Страница 25 из 28
Саша, взяв куртку одной рукой, другой взлохматил дырки:
— Хватит, мы ж не звери…
— Ну, тогда всё, — Костя сунул клинок в ножны.
Долгов глубоко, даже трагически, вздохнул. Опустился перед лужей на колени и, вынув пакет из кармана, напялил его на голову.
— Только недолго возитесь, а то на цементе яйца застудить можно, — донеслось из-под полиэтилена.
Костя несколько секунд постоял над разложенным Долговым, поправил ему руку для естественности, удостоверился, что красное пятно вылезло из-под тела и пошёл к выходу. Отсчитав пять шагов, достал из кармана горсть гильз и высыпал на воображаемую линию прохода. Ещё раз бросил взгляд за спину. Если не знать, что это подстава, то в реальности картины не усомнишься. Опыт работы по «убоям» пригодился и в этой ситуации.
Спустя две минуты в здание вволокли второго задержанного. С его «головным убором» произошёл всё тот же конфуз. Надорванный как раз с левого края, он давал Саламбеку возможность некоторого обзора. Первым зашёл Бес и, размашисто шагая, поддел несколько зазвеневших по цементному полу автоматных гильз.
— Здесь шлепнем? — деловито повернулся к тащившим Саламбека «десантникам» в масках, Бескудников.
— А-а-а!!! Ы-и-и-и!! — забился в руках, схомутанный в пластиковые наручники, выпускник Бакинского института.
Увидел, стало быть, инсталляцию.
Несколько жёстких ударов в корпус и молот полива-новского кулака по шее оборвали начавшуюся истерику.
— В угол его! — Бес помог «десантникам» оттащить потерявшего сознание чеченца к стене. Безвольно повёрнутые друг на друга ступни в остроносых ботинках оставили за собой неровные борозды на пыльном полу заброшенного склада.
Костя сидел на корточках, прислонившись к стене здания в ожидании своего выхода.
В УАЗе, вытянув ноги, в полудрёме, лежал отмытый и переодетый Серёга Капустин. Костя напрасно напрягал слух, пытаясь уловить звуки работы с Саламбеком, кроме невнятного гула ничего не доносилось — его оттащили в самый конец корпуса.
То, что Катаев испытывал сейчас нельзя было назвать каким-нибудь философским терзанием. Однако вязкий осадок, от применяемого насилия всё-таки взбаламутился. Конечно, этих парней беззащитными не назовёшь, попади к ним, при других раскладах, нетрудно догадаться с чего начнут они «процесс обрезания».
Но эта покорность и несопротивляемость Турпала и Саламбека, не позволяла раскрутить моток злости, скатанный за все секунды, часы, дни и месяцы всосанного страха непонятной войны. Вытаскивая на простор памяти мёртвое лицо уральского собровца Коли Чудо, умершего пока всех вокруг «волокло» от радости спасения, матерящегося от боли, истекающего кровью пулеметчика Руслана, «мустафинную» улыбку комвзвода ВВ Рината Загидуллина, уезжающего на броне в свою последнюю разведку, других, потерянных в своей командировке товарищей, Костя не мог себя заставить прямо сейчас встать и пойти ломать рёбра и отбивать до отрыва селезёнку задержанным. Да и ни к чему это.
Не дать загнать себя этой ненавистью, не цеплять ассоциативную нить к этим двум конкретным людям. Один только выход есть. В условиях временного цейтнота, жестокости и безнаказанности необходимо отключить все эмоции, вынуть батарейки, выдернуть шнур, как угодно. Нужна работа, работа для оперского удовлетворения. Совсем просто утолить свою накрученную ненависть — вызвать пару омоновцев или собровцев потупей-попроще и поставить задачу. Всё. Минут через десять на «чехах» не будет живого места, скорее всего они даже не смогут говорить, но по приезду домой, за стаканом можно «ехать крышей», кричать «я отомстил!» или цинично кривить уголок рта.
Но нужен результат. Конкретный, в сводку, если хотите штучный. Чтобы никто не сказал в спину или «за глаза»: «Знаем, как вы там воевали — водку жрали, да по пьянке стреляли друг в друга».
Вот почему, оставив для себя «пресс» единственным способом к достижению этого конкретного результата, можно морально оправдать любые средства. В том числе и такие. Без ненужной драматургической полемики. Не для сводки, конечно, Бес и партнёры вышибали ливер из Саламбека, не из садизма врождённого, а для того, чтобы, ухватив еле заметный кончик нити, попробовать раскрутить что-нибудь более существенное, чем пара «калашей» и ценный «стечкин». Кстати, за эту вот возможность хвататься за кончики, скорее всего и придётся отдать один ствол непонятному пассажиру. Обманывать нельзя…
Костя, задумавшись, не услышал, как из входного проёма выплыл Бескудников. Задрав маску на лоб, вытащив зубами сигарету их пачки, он как-то тускло, без огонька, сообщил:
— Иди поговори с ним, «хороший»… Хотя он и «плохому» всё рассказал.
— Расхождения есть?
— Несущественные… Говорит, что в машине ствол был, а не тротил… Для понтов возил, мол. На мусоров грешит, что они замылили… У них спрашивайте. А про автоматы да институт один в один…
— Про наркоту спрашивал чего-нибудь?
— А на хера? — искренне удивился Бес.
— Да человечка надо прощупать.
— Ну иди… Чего расселся-то… Там Долг закаменел уже…
— Иду, — Костя встал и шагнул внутрь.
Общение Катаева с Саламбеком мало чем отличалось от варианта Рябинин — Турпал. Точно также, высадив фляжку воды, Саламбек испуганно поглядывая в темноту, где еле различимо распростёрлось «тело» Турпала, срывающимся голосом рассказал и про Баку, и про автоматы и про АПС. Купил он его отдельно от Турпала, оплатил там же в Баку, но где он сейчас не знает. Был в машине. Про тротил и наркотики признался, на всякий случай, что тоже его. Наркотики покупал пару раз у Тамерлана. Высокий, худой, на белой «шестёрке». С кем двигается не знает, вроде живёт где-то в Старой Сунже. Может и героин достать.
Катаев, понимая, что Долгову уже невыносимо на холодном бетонном полу, особо тему не развивал и «прогнав» Саламбека по ключевым моментам, свернул допрос. Разыграв перед задержанным финальную сцену: «Оставление жизни», Костя поднял его с колен и, в сопровождении «десантников», увёл в УАЗ.
Саша Долгов, услышав шум отъезжающей машины, испытал приступ почти наркотического прихода. Лёжа на бетоне, он «забронзовел» и сейчас с трудом разгибался, медленно вставая на ноги. Опер очень плохо отозвался о театральном искусстве, а разодрав пакет на голове, сделал нецензурный вывод, что сцена вообще не его стезя. Не дожидаясь команды, он содрал с себя опаскуженную куртку и похромал в кубрик.
Утром на планёрку-проверку смогли выйти лишь несколько человек. Большая часть оперативников закончила рабочую встречу по обсуждению первых результатов за полчаса до общего подъёма. Демонстрировавший своё хореографическое мастерство в ходе дебатов, Саша Бескудников уснул прямо на скамье, вытянувшись вдоль стола, уставленного пустыми бутылками, тарелками с остатками «бичей» и переполненными пепельницами-банками. Магнитофон, с поставленной на реверс кассетой, в дцатый раз воспроизводил: «А может просто снегом стать… Белым, белым…» Коромысло дыма разошлось, но камерная спёртость воздуха, несмотря на прохладное утро, ощущалась явственней сивушных выхлопов. В спальном отсеке кубрика разносился богатырский храп Рябинина, на бэк-вокале у которого с присвистом сопел Ваня Гапасько.
От этого дуэта Костя и проснулся, с удивлением обнаружив у себя во рту недожёванное яблоко. Ввиду слабой алкогольной конституции он вырубился одним из первых. На соседней койке, прямо в форме и кроссовках, реквизированных у Турпала, под одеялом, счастливо чему-то улыбаясь дрых Саня Долгов. Со второго яруса свисала, налившись венами, рука Сереги Капустина. Сфокусировав, расплывающийся, даже не похмельный, а всё ещё пьяный взгляд на циферблате часов на его запястье, Костя с, отрешённостью камикадзе, отфиксировал время. Двадцать минут до планёрки. Годами выработанная привычка быть на поверке-планёрке-подъёме сдёрнула его с лежанки. Встав в полный рост, он увидел, на втором ярусе над своей койкой, лежащего на животе, с немигающе открытыми глазами Липатова.
— Чего не встаёшь? — другого вопроса Костя подобрать не сумел.