Страница 3 из 13
– Что ты умничаешь! Начал я ему вопросы задавать, мол, что ты тут делал и все такое. А он сквозь слезы бормочет, что надо уезжать отсюда, что здесь опасно оставаться. А потом вдруг резко успокоился и говорит: чего это мы тут расселись, пошли отдыхать. Помог я ему подняться, побрели мы обратно. И вдруг из-за скалы появляется Иван Евгеньевич. Взлохмаченный, растрепанный – явно бежал всю дорогу. И к нам без предисловий: не ходили ли мы в пещеру? А брат так спокойно, равнодушно отвечает, что в пещеру мы не ходили, а просто решили прогуляться. Но профессор почему-то принюхался к нам и потребовал закатить рукава до локтя, показать руки. Решил, наверное, что мы наркоманы, – грустно улыбнулся Саша. – Я тогда и сам подумал: а вдруг мой брат именно это от меня скрывает? Но Ивана Евгеньевича осмотр успокоил, успокоил он тогда и меня. И все же профессор долго и убедительно просил нас не лезть в пещеру, даже близко к этим скалам не подходить. Говорил, что это куда опаснее, чем мы можем себе представить. А Эд на его слова лишь небрежно бросил «ладно», чем меня сильно удивил.
– Что же такое с твоим братом произошло? – несмело спросил Боря. Солнце уже совсем закатилось. В комнату вползали сумерки. Краем глаза Боря отметил, что на одном окне висят две занавески, а на втором только одна, и она все окно вряд ли закроет…
– Хотел бы я сам знать, что с ним произошло! Тем же вечером говорю ему: давай уедем завтра, если хочешь. Он тогда так странно на меня посмотрел и помотал головой. Я предложил в таком случае все рассказать Ивану Евгеньевичу, мол, он разъяснит и поможет, ведь явно что-то знает. А Эд вдруг схватил меня за плечи и потребовал пообещать ему, что я никому никогда об этом не расскажу, а уж тем более профессору. И не успокаивался до тех пор, пока я не дал ему это обещание… Хотя, улучив момент, я все же сказал утром Ивану Евгеньевичу, что с братом творится нечто странное. Но продолжить не успел, так как Эд в этот момент подошел к нам, и мы все отправились к городищу.
Трудился он в тот день изо всех сил и, казалось, не уставал… Я решил глаз с него не спускать, да и Иван Евгеньевич то и дело поглядывал. А когда настал вечер, мы поужинали, и Эд приволок свою гитару. Он с самого приезда к ней не притрагивался, а тут вдруг притащил и давай наяривать что-то романтическое. Девчонки наши сразу же его окружили… А он песню допел и говорит: «Пойду воды попью, а то горло пересохло, а Сашка пока вам исполнит крутую рок-балладу». И дает гитару мне. Я в этот момент не подумал ничего плохого, баллады у меня получаются неплохо. И только через пару песен дошло – что-то долго Эд не возвращается. Я сунул гитару Степе и помчался к палаткам. Точно – ни в одной его не оказалось. Испугался не на шутку, бегу к скалам. Еще подумал по пути: что в ней такого, в этой пещере? Ведь ребята из геологоразведки говорили, что запросто лазили туда, и ничего страшного с ними не случилось.
Выбежав к скалам, я сразу понял – что-то не так. Прямо передо мной зияла пещера, освещенная изнутри тусклым, словно неживым светом. А вход был похож на грубо вытесанную из камня дверь, такой слегка перекошенный прямоугольник. У входа густо росли какие-то голубоватые цветы, которых я не замечал там раньше. Странное дело, но хотя кругом уже стояла ночь, мне все было хорошо видно – и цветы, и проем входа. А у этого входа стоял мой брат, вытянув руки вперед. Я попытался окликнуть его, но словно что-то перехватило горло, не мог ни слова сказать. Я видел его почти в профиль – снова то же бледное, будто неживое лицо, остекленевшие глаза. Он сделал несколько шагов вперед и исчез в глубине пещеры. Я хотел было броситься за ним, вытащить оттуда, но тело словно свинцом налилось, уши заложило, ноги стали как ватные. Тогда я подумал, что в одиночку и при такой физической слабости вряд ли сумею его найти, развернулся и побрел по дорожке обратно.
Как ни странно, до палаток я дошел быстро, слабость по дороге прошла. Ворвавшись в палатку, я закричал, что брат ушел в пещеру.
Когда мы, вооружившись фонариками и что под руку попало, выбежали к скалам, там царила непроглядная темень. А пещера… Пещеры не было. Там, где я ее видел всего несколько минут назад, наши фонарики осветили сплошную скалу, без проемов или трещин. Не было и цветов у входа – только чахлый кустик да скрюченное деревце росли у скалы. Таким все здесь было вчера, когда мой брат плакал, лежа на траве. Таким все было в день нашего приезда, когда мы втроем пытались спуститься в пещеру. Настоящая пещера, кстати, тоже была на своем обычном месте – в полутора десятках метров от этой скалы. Но это была не та пещера…
Разумеется, все бросились к ней. Большая паутина на входе свидетельствовала о том, что туда точно никто не входил. Ребята все же зашли в нее, походили, покричали и вернулись ни с чем. Я с ними не пошел – мне было ясно, что в этой пещере его искать бесполезно. Решено было, если до завтра не вернется, обращаться к спасателям.
Тут Саша умолк. Степа, похоже, спал, остальных не было слышно. Боря опасливо покосился на окна, за которыми царили синие сумерки, потом оглянулся на дверь. Дверь как дверь, мысленно отметил он, только щеколда почему-то оторвана и слегка погнута, болтается на одном гвозде, остальные выдраны, что называется, «с мясом».
Боре было изрядно не по себе, он даже уже не хотел, чтобы Саша рассказывал дальше. Но тот, немного помолчав, продолжал:
– На следующую ночь Эд вернулся… Было часов одиннадцать вечера, и мы собирались ложиться спать, чтобы завтра встать пораньше и отправиться в город за спасателями. Здесь ведь электрички не каждый день ходят, а поезда и того реже, в глухомань-то этакую. И мобильной связи нету, дозвониться не получилось… Так вот, стояли мы возле потухшего костра, разговаривали о планах на завтра. Я тогда за сутки не сомкнул глаз, то вглядываясь в лес, то бродя вокруг скал, вот и в тот момент я стоял чуть в стороне от других и, не слишком прислушиваясь к разговору, смотрел в сторону леса. Все ждал, вдруг появится знакомая фигура… Думал, пусть бы вернулся каким угодно, – кем угодно! – лишь бы пришел, братишка мой младший. И все равно я не заметил, как он подошел…
Тяжелая рука крепко ухватила меня за плечо. Я рывком развернулся и увидел Эда. Но вспыхнувшая в первый миг радость тут же сменилась ужасом. Мой брат… это был не мой брат, а кто-то чужой с лицом и телом моего брата! А уж когда он посмотрел на меня, тут последние сомнения развеялись. Его глаза… Ох, до сих пор страшно вспоминать. Они вдруг изменились, стали совершенно черные, без белков, словно какие-то дыры, и тем не менее они смотрели на меня! Передо мной была некая враждебная сущность в теле моего несчастного братишки… Если бы к нам явилось какое-нибудь чудовище, я бы так не испугался. Но монстр в облике Эда – это, пожалуй, было страшнее всего. Никогда не забуду это выражение цинизма на неестественно бледном лице с глазами – черными дырами… И – это до меня уже потом дошло – его было хорошо видно в темноте.
В этот момент кто-то из девчонок, не разобравшись, воскликнул:
– О, слава богу! Эдик вернулся!
Тут я наконец обрел способность говорить и завопил:
– Это не Эдик! Не мой брат! Отстань от меня, уходи отсюда!
Однако он, продолжая держать мое плечо своей невероятно сильной рукой, приблизил ко мне лицо и произнес:
– Ну что же ты, братец, родственничка не признаешь?
Никогда я не слышал от Эда таких угрожающих интонаций, даже голос узнавался с трудом! Да и братцем он меня никогда не называл, только брательником. А он меж тем продолжал:
– А не составишь ли ты, братец, мне компанию? Да, пожалуй, составишь, а то скучно одному, братец…
А потом он повернулся к остальным. Я услышал визг девчонок, топот ног… И вдруг рядом с нами возник профессор. Я его тоже не сразу узнал. Ты, пацан, видел профессора – он вечно такой медлительный, ходит, о чем-то задумавшись, с этой своей беззаботной улыбкой. Так вот, ничего такого не было и в помине. Профессор решительно и быстро вклинился между нами.