллекта, — выпалил Марвин, краснея. Щеки выдавали его ложь в любой ситуации, но Слотович воспринял эмоции человека как должное — волнение перед ответом у доски.

— Молодец. Ты справился с заданием, — учитель подъехал к экрану, и напротив фамилии Марвина появилась пятерка. Цифра смотрела на него укоризненно. Конечно, Марвину это казалось. Но сам он знал о лжи, потому вернулся за парту с понуренными плечами.

— Мутант, — прошептал сидевший сзади Платон. Прозвище закрепилось за Марвином два года назад. Так дети называли того, кто хотя бы раз попался на занятии искусством. Генетику в школе проходили третий год, и ученики давно знали, что известные гены, отвечающие за порывы к искусству, исключаются из генома каждого младенца. Развитие идет по строгой программе и без отклонений на вольные мысли. Дети растут в одинаковой среде, едят пищу соответственно возрасту, не превышают недельную норму сладостей. Каждый год школьники сдают кровь на анализ генома, и выявленные неправильные последовательности аминокислот сразу же корректируются.

После рисунка с яблоком, висящим над лужей, Марвина обследовали особо тщательно в закрытой лаборатории. К нему не пускали родителей, хотя именно они настояли на подробном анализе генома. После недельных тестов ему ввели профилактическую вакцину, но, вернувшись домой, Марвин снова взялся за рисование. Времени у него стало больше — родители ушли в работу с головой, а няньку — старого андроида — Марвин научился отключать сам. Он мог бы отключить любого учителя, зная ключевую комбинацию слов. Марвин выявлял ее в разговоре с роботом, но не хвастался перед другими — хитрость и коварство преследовались в обществе еще сильнее, чем атавистическая склонность к искусству.

Направляясь по коридору в галдящей толпе, он слышал перешептывания у себя за спиной. Но потом все забыли о нем и побежали к стене, на которой обычно вывешивались школьные газеты и объявления. Робот-уборщик уже пробирался сквозь толпу детей, чтобы очистить стену от приклеенного скотчем рисунка. Красно-синий портрет человека-паука заставил Марвина улыбнуться.

— Марвин, тебя вызывают к директору. — Марк Слотович бесшумно подкатил к нему и сообщил неприятное известие. Улыбка исчезла с лица, Марвин догадывался, о чем его будут спрашивать.

Директора никогда не было на месте с тех пор, как лучшие умы планеты стали искать защиту против черной дыры. Его заменял андроид — точная копия директорской головы на металлическом каркасе возвышалась над столом со встроенным сенсорным экраном. На нем светилось досье ученика школы «для детей с коэффициентом интеллекта от 130» Марвина Савински.

— Здравствуйте, профессор Марс, — тихо сказал он.

— Здравствуй, Марвин, — лицо андроида выглядело настоящим, но мальчик с первых дней жизни имел дело с роботом-няней и с ходу определял живое существо даже на экране визора.