Логово «вепря»

Что же касалось тезисов мирных предложений, то он заранее позаботился о том, чтобы хотя бы вчерне подготовить несколько их вариантов в зависимости от развития событий в регионе и теперь, словно факир, ловко вытащит один из них, еще раз подтвердив репутацию опытного и незаменимого работника.

Ульман открыл сейф, достал папку с бумагами и невольно досадливо прикусил губу — всегда противно, когда кто-то, пользуясь тем, что сидит наверху, сосет твои мозги, а ты вечно вынужден копаться в дерьме! Разве он давно не перерос должность советника? Но Жаба упорно делал вид, что ничего не замечал, не видел и не слышал, и даже ни о чем не догадывался. Действительно, зачем это, если лучше иметь под руками исполнителя, который все знает и умеет, и до тонкостей разбирается в непростом положении, сложившемся в республике Южных Предгорий.

Но пока Лев Михайлович не стал министром, приходилось выполнять свои обязанности. Советник положил папку на стол, раскрыл ее и занялся документами — нельзя ударить в грязь лицом и завтра в десять он, как всегда, должен блеснуть профессиональной подготовкой… Вечером Ульман поехал в ночной клуб «Робинзон» — хотелось немного развеяться. Он припарковал машину на стоянке клуба и вошел в подъезд, открыл дверь и очутился в стилизованной под бунгало прихожей. Купив билет, советник направился в бар.

Усевшись на высокий табурет у стойки, Лев Михайлович лениво потягивал водку с апельсиновым соком и курил сигарету. Окружающая публика его мало интересовала: он давно перешагнул тот возрастной рубеж, когда жаждешь острых ощущений, разных приключений и быстрых любовных интрижек.

— Остерегайтесь пьянства и блуда, от того ведь душа погибает и тело, — неожиданно раздался рядом знакомый голос.

Ульман обернулся и увидел Сашку Дорогана: тот занимал довольно ответственный пост в Администрации. Все правильно, мелкие чиновники сюда не заплывали — им такой клуб не по карману, — а крупные теперь нисколько не гнушались выпивать в обществе дорогих проституток, ростовщиков и удачливых бандитов: все стали одним миром мазаны! Как некогда сказал поэт — верхи и низы сошлись в притонах.

— Поучения Мономаха вспомнил? — желчно усмехнулся советник: из-за больных почек Дороган пил мало и очень редко. — Зависть, мой друг, все это зависть! А она рождается от бессилия.

— Не стану спорить, ибо в Талмуде сказано: из двух пререкающихся прав тот, кто умолкает первым.

— Насчет Талмуда тебе, Александр Исаевич, виднее, — съязвил Ульман.

Впрочем, съязвил без всякой злобы: с Дроганом они были давними приятелями и пикировались скорее по привычке, совершенно не обижаясь друг на друга. Поэтому Лев Михайлович изменил тон и предложил:

— Шары погоняем?

— Отлично, — согласился чиновник и шутливо пригрозил: — Смотри, Лева, обдеру тебя сегодня на сухую!

— А вот это мы еще посмотрим.

Они спустились в полуподвал старого здания клуба, где располагались бильярдные — широкие комнаты с низкими потолками и огромными солидными столами. Под туго натянутым зеленым сукном у них пряталась гладко отполированная мраморная доска, как это и положено на настоящем биллиардном столе: по ней шар катился с особенным звуком, а не стучал, словно подпрыгивая по деревянным ступеням старой рассохшейся лестницы.

— Пирамидку? — Лев Михайлович ловко разбил шары.

— Ты сегодня неважно выглядишь, — обходя вокруг стола, сочувственно заметил Александр Исаевич.

— Замучили, — вздохнул Ульман и доверительно пожаловался: — Проклятые чурки никак не могут между собой разобраться, а мне приходится отдуваться за мусульманские грехи. Каково?

— Не сладко, — согласился Дороган и вяло ударил, стараясь не сделать «подставку». — Что там, опять зашевелились?

— Перемирие уже нарушено, — кивнул Лев Михайлович. — Перестрелки локального характера, захватили два танка, но самое противное, что это в Ломиджаре, всего в ста двадцати верстах от их столицы.

— Но ведь лидер оппозиции Саид Абдулло и их президент подписали протокол о прекращении боевых действий!

Александр Исаевич аккуратно вытер испачканные мелом кончики пальцев и закурил. Сообщение Ульмана о вновь начавшихся боевых действиях в Южных Предгорьях его обеспокоило — это сулило множество неожиданных осложнений здесь, в Москве. Причем таких, которые сразу не сможешь предугадать, чтобы вовремя прикрыться: черт побери, мир стал таков, что происходящее за тысячи километров болезненно аукалось там, где пока еще, слава Богу, не стреляли.

— Плевали они на все протоколы, — презрительно скривился дипломат. — Вчера ночью боевики взяли город Тигабун, а потом захватили военные склады и блокировали правительственные части в районе аэропорта Гарса. По некоторым данным, в Гарс и, возможно, в Табильдару направится специальная группа военных наблюдателей ООН.

— Они надеются убедить полевых командиров выполнять соглашение о прекращении огня? — с сомнением покачал головой Дороган.

— Черт их знает?!

Ульман точно вогнал шар в лузу, словно сорвал на нем скопившееся раздражение. Действительно, на ком или на чем еще он может его сорвать? Ведь мы живем в мире условностей: не выскажешься же напрямую перед Жабой — он министр, а ты комар перед ним. Сейчас, когда вновь загремели выстрелы, кого интересовало, что советник Ульман уже давно талдычил о все более углубившихся разногласиях между лидерами оппозиции Саидом Абдулло и Али Акбаром?! А ведь последний, по данным внешней разведки, крайне не одобрял подписание протокола о политическом урегулировании в Южных Предгорьях. Еще война в Афганистане показала, что всегда необходимо учитывать настроения непримиримой оппозиции. Но разве мы способны обучаться, пусть даже не на чужих, а на собственных ошибках?

— Не знаю, на что они надеются, — сердито пробурчал Лев Михайлович, — но некоторых представителей оппозиционеров за рубежом уже старательно обхаживают израильтяне.

— Источник сведений надежный? — как бы между прочим поинтересовался Дороган.

— Вполне, но подробностей не знаю, — предваряя возможные расспросы, отрезал советник.

— Чего же хотят от тебя?

Александр Исаевич взял с маленького столика банку с пивом, открыл ее и протянул приятелю, а себе взял бутылочку пепси.

— Предложений, — Лев Михайлович поблагодарил за пиво. — Как будто я могу мановением руки изменить создавшуюся ситуацию. Сегодня наш хозяин ездил к президенту, и тот, видимо, надрал ему задницу. Поэтому срочно понадобились предложения, чтобы как-то реабилитироваться. Раньше надо было боржоми пить!

— Будет ли толк от миротворчества?

— Кто знает? — Ульман равнодушно пожал плечами. — В конце концов я не волшебник. Скорее врач, пытающийся вернуть патологические процессы в нормальное русло. Но что считать нормальным там, где все сплошная аномалия, патология и условность? Что нормально в человеческом обществе, особенно в совершенно чуждом нам мусульманском мире, где искусственно все, где нет ничего, что не было бы создано людьми?!

— Считай естественным все существующее, — бледно улыбнулся Дороган. — Иначе сойдешь с ума. Нормально не то, что нравится нашим главным политикам, а то, что наиболее распространено в реальной жизни.

— Твои бы слова, да нашему святоше в уши, — неожиданно обозлился советник. Он чуть не сказал «нашей Жабе», и это еще более выбило его из колеи: противно, когда даже в разговоре с приятелем невозможно полностью быть самим собой. Но что поделать: вокруг все тот же созданный людьми мир сугубых условностей!

— А что хорошенького у тебя? — Лев Михайлович сделал из банки большой глоток пива.

— То же самое дерьмо, — Александр Исаевич тусклым взглядом посмотрел в лицо приятеля. — По-прежнему заедают финансовые проблемы: надо как-то и что-то набрать в госбюджет, а, самое главное, скорее набить свои карманы.

— Это всегда значительно важнее.

— Естественно, а еще хоть голову сломай, но придумай, как удержать рубль на плаву. Тут свои бои с оппозицией, которая ничуть не лучше мусульманской.