Леди и рыцарь

Внутренне поежившись от насмешливых слов епископа. Эрик откашлялся, силясь придумать хоть какой-нибудь вопрос – любой, который помог бы оттянуть время и дать ему возможность выпутаться из этой ситуации.

– Значит, это вы совершали нападения. Сначала в спальне, потом…

– Это была ошибка, – почти рассеянно перебил его Шрусбери, разглядывая кинжал и проводя пальцем по краю острого лезвия.

– Ошибка? Что вы хотите этим сказать? – вопросительно приподнял брови Эрик и очень осторожно попробовал потянуть веревки, удерживавшие его запястья. Если бы ему удалось незаметно ослабить узлы…

–То, что сказал. Это была ошибка.

– Вы хотите сказать, будто ошибочно подумали, что я был в спальне, и пришли туда, а Блэк напал на вас? – спросил Эрик, вспомнив предположения Розамунды.

– Нет. Я знал, что в тот момент вы находились внизу. Я собирался убить именно Розамунду.

– Но почему? – спросил Эрик с искренним недоумением. – Я думал, вы любите ее.

– О да. И именно поэтому я считал, что лучше убить ее.

– Вы сочли, что лучше убить ее, потому что вы любите ее? – спросил Эрик с удивлением.

– Вот именно, – удовлетворенно кивнул Шрусбери. – Я хотел спасти ее.

Эрик непонимающе уставился на него.

– Спасти, убив? – Когда епископ кивнул, Эрик покачал головой. – А от чего вы собирались спасти Розамунду?

– От вас, разумеется. Точно так же, как я спас ее мать от Генриха. – Вздохнув, старик прошел к изножью кровати и вдруг сменил тему. – Это был ее домик. Дом прекрасной Розамунды. Он очарователен, правда? И я подумал, что это подходящее место, чтобы покончить с вами.

Шрусбери стал медленно расхаживать по комнате, легко проводя кинжалом по столам и стульям, по другой попадающейся поверхности, царапая ее и поднимая облака пыли.

– Розамунда любила этот дом. Она вовсе не хотела покидать его и жить во дворце. Она говорила, что дворец полон волков и стервятников, что там нет ни минуты покоя. Она предпочитала этот дом.

Снова остановившись у постели, Шрусбери посмотрел на Эрика, и взгляд его затуманился.

– Именно здесь они совокуплялись. Генрих и моя прекрасная Розамунда. Я все еще мысленно вижу их. Генрих тогда был моложе. Сильный, высокий и стройный. А Розамунда… О, она была просто красавица. Такая прелестная, что было даже больно смотреть на нее. Она была само совершенство.

Его рот скривился, и он с отвращением и издевкой сказал:

– И Генриху, конечно, понадобилось осквернить эту красоту, коснуться грязными руками ее безупречной кожи, накрыть ее своим потным, алчным телом, наполнить ее своим греховным семенем.

Эрик настороженно следил за рукой епископа, судорожно сжимавшей кинжал; зубы того заскрипели в бессильной злобе. Жилка билась у него на лбу, лицо горело яростью. Внезапно он возмущенно закричал:

– И она позволяла ему! И что еще хуже, ей нравилось это.

Эрик замер, когда Шрусбери вонзил кинжал в постель всего в нескольких дюймах от его бедра – так, словно он вонзал его в женщину, о которой сейчас вспоминал.

– Она стонала, кричала и извивалась на этой постели! Она была нагая и молила его продлить удовольствие, когда он вонзался в нее!

Внезапно выпрямившись, он пожал плечами, и гнев его испарился так же быстро, как и появился.

– Они оба были не лучше животных.

Эрик заморгал, не в силах угнаться за стремительной сменой настроений Шрусбери – от яростного гнева до полного равнодушия. Безумие. Епископ явно был безумен. Эрик уже догадался об этом раньше, когда старик твердил, что хотел убить Розамунду, чтобы спасти ее, но тогда он еще не почувствовал всей глубины безумия епископа. Сейчас же, осознав это, он понял, что оказался в большой беде, и начал сильнее вращать руками, пытаясь освободиться от веревок. Теперь ему уже было безразлично, заметит это епископ или нет.

– Поразительно, что ваша жена оказалась такой хорошей, учитывая, что она дочь прекрасной Розамунды и Генриха. Его называли дьявольским отродьем. И знаете, он и сам любил так себя называть, с гордостью говорил об этом.

– Вы поэтому хотели убить ее? Потому что она их дочь? – спросил Эрик, продолжая вращать запястьями и не обращая внимания на жгучую боль.

– Нет, конечно, нет, – нахмурился епископ Шрусбери. – Я уже сказал вам, что пытался спасти ее. И дурная кровь, унаследованная ею от Генриха, тут ни при чем. На самом деле я с самого начала возлагал на Розамунду большие надежды, Я очень гордился ею, когда пришло сообщение о том, что она готовится принять постриг. Из нее вышла бы прекрасная монахиня.

– Она не будет монахиней, – мрачно сказал Эрик. Пот выступил у него на лбу, и он чувствовал, как кровь струится по его запястью, там, где он содрал кожу. Но веревки уже ослабли. – Она не приняла постриг, а вышла за меня замуж.

– Да, и очень жаль, – скривился епископ. – Я сделайл все, чтобы помешать этому. Я утаил от короля послание аббатисы, использовал все возможные предлоги, чтобы задержать его приезд в аббатство. Но потом он узнал, что вы разорвали помолвку и находитесь в Шамбли, и Генрих предпочел выбрать вас в мужья своей дочери, потому что до Шамбли путь был на день короче, чем до владений Ростена. И он приехал в аббатство вовремя, заставил ее выйти замуж за вас. А вы приказали ей наслаждаться вашими прикосновениями.

Эрик с удивлением посмотрел на епископа, и тот кивнул:

– Да, мне все известно. Я знаю обо всех отвратительных вещах, что вы делали с ней, знаю о том, что вы заставляли ее делать. Но и это еще было не самое плохое. Вы не только ввергли ее в пучину разврата, вы еще и приказали ей наслаждаться этим. Я все видел и слышал в конюшне, и слава Богу, – мрачно добавил он, набожно подняв глаза к небу и перекрестившись. Потом, покачав головой, он вздохнул и снова посмотрел на Эрика. – До того момента я думал, что мне придется, чтобы спасти, отправить ее к праотцам, как и ее мать. Но оказалось, что Господь хотел вовсе не этого.

Он нахмурился, снова задумавшись.

– Боюсь, я раньше должен был понять это. Господь ведь подал мне несколько знаков. Сначала Блэк оказался в вашей комнате в ту ночь, потом тот глупый бык отказался затоптать ее. Поведение вашего коня еще могло быть случайностью, но уж если тот злобный бык не набросился на нее, то что еще это было, как ни Провидение Господнее?

Что еще? Это могла быть Розамунда, подумал Эрик с грустной улыбкой. Она, казалось, была способна усмирить самое дикое животное одним прикосновением и добрым словом… или яблоком. Она и его самого усмирила. Но Эрик не осмелился сказать это Шрусбери. Он вовсе не был уверен, что сумеет выбраться из этой переделки, и предпочел бы умереть, зная, что Розамунде по крайней мере не будет угрожать этот безумец.

– А позднее в конюшне, – продолжил епископ, – я сбросил вниз охапку сена, намереваясь слезть и добить Розамунду, затем перетащить в стойло, как будто одна из лошадей взбесилась и убила ее. Но она отскочила, а потом еще надумала взбираться наверх, и я решил, что наконец все получится… Но тут появились вы и помешали мне покончить с ней. Я подумал, что вы окончательно все испортили. Но, оказывается, ошибся. Я понял это после того животного спектакля, что вы устроили. Я видел все, – повторил он с отвращением. – По велению Господа я увидел это. Он хотел, чтобы я услышал, как вы приказываете ей наслаждаться. Он хотел, чтобы я узнал, что это вовсе не ее вина, а ваша.

– В чем моя вина? – рассеянно переспросил Эрик, взглянув на веревки, чтобы убедиться, что они действительно ослабли. Пока еще недостаточно, чтобы он мог освободить руки, но все же они уже не так сильно стягивали его запястья.

– В том, что она наслаждалась с вами в постели! – выкрикнул Шрусбери и пояснил: – Когда она призналась мне, что ей доставляют наслаждение ваши прикосновения и что она больше не хочет возвращаться в аббатство, я решил, что это потому, что она пошла по стопам матери: падший ангел, шлюха, грешница. Но потом я услышал, как вы приказываете ей наслаждаться, и видел, как вы овладели ею в конюшне, словно животное. Я понял, что на самом деле ей это не нравится, просто она подчиняется вашему приказу. – Епископ вздохнул, печально покачав головой: – Бог мой, какое же унижение она должна была испытывать каждый раз, когда вы прикасались к ней! Но бедняжке приходилось делать вид, что ей это нравится. Она поклялась подчиняться вам, и вы отдали ей приказ. Вот тогда я и решил, что мне предназначено убить не ее, а вас.