Страница 13 из 23
Дети отступили на безопасное расстояние, осыпая жену Томаса насмешками и оскорблениями.
– Я смотрю, здесь, вдали от столицы, царят весьма мягкие нравы, – изрек Марк.
Я кивнул в знак согласия. В самом деле, несчастным, прикованным к лондонским позорным столбам, зачастую достаются не тухлые яйца и гнилая капуста, а град камней, выбивающих глаза и зубы.
Мы выехали из города и направили лошадей по дороге, ведущей к монастырю. По обеим сторонам дороги тянулись унылые болота – заросли тростника и лужи гниющей воды. Меня до крайности удивляло, что через эту зловонную трясину проложены тропы и дороги; однако это было именно так, иначе встречавшиеся нам люди непременно сбились бы с пути.
– Некогда Скарнси был процветающим морским портом, – сообщил я. – Но где-то столетие назад берег моря стал заболачиваться, и ты видишь сам, к чему это привело. Неудивительно, что ныне город пришел в запустение. По этому каналу едва может пройти рыбачья лодка.
– Но как горожане зарабатывают себе на жизнь?
– Рыбной ловлей и фермерством. Полагаю так же, что они занимаются контрабандой. Провозят кое-какие товары во Францию. Им все еще приходится выплачивать пошлины монастырю, чтобы монахи, это сборище бездельников, ни в чем не нуждались. Дело в том, что порт Скарнси был дарован в качестве награды одному из рыцарей Вильгельма Завоевателя. А тот пожертвовал земли ордену святого Бенедикта и построил этот монастырь. Разумеется, взяв деньги из английской казны.
Внезапно тишину нарушил перезвон колоколов, донесшийся со стороны монастыря.
– Похоже, монахи заметили нас и бьют в колокола в честь нашего прибытия, – со смехом предположил Марк.
– Что ж, если это так, у святых братьев зоркие глаза. А может, это одно из их чудес. Клянусь кровью Спасителя нашего, эти колокола трезвонят ужасно громко.
Когда мы приблизились к стенам монастыря, колокола все еще оглушительно гудели. Мне казалось, перезвон эхом отдается у меня под черепом. Я страшно устал, как и всегда к концу дня, проведенного в седле; спина моя разболелась немилосердно, и я ехал, неуклюже распластавшись на широкой спине Канцлера. Однако, приблизившись к воротам монастыря, я поднял голову и по возможности принял гордый вид – с самого начала следовало произвести на монахов должное впечатление. Лишь сейчас я оценил, в каком большом монастыре мы оказались. Высота стен, покрытых штукатуркой и выложенных мелкой галькой, составляла не менее двенадцати футов. Территория, огороженная этими стенами, тянулась от дороги до самого края болот. Немного впереди в стене виднелись огромные железные ворота; мы заметили телегу, груженную бочками и запряженную двумя здоровенными лошадьми. Издавая пронзительное громыхание, телега двигалась в сторону города, то есть навстречу нам. Поравнявшись с нами, возница приподнял шляпу в знак приветствия.
– Пиво, – заметил я.
– Пустые бочки? – изумился Марк. – Это монахи столько выпили?
– Нет, почему же, полные. Монастырю принадлежит монополия на снабжение города пивом. Так что монахи могут устанавливать какую угодно цену. Это записано в монастырском уставе.
– Значит, если кто из местных жителей напьется вдрызг, то только благодаря священному пиву?
– Именно так. Кстати, монастыри довольно часто занимаются пивоварением – дело это, как ты понимаешь, прибыльное. Основатели-норманны создали монахам все условия для безбедного существования, лишь бы те исправно возносили молитвы о спасении их душ. В результате все остались довольны, за исключением тех, кому пришлось за это платить. Слава Богу, этот трезвон, наконец, прекратился. – Я издал вздох облегчения. – Ну, поехали. Следуй за мной и держи язык за зубами.
Мы подъехали к массивным железным воротам, украшенным резьбой в виде геральдических животных. Разумеется, ворота были на запоре. Взглянув наверх, я заметил, что в окне домика привратника мелькнуло чье-то лицо и тут же исчезло за занавеской. Я спешился и постучал в небольшую калитку, расположенную рядом с воротами. Через несколько минут, она распахнулась, и пред нами предстал высокий, лысый, как колено, человек в грязном кожаном фартуке. Он смерил нас неприветливым взглядом и проскрежетал:
– Что надо?
– Я – посланник короля, – изрек я ледяным тоном. – Будьте любезны проводить нас к аббату.
В глазах привратника зажглись подозрительные огоньки.
– Мы никого не ждем, – пробурчал он. – Это закрытый монастырь. У вас есть бумаги?
Я сунул руку в карман камзола и протянул ему бумаги.
– Насколько мне известно, данный монастырь, носящий имя святого Доната, принадлежит бенедиктинскому ордену. А бенедиктинский орден отнюдь не является закрытым. Люди могут свободно входить в стены обителей этого ордена. Или, может быть, мы сбились с пути и попали в другой монастырь? – спросил я, придав своему голосу изрядную долю сарказма. Невежа-привратник мрачно взглянул на меня исподлобья, затем скользнул глазами по бумагам – было ясно, что он не умеет читать, – и вернул их мне.
– Вы обогатили их содержание парой жирных пятен, старина, – усмехнулся я. – Кстати, как вас зовут?
– Багги, – буркнул он. – Я провожу вас к отцу аббату, господа.
Он отошел в сторону, и мы въехали в калитку, оказавшись среди мощных колонн, поддерживающих домик привратника.
– Пожалуйста, подождите.
Я кивнул, и привратник заковылял прочь.
В ожидании я прогуливался меж колонн, рассматривая внутренний двор монастыря. Прямо передо мной возвышалась величественная церковь, построенная, как и все прочие монастырские сооружения, из белого французского известняка, ныне пожелтевшего от времени. Церковь была выдержана в норманнском стиле, окна у нее были широкие, и она совершенно не походила на современные храмы с их узкими стрельчатыми окнами и высокими арками, уходящими в небеса. Благодаря тому, что длина здания составляла не менее трех сотен футов, а высота обеих башен – всего около ста, церковь казалась грандиозным, но приземистым сооружением, пустившим в земле корни.
Слева, у дальней стены, я разглядел обычные служебные помещения – конюшни, мастерскую каменотеса, пивоварню. Во дворе кипела бурная деятельность, знакомая мне по Личфилду: торговцы и ремесленники сновали туда-сюда, обсуждая дела с монахами, которых легко можно было отличить по бритым головам и черным сутанам ордена бенедиктинцев; я заметил, что сутаны эти сшиты из превосходной тонкой шерсти и из-под них видны добротные кожаные башмаки. Земля во внутреннем дворе была утоптана множеством ног и усыпана соломой. По двору носилось несколько крупных шотландских овчарок – они сотрясали воздух лаем и беззастенчиво справляли свои естественные надобности. Иными словами, во дворе монастыря царила оживленная деловая атмосфера, отнюдь не соответствующая предназначению удаленной от мира святой обители.
Справа от церкви, за внутренней стеной, располагались помещения, где жили и молились монахи. У дальней стены стоял одноэтажный дом, окруженный небольшим ухоженным садом – большинство растений там было снабжено специальными ярлычками, тонкие и слабые деревца подпирали колышки.
– Ну, Марк, – тихонько спросил я, – как тебе нравится в монастыре?
Вместо ответа Марк замахнулся на одну из огромных собак, которая приближалась к нам, угрожающе оскалив зубы. Пес немного подался назад и зашелся злобным лаем.
– Я и думать не думал, что в монастыре столько зданий, – заметил Марк. – По-моему, во время вражеской осады тут могло бы отсидеться не менее двух сотен человек.
– Ты неплохо считаешь, Марк. Этот монастырь был построен с расчетом на то, что здесь разместится сотня монахов и сотня служек. А ныне, по данным «Комперты», всем этим – домами, земельными угодьями, местными монополиями – пользуются всего тридцать монахов и шестьдесят служек. Как ты понимаешь, все они катаются, как сыр в масле.
– Они нас заметили, сэр, – прервал меня Марк.
И действительно, надсадный лай пса привлек к нам внимание – теперь взоры всех собравшихся во дворе были устремлены на нас, и взоры эти, надо сказать, отнюдь не лучились приветливостью. Встретившись глазами с кем-нибудь из нас, люди торопливо отворачивались и принимались встревоженно перешептываться. Лишь один высокий монах, стоявший у церковной стены, смотрел на нас не отрываясь. Вид у него был изможденный, он опирался на костыль, а белое его одеяние с длинным наплечником контрастировало с черными сутанами бенедиктинцев.