Страница 132 из 140
Шубин. Разрисовал он тебя там!
Соловьев. Разрисовал. Главный инженер ведет агитацию против МТС, а секретарь партбюро не борется с его антигосударственными выпадами. Попустительство, укрывательство, гнилой либерализм!
Степан Романович. Ну ты, Виктор Петрович, человек бывалый, выпутаешься. А вот этого молодого парня жалко! Говорил я ему, Андрею Николаичу: бойся этого Лошакова, обязательно какую-нибудь пакость сотворит!
Соловьев. С Андреем — дело хуже. Еще поступил на него материал.
Степан Романович. Ну-у? Какой материал? Откуда?
Соловьев. Письмо пришло вчера на партком. Павел Арефьич знает. Анонимное, правда. Но когда ехали утром в рощу на праздник, я показал его Андрею — не отрицает. Пишет о нем кто-то из Каменевского района, что его исключали из института; что он строгий выговор имел, когда работал на практике в Каменевской МТС, и что он бросил девушку с ребенком. Там, где учился в институте. Только ребенка не признает Андрей, а об остальном сказал: было.
Степан Романович. Что ты говоришь! Из института исключали?..
Подходят трактористы и женщины, среди них Дарья Мироновна и баянист.
Шубин. Да, брат, Виктор Петрович, какая ерунда получается. Я поначалу не придал значения, а, видно, придется все это разбирать.
Степан Романович. Ага! Вот моя отставшая супруга.
Дарья Мироновна. Куда ж ты запропал? Я думала, ты той улицей домой пошел. Я тебя там искала.
Степан Романович. Вот, вот! Я запропал! Чего б это я давал такого кругу по то-о-ой улице? Я прямо домой пошел. А Семена Ильича где потеряли? Не остался в роще?
Дарья Мироновна. Доедет! Он на своем велосипеде.
Степан Романович. Не очень-то доедет. Он там малость лишку хватил.
Женщина (к Шубину и Соловьеву). Ну чего вы тут загрустили? Опять про какие-то дела разговаривают! А мы не догуляли! Нам еще попеть, потанцевать хочется!
Вторая женщина. День тракториста раз в году бывает!
Заиграл баянист.
Женщина (поет и пританцовывает).
Дарья Мироновна.
Степан Романович. Какому миленочку? Мне, что ли, или кому другому?
Дарья Мироновна. Тебе, тебе, Степа!
Женщины обступают Степана Романовича.
Женщина. Вам, Степан Романович, вам!
Степан Романович (на женщин). Это, Павел Арефьич, моя бывшая женская непобедимая тракторная бригада. Кроме жены. Жена не работала трактористкой.
Женщина. Да, да, наш бригадир!
Вторая женщина. Старый наш бригадир, Степан Романыч! Дядя Степа!
Степан Романович. Старый? Это теперь он старый стал, а тогда был еще ничего!.. Вот с ними я тут, Павел Арефьич, после немцев мэтэес восстанавливал. Натерпелся лиха!..
Третья женщина. Слышите? Лиха с нами, говорит, натерпелся!
Степан Романович. Пришел я домой по ранению в сорок четвертом, а военкомат меня — на бронь: иди на старое место, бригадиром в мэтэес. И подсудобили мне бригадку — семь девчат. Как в песне поется: семь девок, один я. Все только с курсов, да и курсы-то были какие — месяц всего поучились… Машины — утильсырье, из выбракованных деталей собраны. Один трактор там остановится, за три километра, другой там — еще дальше. Язык на плечо, и бегаешь по всему полю, ни днем, ни ночью тебе отдыха. Она ж сама и мотор не заведет, и ручку ту с места не стронет, и случись какая-нибудь ерунда, свеча забарахлит, уже ревет: «Ой, машину поломала!..» Слабосердная команда! Хлебнул я горя с ними!
Женщина. Кто — с кем…
Степан Романович. Чего?..
Третья женщина. А мы не водили тебя, немощного, под руки по полям? Как разболятся у него раны, скрючит его всего!.. Без нас он бы пропал!
Вторая женщина. Носили его от вагончика к трактору, чтобы только посмотрел, в чем там причина, почему мотор заглох.
Степан Романович. Было, было!.. Вот так и работали. На карачках! А все же за весну семьсот гектаров весновспашки подняли. Три колхоза на ноги поставили!.. Вот эти все девчата у меня в бригаде были. Зина была, Настя была, Мария была. Это, Павел Арефьич, учтите, всё — трактористки. А потом повыходили замуж, детишки у них пошли — побросали машины. Теперь у них мужья зарабатывают, а они, как барыни. И на колхозную работу не ходят.
Женщины зашумели: «Не все! Которые не ходят, а которые и ходят!», «Это ты брось, Степан Романыч, на нас наговаривать!», «Когда по двадцать копеек на трудодень платили, тогда не ходили, а теперь ходим!», «У нас только одна Кузьменчиха не работает, так у нее справки от врачей!».
(Схватился за голову.) Затронул! Застрекотали, как сороки!.. Вот так, Павел Арефьич, я с ними и работал! Им — слово, а они тебе — двадцать! Да мне за то время, что я с ними мучился, за сорок четвертый год, надо бы все ордена, какие есть в Советском Союзе, присудить!..
Тракторист. Сейчас смеемся, а тогда не до смеху было. Я в другой бригаде работал. Хуже было, чем на передовой. У нас тракторист — Миша Скворцов — с фронта пришел живой, а дома на мине подорвался. Трактор — в куски, и ему два осколка вот сюда, в грудь. Насмерть…
Второй тракторист. А читал, Степан Романыч, в газете про нашего главного инженера Глебова? Пишут, что он будто выступал против мэтэес? Не нужны, мол, теперь мэтэес, без них колхозам лучше будет.
Степан Романович. Читал, знаю. Как раз в моей бригаде он это говорил… Конечно, сейчас время другое, колхозы уже не те. А тогда, после немцев, на голой земле! Что бы они сделали, колхозы, без нас? Хоть и мало было тракторов, а все же помогли всем колхозам! Всюду наши советские люди, все хотят жить! Без мэтэес не вылезли бы из разрухи. Где и коров немцы угнали до единой — там чем пахали бы землю?.. Теперь-то, конечно, не то…
Шубин. Теперь — не то…
Степан Романович. Пусть нам, кто это все зачинал, поставят памятник вот такой, от земли до неба! А потом можно и колхозам отдать трактора.
Выходит из-за угла Лошаков в пиджаке внакидку и пижамных штанах.
Соловьев. И этот туда же — отдать трактора! Оглянись! (Кивает на Лошакова).
Степан Романович (увидел Лошакова). Ох, мать честная! Черт его поднес! Не спит, ходит. Он в той хате живет на квартире.
Заиграл баянист.
Женщина (поет и пляшет).
Лошаков. Товарищи! А не пора ли расходиться по домам? До самого утра, что ли, будет шум на улице?
Дарья Мироновна. Так праздник же сегодня, товарищ Лошаков.
Лошаков. Праздник был вчера, в воскресенье. (Посмотрел на часы.) А сейчас уже времени — час тридцать четыре минуты. Уже другой день пошел, понедельник.