Страница 107 из 116
— А отстающие колхозы есть в районе?
— Рано захотел. Только начали жить, и чтоб опять уже были отстающие? Когда б они успели отстать? Хотя, как говорится, «дурне дiло не хитре». Можно и за одну посевную успеть.
— Как там сейчас колхоз «Восьмое марта», который на всех слетах и конференциях прорабатывали за падеж скота и потери урожая?
— Не знаю, не был там. Мало же отпуска мне дали, разве успеешь за такое время весь район объездить. Но по сводке помню — что-то у них неладно опять. Отстали с севом. И нельзя сказать, чтобы в худших условиях работали. Там, в Грушевке, даже больше имущества осталось в колхозах, чем у нас. Они в стороне от большой дороги, у них там немцев, говорят, мало было. И хаты там целые, и скота больше сохранилось.
— Вот ты говорил, Павло Григорьевич, о радости от наших побед, — сказал Петренко. — Это тоже туда относится. Мало радости жить людям в таких отстающих колхозах, вроде нашего «Восьмого марта», если только опять будут они у нас… Почему в армии у нас нет этого термина — отстающий полк, отстающий батальон? Вот интересно бы получилось, если бы какой-нибудь полк не выполнил боевого приказа, а комдив стал бы оправдывать его перед командующим армией: «Да что с него возьмешь, товарищ командарм, это у нас отстающий полк с самого начала войны». А ведь в районах, даже в лучшее время перед войной, всегда можно было найти за средними показателями такой захудалый колхоз, из года в год проваливающий все кампании, в котором люди, если разобраться, еще и не видели по-настоящему всех благ советской власти. И не обязательно где-нибудь у черта на куличках, за пятьдесят километров, в болотах или плавнях, куда ни весной, ни осенью не доедешь, — бывало и в самом районном центре, под носом у секретаря райкома и председателя рика. Так привыкли все к этому, как будто положено было, в порядке принудительного ассортимента, что ли, иметь в каждом районе на двадцать — тридцать хороших колхозов два-три отстающих. Вот я поэтому и спрашиваю: нет ли сейчас там у нас таких, которые опять, с самого начала, хотят попасть в эту категорию?
Завалишин, присутствовавший и при этой беседе друзей, откозырял по форме Спиваку, старшему по званию.
— Товарищ капитан! Разрешите обратиться к старшему лейтенанту. Это вы, товарищ старший лейтенант, — сказал он, — совершенно справедливо говорите, что скучная жизнь людям в отстающих колхозах. Был и у нас такой колхоз в нашем районе, где я жил до войны. Назывался «Передовик». И название дали ему будто в насмешку. Первый от заду — так его все величали у нас. Как не повезло ему, бедняге, со дня рождения, так до самой войны не было толку там в хозяйственном направлении. Разукрупняли гигант на четыре колхоза, стали делить имущество, нашему колхозу дали свиноферму, «К новым победам» дали огороды, «Маяку» дали сад, мэтэфэ, а «Передовику» ничего не дали из подсобных отраслей, одно полеводство оставили. Обидели его сразу при дележке. А земли у него такие, что только скот пасти, неудоби, залежи. В «Маяке» вся степь — пашня, ни речки, ни водопою, туда дали мэтэфэ, а в «Передовике» — луга да неудоби, довели посевной план до плетня. Как-то невнимательно отнеслись к нему с самого начала. Ну и, конечно, такой доходности уж он не имел, как другие.
А потом пошла у них карусель с председателями: один пропился, другой растрату сделал, судили его, третий грубиян был такой, что без мата, бывало, шагу не ступал, все кричал на членов правления да на бригадиров: «Головы вам поразбиваю и мозги по стенке разляпаю!» Грубостью отпугнул людей, лучшие работники ушли из колхоза, вся мастеровая сила ушла: кузнецы, плотники, колесники. Ну, совсем захирел «Передовик». Сеют до петровок, молотят до Нового года, неурожай, долги, бескормица. У нас килограммы — у них граммы, у нас рубли — у них копейки. И видно было даже со стороны, в чем там причина: руководство надо хорошее выдвинуть. Нет же, выбрали опять такого неспособного, что только на бахчу бы его посадить сторожем, грачей пугать, а до большого хозяйства и близко не стоит подпускать, — Мишку Антипова.
Из трех колхозов его в нашем районе выгоняли и всё за то же — за менку. Одно б менял: грузовик на молотилку, молотилку на племенного быка, быка на барана, барана на пекинских утей. Только в том и видел человек свое занятие. Посевная, прополочная, уборочная — это его не касается, ездит день и ночь по колхозам, ищет сватов, где бы чего выменять да магарыча выпить. Ему в райкоме, когда посылали его в «Передовик», сделали выговор с предупреждением, чтоб исправился. Ну, ненадолго поправили.
Тот секретарь, что делал ему выговор, уехал на курсы учиться, так он опять за старое принялся: продал племенных жеребцов, начал за те деньги электростанцию строить. Кобылы остались холостыми, и станцию не достроил: променял турбину на маслобойку. А маслобойку нечем пускать — мотора нет. Кучу железа навез в сарай, запер на замок, тем дело и кончилось. В общем, незавидная жизнь была в том колхозе. Поглядеть на них, и народ там какой-то угрюмый, парни, девки плохо одеты, детишки невеселые. У нас колхозники мотоциклы покупают, а там весною люди на базар за хлебом ездят.
И все как-то у нашего районного руководства руки не доходили до них, чтобы взяться как следует да навести порядок. Бывало, работаем в поле, глядим — едет машина из района, голубая «эмка». Доезжает до перекрестка — ну, куда повернет: направо или налево? Направо — к нам, налево — в «Передовик». Поворачивает направо — к нам, конечно. Как магнитом их к нам тянет. Колхоз зажиточный, работа идет — любо поглядеть, люди всем довольные, гостей встречают с радостью. А в «Передовике» одни жалобы, да склоки, да неурядицы, от крику голова распухнет. Не знаю, что у них там сейчас делается, — Мишка Антипов, мужик моих лет, должны были взять его в армию. Может, тем только и спаслись.
— Насчет отстающих колхозов, — сказал Спивак, — если поднять этот вопрос перед таким человеком, как Никитченко, так он тебе целую теорию разведет. Скажет, это утопия, не могут быть все передовыми, кто-то обязательно должен отставать. И пословицу приведет: бог даже пальцев на руке не уровнял. Но мы-то помним, как работали колхозы нашей МТС. Куст тоже немалый — двенадцать колхозов. Были отстающие? Были, конечно. Но какие отстающие? Отставание отставанию рознь. «Большевик» кончил сев ранних зерновых утром в десять часов, а «Перемога» — в тот же день, но в два часа дня, считалось — опоздали, отстали. Подводим итоги, говорим: первенство за «Большевиком». Такой разницы не было, чтобы один колхоз по десять килограммов зерна давал на трудодень, а другой по килограмму.
— Вот об этом тоже давай напишем, Павло Григорьевич, — сказал Петренко. — Увидим мы или нет ту жизнь, какая наступит после войны, но свое слово о ней сказать должны. Жизнь начинается заново. Входите, друзья, в новый дом, оботрите ноги на ступеньках. Не повторяйте старых ошибок. Ты вот рассказывал о Прокопчуке. Так он же не с неба свалился. Только не так заметно его было раньше при большом активе. И Никитченко — не вчерашний работник. Говоришь, ходит сейчас, плачет над развалинами. А до войны плакал над живым делом. Он же моим начальником был. Сколько стоило мне труда уломать его, чтобы поддержал в райкоме мой проект оросительного канала! «Не знала баба хлопот, да купила порося. Наживем мы, говорит, себе, Микола Ильич, горя этим строительством. Утвердят, установят сроки, дадут график, а потом нас же с тобою будут на каждом бюро лупить за невыполнение. Шутка сказать — двенадцать километров прокопать. Он из нас все жилы вытянет, этот канал. Какая неволя? Что мы — больше других районов страдаем от засухи?» Знаю я его.
Тогда мы кое-как терпели холодных сапожников, как ты их называешь. Добродушнее были, может быть. А теперь хотелось бы подальше видеть их от нашего коша. Если и война не добавила им ума и сердца, что же добавит? Так и пиши, Павло Григорьевич, и проси Сердюка, чтобы при них и прочитал… Пиши, что в новой жизни на освобожденной земле хотим мы видеть, после всех ужасов войны, много красоты и радости. Если не сразу создашь ее, красоту, на месте вырубленных садов и выжженных сел, пусть будет она в отношениях между людьми и в их трудовых подвигах. Хотим мы, чтобы ничто не мешало передовым труженикам развернуться во всю силу. Хотим, чтобы во все закоулки дошла радость победы и восстановления советской жизни и чтобы не было у нас опять через несколько лет этой старой болячки — отстающих колхозов. Хотим в партийных организациях видеть только вожаков и строителей — и ни одного шкурника. Многого хотим. Много крови пролили на этой земле, но и многого хотим от будущей жизни. Иначе и быть не может. Мы — наступаем. Не сохранять старые рубежи задача наша, а новые занимать.